Мяндашу в сердце!
- Да, повелитель, да, повелитель, да, повелитель...
Ночные птицы уже смолкли. На травы выпала роса, да такая обильная, что покуда Сарычев спешился и взобрался на вершину холма, сапоги его, зеленого сафьяна, крытые бутурлыками(1), отсырели.
Внизу все было окутано непроницаемой пеленой молочно-белого тумана, и только вонь кострищ, бараньего сала да истошные вопли шаманов, призывающих бога войны Сульдэ, означали присутствие полков поганых. Учуяв запах врага, майор непроизвольно тронул набалдашник сабли, покоившейся в ножнах, крепленых наузольниками к поясу, и усмехнулся недобро:
- Просыпайся, друже, скоро будет тебе дело... - Клинок у него был работы сарацинской, с ельманью(2), и разрубал с отвала(3) доспех татарский с легкостью.
Чувствуя, как влажный воздух забирается под бехтерец - железный дощатый панцирь, майор повел широкими плечами в кольчужной сетке бармице и двинулся вниз, следя, чтобы длинный красный плащ - корзно - не бился подолом о мокреть травы. Хоть воеводы и надежны, но лучше все проверить самому...
1 Поножи.
2 Утолщение на конце.
3 С правой руки.
Верховые стояли спешившись, однако кони были подпружены крепко, и воины поводьев не отпускали - чуяли, что сеча близка. Опытным глазом майор приметил, что у некоторых кожаный чехол - тохтуй, сберегающий северги, с колчанов уже убран, а в таком тумане перье стрелы быстро отсыревает. Куда потом полетит она - длинная, с узким железком, - одному Богу известно.
- Гей! - негромко произнес Сарычев, и сразу же подскочил к нему высокий дюжий воин в байдане(1). На его заостренном колпаке был насажен еловец - кусок кроваво-красной юфти, напоминавший стяг.
1 Вид доспеха.
- Пока туман, под покровцами сагадак храните. - Майор глянул в блеснувшие за кольчужной сеткой глаза подвоеводы. - Не дай Бог, тетивы с перьем на севергах отволгнут - тогда не выдюжим.
Тот кивнул и исчез в темноте. Сарычев же, загребая сапогами росу, двинулся через поляну к зарослям орешника.
Сивый туркменский жеребец, почуяв хозяина, негромко заржал и, кося темно-лиловым глазом, попытался легонько прихватить теплыми мягкими губами за руку. Потрепав верного товарища по шее, майор :то-то зашептал ему в израненное в битвах ухо, а между тем туман начал быстро подниматься к верхушкам елей, давая возможность окинуть взором бескрайние просторы бранного поля.
Противостоящие полки изготовились к жестокой сече. Когда меж ордой поганых и русскими дружинами осталось место на полет северги, войска застыли неподвижно, и передние ряды их раздались, выпуская поединщиков на ритуальное побоище. Стремительно съехались всадники на горячих скакунах, крепко сжимая в боевых рукавицах деревянные ратовища копий. Сшиблись конские груди, и крики ликования пронеслись по русским дружинам - наша взяла!
В этот момент завизжали ордынцы на своем поганом наречии: 'Урагх, кху-кху-урагх!' и бесчисленной ордой кинулись на передовой полк. Однако, выпустив тучи длинных камышовых стрел с трехгранными калеными наконечниками, они стремительно отвернули и промчались стороной. А следом подобно черной, мутной волне, сжимая в руках острые сабли, с визгом накатилась на русичей тяжелая татарская конница, в которой и нукеры, и лошади сплошь были покрыты звонким доспехом.
Сарычев знал, что весь передовой полк был набран из ополченцев, и, представив, каково биться пешим, снаряженным только в тегиляй и шапку железную, он перекрестился:
- Великий Архистраже Господень Михаил, помози рабам своим.
Между тем ряды русичей хоть и смялись, но стояли плечом к плечу, стенку не ломая, и со стороны поганых часто-часто зазвенели гонги щитобойцев, созывая войска назад. Откатилась орда, а уже через мгновение опять нахлынула бесчисленным потоком узкоглазых свирепых воинов. Кто в кожаном, кто в кольчужном доспехе, на правом плече острые кривые сабли. И началось...
Русские полки вступили в битву яро. Пробивая железные доски и кольца доспехов, вонзались в грудь копья, сильные удары с потягом разрубали шеломы и ерихонки, разваливая головы надвое, а обезумевшие от ужаса лошади носились по полю брани, волоча в стременах погибших. Хрипло вскрикивали воины, громко стонали под конскими копытами раненые, и над всем побоищем стоял крепкий запах железа, пота и крови человеческой.
