- Многие лета милостивому князю! - отозвался с другого конца стола боярин Чудин, желавший польстить князю.
Несмотря на общий шум, слова Варяжко не остались незамеченными князем. Они кольнули в самое сердце; видно было, что он в гневе и старается овладеть собой.
- Мне кажется, Варяжко, - проговорил он, - что из Белгорода еще не принесли ни одной куницы...
Варяжко не растерялся.
- Успеешь, - резко отвечал он, - еще доберешься и до Белгорода... если киевлян успел побороть...
- Поборол, потому что они хотели бороться со мною, - возразил Изяслав. - Где борются, там один должен быть побежден.
- Хорошо говоришь, князь! Жаль только, что ты побеждаешь своих, а половцев не умеешь победить.
- С Божьей помощью одолеем и половцев.
Варяжко на минуту задумался.
- А с чем же выступишь на половцев теперь? - спросил он, помолчав. Ведь старой отцовской дружины ты не уважаешь... Воевод всех перевешал... Разве с Чудиным и Славошей пойдешь на войну? Ты не любишь народ, а народ не любит тебя! Пока этот молодой король сидит у нас, - и он кивнул в сторону Болеслава, - половцы молчат... у них тоже ведь собачье чутье! А едва только гость уедет, и ты не справишься с ними... опять будет беда.
Эти резкие, правдивые слова вызвали неудовольствие у пировавших: одни сердились на Варяжко за то, что он препирается с князем на пиру, другие говорили, что он отравляет веселье.
- Эй ты, старик! - крикнул Чудин. - Какой это мед развязал твой язык?.. Не вишневый ли?
- Тот самый, который вам голову отуманил, - нисколько не смутившись, отрезал Варяжко.
Словом, и речи обнаружили, что есть две партии: старая, которая не могла забыть и простить Изяславу самоуправства, с каким он насиловал права и обычаи киевлян, пренебрегая боярами и воеводами своего отца; и новая, состоявшая из молодых да зеленых, отдавшихся князю за соболью шубу. Старая партия сторонников все еще была сильна и страшна Изяславу. Сначала ему казалось, что, наказав смертью или тюрьмой тех, кого считал для себя опасными по тем или иным причинам, он избавится от внутренних врагов. Однако с каждым днем он убеждался, что наказать всех невозможно, потому что все киевляне и посадники, которых еще Ярослав посадил на места, были против него. Хотя они покорились ему из страха, но при первом удобном случае возвышали голос. Если бы не посредничество Болеслава, то между киевлянами и Изяславом произошла бы резня еще в тот день, когда он вернулся в Киев и сел на оставленный им великокняжеский престол.
Молодые сторонники были слабы и невлиятельны, в большинстве своем это были слабовольные льстецы, покорно кланявшиеся Изяславу за соболя и гривны. Но в то же время если старики не особенно жаловали польского короля, то молодые совсем не переносили его пребывания в Киеве. Им казалось, пока Болеслав сидит в Киеве, на Красном дворе, Изяслав должен делить с ним великокняжескую власть, и что тот играет при князе роль опекуна и посредника. Дальше этого они ничего не видели.
Шутки и препирательства начались с обеих сторон, тем более что мед, подливаемый в кубки, одних побуждал к веселости, а у других вызывал глубоко затаенный гнев.
Отрок наливал в эту минуту мед в чашу Варяжко; Чудин бросил на него злобный взгляд.
- Не пей, старик, - громко сказал он, желая обратить на себя внимание князя, - в Белгород не попадешь...
- На Оболони застрянешь, - прибавил кто-то.
- Половцы схватят тебя...
Варяжко нетерпеливо разглаживал бороду и кусал усы.
- Половцы хитры, - отозвался он, помолчав. - Они знают, когда можно нападать на город... Когда в Киеве такая дружина, как вы, то они каждый день поят своих коней в Лыбеди, а вот теперь, когда в городе дружины ляшские, пусть попробуют... Небось и носа не покажут.
Вся эта перепалка очень не нравилась Изяславу, но он молчал, продолжая беседовать с королем.
Между тем Чудин старался выслужиться перед князем.
- Полно болтать, старик! - обратился он к Варяжко. - Ведь прежде у нас не было ляшского короля, а мы сражались, однако, и с Всеславом и с половцами...
- Сражались, но были биты...
Пир принимал неприятный характер для Изяслава; да и положение короля становилось двусмысленным. Приходилось заминать обострившийся разговор.
- Не меня боятся ваши враги, господин посадник, - сказал король. - У меня и со своими немало хлопот...
Затем он наклонился и по-приятельски взял Изяслава за бороду.
- Не меня, - продолжал он, - а вот кого вам надо бояться, этой умной головы!..
Изяслав усмехнулся, поняв мысль Болеслава.
- Милостивый король, - спокойно возразил Варяжко, - мы не бояться хотим нашего князя, а любить, поэтому хотим, чтобы и он нас любил.
Изяслав, пользуясь лучшим настроением присутствовавших, вызванным словами короля, со своей стороны постарался сгладить неприятное впечатление.
- Иногда и наказать не мешает, - сказал он. - Тяжело бывает наказывать, а все-таки надо. Ты знаешь, Варяжко, что и отец мой наказывал дружинников, когда они не слушались его, а народ любил его. Когда дружина провинилась, он пригласил ее на пир и задал пир кровавый... а когда до него дошла весть о злодеяниях Святополка, он пожалел о содеянном: 'Жаль, что вчера я велел перебить мою дружину, теперь она как раз пригодилась бы мне'.
Молодые дружинники, льстя князю, дружно закричали:
- Ты прав, князь! Кто заслужил, того следует наказать...
Старики молчали. Слова Изяслава звучали угрозою для них.
- А вас, киевляне, я позвал не на отцовский пир, - продолжал князь, помолчав. - С вами я хочу жить весело, в дружбе и любви.
Он кивком подозвал отрока, исполнявшего обязанности виночерпия, и шепнул ему что-то на ухо, чего среди общего шума не было слышно. Отрок наполнил чашу греческим вином и, поклонившись белгородскому посаднику, подал ему.
- Князь посылает вашей милости, - проговорил он.
Это было доказательством милости и прощения.
Варяжко встал, принял чашу и, повернувшись в ту сторону, где сидел князь, произнес с поклоном:
- Если ты желаешь жить с нами в дружбе, то пусть тебе, милостивый княже, дружба будет наградою.
И он выпил чашу до дна.
Подле Варяжко сидел хмурый Вышата, он прислушивался к препирательству соседа с князем и молчал, а когда спор утих, обратился к нему:
- Ты уж чересчур лаешься с князем.
- Не по головке же гладить его?.. Не за что...
- Правда, что своих гладить не за что, но не стоит гладить и пришлецов... разве за то только, чтобы еще гордыни прибавилось.
Не понравились эти слова Варяжко:
- А тебя какая змея ужалила? Давно ли ты порицал князя, а теперь хвалить вздумал... Разве у тебя не было глаз и ушей, разве ты не видал и не слыхал, что он проделывал с нами?
Вышата не знал, что ответить.
- Надоедаешь ему и дразнишь... - наконец произнес он, - точно нарочно, что ли, злишь?..
- Я правду говорю, а больше ничего!
- Зла не исправишь злом, надо поискать чего-нибудь лучшего.
При этом Вышата засмеялся принужденным глухим смехом.
- И плакать не каждый сумеет! - прибавил он. - Вот Люда скоро утешилась.
