Титов пожал плечами - входит, кто хочет, выходит, кто может. Потом доброжелательно оскалился и посмотрел на гостя в трусах:
- Не хотите поработать?
Тот улыбнулся вежливо и сделал элегантный полупоклон:
- С вами не могу, вы такой быстрый и жесткий, что-нибудь случится обязательно.
Титову это не понравилось.
- Если что-нибудь случится, то только с вами. Давайте работайте, раз уж пришли, я сильно бить не буду - Не замечая, как усмехнулся Евгений Пани-ков, знавший, видимо, обладателя трусов достаточно хорошо, он придвинулся ближе: Ну?
Зря он так настаивал на спарринге, совершенно зря. Оказалось, что беспорточный гость двигается быстро и мягко, подобно голодному тигру, и все Юрины удары увязают в его защите, как камни в зыбучих песках. А секунд через тридцать случилось и предсказанное 'что-нибудь': сильным ударом по печени Титова лишили дыхания, а затем, жалея, точно дозированным 'маваси'* двинули по голове. Вынесли напрочь. Слава богу, челюсть не раздробили. Словом, как и обещали...
* Круговой удар ногой.
- Здравствуйте, дети мои. - Сарычев разделся и по очереди погладил хищников, прибежавших на звук открываемой двери. В отличие от зверей, супруга его давно уже не встречала, так что, умывшись, Александр Степанович отправился на кухню кормиться самостоятельно .
Жену Сарычава звали Ольгой Петровной. Она была натуральной блондинкой с красивыми ногами и томно-волнительным взглядом серых глаз. Служила она по медицинской части и раньше, в отдаленно- благополучный период своего замужества, кончая, благодарно прижималась к широкой, тогда еще лейтенантской, груди: 'Сашенька, родной...' Теперь же все стало по-другому: забьется молча в истоме и, простонав что-то нечленораздельное, сразу повернется к майору хорошенькой попкой. Да, жизнь семейная явно дала трещину. Впрочем, Александр Степанович причину знал прекрасно и даже как-то предложил супруге: 'Ну давай приемного заведем, вон сколько сирот развелось при перестройке-то!' Только Ольга отказалась: 'Мне мой собственный ребенок нужен'. А затем пустила обильную слезу и зачем-то, ни к селу ни к городу, помянула сарычевского геройского родителя. Недобрым словом... И совершенно напрасно.
Отца своего майор не помнил. По рассказам матери, тот умер в страшных муках вскоре после его рождения, а отчего, неизвестно. И лишь когда отечество решило сыграть партейку в гласность, Сарычеву стало ясно, что на родителе его родная советская власть проверила, как будут загибаться от радиации поганые империалисты, взяв, правда, сначала подписку о неразглашении под страхом смерти. Тема эта была болезненна, как гнилой зуб, и лучше бы Ольга ее не касалась. Разговоры были пустые, а душа наполнялась горечью и обидой. И за отца, и за державу...
Вода закипела. Шваркнув пакетом об пол, чтоб разбить слипшиеся пельмени, майор высыпал их в кастрюлю, куда уже успел положить соль и лавровый лист, с чувством помешал, глянул на часы и принялся ждать конечного, вожделенного результата... Наконец пельмени всплыли, разбухли, сделались желтовато- скользкими. Исходя слюной, Сарычев переместил их в тарелку, кинул сверху масла, сметану, зелень, нарезанный маленькими кубиками сыр и впервые за день поел по-человечески. Хищники, натрескавшиеся буржуазного 'Вискаса', крутились рядом, из чувства солидарности слизывая ряженку из коллективного блюдечка с каемочкой.
Скоро тарелка опустела, и повеселевший Александр Степанович налил себе чайку. Только не было у него в душе полной гармонии, на сытый-то желудок еще сильнее стали донимать его мысли всякие разные, большей частью безрадостные...
Прошло чуть больше недели, как капитан Самойлов повязал чалого *, толкавшего ампулы с 'белым китайцем', а весь рынок оказался буквально завален этой отравой, метко прозванной 'крокодилом'. Цена на него установилась смешная, создавалось такое впечатление, что производителей интересует не материальная, а социальная сторона происходящего. Нате жрите, дурейте, превращайтесь потихоньку в скотов...
* Скупщик мелких партий наркотиков.