Наконец мало-помалу русские дружины стали подаваться, и Сарычев услышал, что звуки сечи приближаются. В этот момент раздался пронзительный вой: 'Кху-кху-кху-кху', и тумен -десять тысяч - 'синих непобедимых'(1), все в кольчужных панцирях, потрясая стальными круглыми щитами, кинулись в битву.
1 Монгольская гвардия.
Со стати своего коня, который, чуя сечу, грыз удила и нетерпеливо рыл землю сильным, оподкованкым копытом, майор уже видел блеск кривых татарских сабель и понял, что настало время его засадного полка. Он проверил доспех. Сабля на боку, кончал - длинный, прямой меч, колоть которым сквозь кольчугу сподручно, привешен у седла с десницы, подсайдашный нож - у саадака, топорок, кистень, налуч с колчаном - все на месте, все в доброй справе.
- Спас нерукотворный с нами. - Сарычев на ерихонской шапке с помощью шурепца опустил нос и оглянулся на своих воев. - На тетиву! - крикнул он и, отмахнув рукой, резво пустил сивого, забирая к левому крылу ордынцев.
Засадный полк рысил следом. Подобно ветру приблизившись к поганым на полет стрелы, майор вытянул из колчана севергу с подкольчужным наконечником и натянул тугой ясеневый лук. Туча смертоносных, ладно оперенных тростинок с узкими, заостренными железками со свистом накрыла ордынцев, глубоко вонзаясь сквозь кольца доспехов. И не успели раненые вскрикнуть, а мертвые упасть с коней, как русичи отправили татарским нукерам новых гонцов смерти.
Подобно раскаленному гвоздю в восковину вклинился засадный полк в ряды ордынцев. В мгновение ока уклонившись от монгольской сабли, Сарычев с потягом рубанул супротивника и сразу же закрылся Щитом от нацеленного татарского копья. Острое, как шило, перо проскрежетало по полированной стали, а майор, махнув клинком, одним ударом перерубил деревянное ратовище и рассек доспех врага чуть ниже шеи. Брызнула алая кровь, и, вскрикнув, повалился поганый под копыта конские принимать смерть жуткую, лютую. Не мешкая, Сарычев скрестил клинок с нукером, броня которого была в золотой насечке, а набалдашник сабли искрился самоцветными каменьями. Рука поганого была крепка и, казалось, не нуждалась в роздыхе - сколь ни пытался Сарычев уязвить ордынца, ан нет, - каждый раз встречал его тот отточенным булатом. Однако, исхитрившись, майор отсек врагу десницу вместе со смертоносной сталью. Дико вскричал подраненный нукер, схватившись было левой дланью за кинжал, да только с чмоканьем вонзилось острие майорской сабли ему в глаз, и он замолк навеки.
Сеча разгоралась. Рядом с Сарычевым истово бились дружинники, чуя локоть и плечо сотоварищей, и после них, словно в чаще, в рядах поганых оставалась широкая просека.
Внезапно острие татарского копья глубоко вонзилось в шею сивого, от страшной боли жеребец вздыбился и, повалившись оземь, громко захрипел. Вскричал яростно майор, подхватил меч-кончал и, всадив его прямо сквозь кольчугу в грудь замахнувшегося было саблей ордынца, выбил того из седла, уселся на коня его. Гнев переполнял его душу, и, выхватив из-за пояса кистень с тяжелым, ограненным шаром на конце, майор принялся мозжить направо и налево татарские головы. В пылу сечи сильным сабельным ударом с него сбили ерихонку, но и без наголовья, с окровавленным челом, он продолжал биться яростно, люто и громоздил вкруг себя стену из мертвых врагов.
Сызмальства в Орде воины привычны к коню и к клинку. Порядки там крутые. Чуть оплошал или украл - сразу поставят на голову да хребет изломают. И все же, на то не глядя, начали татары подаваться и вскоре обратились в бегство постыдное. Напрасно шаманы громко камлали у кострищ, призывая великого бога Сульдэ даровать монголам победу, обещая напоить его досыта кровью врагов. Нет, отвернулся он нынче от поганых. Подобно барсу, с острым клинком наизготове пустился майор вдогон за уходящим ворогом, и полнилась душа его гневом праведным, чувством справедливости и ликованием безудержным.
Сарычев открыл глаза. Ванна была полна - вот-вот польется через край. Представив, какой вой поднимет сосед снизу, он еле успел завернуть кран.
Чувствовал майор себя удивительно - голова не болела, тело было наполнено легкостью и какой-то
