- Разжевал, мент поганый?
Пару минут Сарычев слушал короткие гудки, затем пошел на кухню. 'Ну и денек, сплошные похороны'. - Он бережно упаковал кошачьи останки в один целлофановый пакет - жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, потом смыл кровь и задумался о месте захоронения, как вдруг за окном взвыла сигнализация. С высоты шестого этажа майор увидел, как какие-то типы пинают ногами его 'семерку'. На сегодня это было уже слишком. Перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
Не зря на востоке говорят: гнев - худший учитель. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев споткнулся, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как проваливается в мрачную пропасть небытия.
Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит в темноте, скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке. Воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то обжигающе-ледяное, и, несмотря на сильную боль в голове, накрытой чем-то вроде наволочки, Сарычев понял, что он в багажнике. Чтобы согреться, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались. Между тем, судя по ощущениям, съехали с шоссе на проселок и больше часа бока майора знакомились с тяжелой сумкой, набитой шоферскими инструментами. Наконец движение замедлилось, взвизгнули петли ворот, и машина остановилась. Хлопнули дверцы, и Сарычев услышал скрип снега под сильными ногами, сопровождаемый невыразительным голосом с блатняцкой хрипотцой:
- Дубрано, бля. Красноперый-то не околеет там в трюме?
- Ботало придержи. - Майор узнал визгливый тембр своего телефонного собеседника и понял, что влип основательно.
- Легавому холод не страшен - он ведь и так отмороженный, правда, майор? По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись, и кто-то быстро поднялся по ступенькам крыльца.
Майор попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе локти, глухо застонал от бессилия, выругался и подумал, что глупее смерти, чем от холода, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо выволокли его наружу и потащили в дом. Он оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали поленья в жарко топившейся печке. Его толчком усадили на стул и сорвали с головы наволочку. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же получил 'калмычку' - удар по шее ребром ладони.
- Что-то рано ты, мент, жмуришься, не время еще.
Раздалось дружное ржанье. Сарычев чуть разлепил веки и огляделся. Он сидел в углу большой, с розовыми обоями комнаты. Напротив топилась печь, посередине стоял круглый стол с батареей бутылок и жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое. Один, стриженый, с красной лоснящейся мордой, сидел у стены, ковыряя ножом в консервной банке. Двое других стояли неподалеку от Сарычева. Тот, что повыше, здоровый, с перебитым носом и мутными, остекленевшими глазами, не отрывая своих стекляшек от переносицы майора, легонько ударял левым кулаком о правую ладонь, как бы давая знать всем понимающим, что он махальщик *, к тому же левша... Рядом с боксером его напарник казался шибзиком, но майор по едва уловимым признакам - артикуляции, выражению глаз, манере держаться - почувствовал, что плюгавый опасней всех.
* Кулачный боец.
Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и Сарычев продолжил начатое в багажнике - стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно - не намочив предварительно веревку и, самое главное, без фиксации в шею, так что освобождение являлось только вопросом времени.
Плюгавый подошел к столу, махнул, не закусывая, стакан и знакомым визгливым голосом скомандовал:
- Кувалда, корешок, обломай-ка менту рога. Для начала.
На Сарычева он смотрел равнодушно, словно на матерого волка, посаженного на цепь.
- Будет сделано. - Боксер тут же с готовностью провел 'двойку', намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Правда, несколько самонадеянно. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал защитное движение, и кулаки нападающего врезались в верхотуру его черепа. Хрустнули выбитые суставы, и Кувалда с яростным матом бережно прижал свою левую руку правой ладонью к животу.
В тот же миг нога плюгавого взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Удар был неплох, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и хотя он успел выдохнуть и напрячься, в глазах завертелись огненные круги.
- Вот так, падла легавая. - Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу - закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
- Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, - приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. - Хватит, бля, умножаться *. Пора дело делать.
Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
- Какой красавец! - Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: - Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатом** у меня будешь, универсалом ***...
* Здесь - жрать.
** Пассивный партнер в гомосексуализме.
*** Опытный пассивный партнер.
Дальше Сарычеву объяснять было не нужно - перед ним стоял 'глиномес' активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
- Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. - И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
Очень уж Александр Степанович постарался - движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства 'ухажера' проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного 'глиномеса', пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
- Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. - Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма - все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях...
- Ладно, не так, так этак. - Осторожно вколовшись в магистраль* 'глиномеса', обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: 'Кашу маслом не испортишь', - повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
- Грузи обоих в лайбу, - обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.
Правда, уже на подъезде к городу, когда в свете фар появилась стая одичавших собак, обсосок несколько оживился.
* Вена.
- Стопори, - приказал он и выпихнул бесчувственное тело мордастого на обочину. - Сожрут и со СПИДом.
Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:
- Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь... - И вытащив бутылку со зловещей надписью 'Спирт питьевой', резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: - Рот закрой. А менту открой. И пошире...
- Да не пил я ничего, не пил, - еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не