Для истории-то не секрет, что человечество познакомилось с наркотическим дурманом очень давно. Еще пять тысяч лет назад древние шумеры прекрасно знали свойство опиума, называя его 'гиль', то есть 'радость', а в индийском эпосе 'Ригведа' гашиш воспевается как 'небесный проводник'. Однако всегда это был удел избранных, и употребление 'дара богов' простыми смертными каралось чрезвычайно жестоко. Нынче же кто-то предлагает 'крокодила' всем желающим по бросовой цене, мол, давайте, граждане, не стесняйтесь, берите, сколько душе угодно. Пока она у вас еще есть... Но не одно это казалось Сарычеву странным.
Взять хотя бы месторасположение предполагаемой 'фабрики'... Не хрен собачий - объект Министерства обороны с мудреным названием 'Рекреационный центр для высшего командного состава'. Санаторий для полководцев. А что, отличное местечко - тишина, спокойствие, чистый воздух, до города опять-таки рукой подать. И главное - вывеска... Нос кто ни попадя совать не будет. И все это за смешную, чисто символическую плату. Официальную, естественно... Да, чудеса! Неподвижному же посту наблюдения открылись вещи вообще удивительные - не далее как сегодня вечером к коттеджу подкатил военный УАЗ с залепленными снегом номерами, из которого выгрузили нечто в большом продолговатом ящике. Бомбу? Контейнер с газом? Черта в ступе? Сарычеву все это очень не нравилось...
На другой день Александр Степанович долго ходил на четырех, вилял хвостом, а под конец лег костьми в кабинете главнокомандующего. Это было оценено майору выделили две машины дополнительно. И результат, конкретно положительный, не заставил себя долго ждать.
Уже к обеду курьеры на черной 'семьсот сороковой' засветили своих коллег, прибывших в белоснежном 'опеле-омега'. Те понятия не имели о контрнаблюдении и были взяты теплыми, с поличным. Изъятые у них ампулы отправили на экспертизу, и спектральный анализ показал: да, в 'стекляшках' 'белый китаец' собственной поганой персоной. Место его изготовления уже никаких сомнений не вызывало, так что пора было брать быка за рога. Причем промедление было смерти подобно, и майор опять направился в высоковольтный кабинет.
При виде его усатой физиономии пока-еще-полковник, но почти-уже-генерал сделался хмур:
- Надо скорей тебе, Сарычев, подполковничьи погоны вешать, а то ведь ты с меня последние подштанники снимешь.
'Пошел ты со своим исподним куда подальше!' - мысленно послал его майор, а вслух ласково сказал:
- 'Фабрику' нужно брать завтра утром, иначе поздно будет. И силовых надо, полагаю, взвод, самим никак не управиться...
Почти-генерал был мудр и потому слушал его равнодушно, не сводя глаз с бюстика Железного Феликса. Давно уже дела служебные он не принимал близко к сердцу...
Командира омоновцев лейтенанта Доценко Сарычев знал еще по службе в оперполку. Был тот молодец могучий, широкоплечий, и было непонятно, как это отделовские 'Жигули' еще не развалились под тяжестью его многопудового тела.
- Ну что, Петро, какие мысли?
Майор с лейтенантом уже прошлись возле объекта, отметили высоту стен и наличие сигнализации, долго наблюдали за особняком в бинокль и теперь решали, как преодолеть трехметровый забор и, избежав тесного контакта с находящимися по ту сторону злобными церберами, попасть через железную входную дверь внутрь.
Можно было, конечно, не мудрствуя лукаво, шарахнуть из РПГ-7, ручного противотанкового гранатомета, по воротам и с криком 'ура' ворваться через дымящуюся брешь во двор, но это была бы грубая, дешевая работа, недостойная профессионалов, за нее в случае чего по головке не погладят. Самое малое отмассируют копчик...
Наконец решение было найдено, и лейтенант Доценко отправился охватывать инструктажем подчиненных, которые кадрированным взводом расположились в автобусе на обочине шоссе. Сарычев пошел к своим, так же шевелить извилинами и языком. Как-то нехорошо было у него на душе, муторно, неспокойно. Вот сука драная эта интуиция... Не спится ей, стерве...
Было раннее зимнее утро. Еще не рассвело, мороз был колюч, звезды в небе казались льдинками, отражавшими свет молочно-белой луны. Мирные люди еще почивали, а неугомонные чекисты уже успели
