Наконец, под волнующие звуки фанданго, красавицы убрались за кулисы, занавес задернулся. Жюри посовещалось, и поднявшийся с важным видом представитель мэрии объявил с интонациями начальника отдела кадров:
— В финал прошли: горничная в белых чулках, горничная в красных чулках, медсестра, девушка- комиссар, девушка-милиционер, девушка-гусар, девушка-матрос, девушка с веслом.
— Достали ваши бляди! Драного хочу! — заверещала из зала одна из почитательниц таланта Тормоза, Лохматович взялся за микрофон, и побоище пошло по второму кругу.
На этот раз Серегу стравили с Квазимодо, высоким, жилистым татарином, действительно страшным, с раздробленным, бесформенным носом. Он зря не рисковал и, держась от Прохорова подальше, то и дело доставал его длинными, качественно растянутыми ногами, — пинки были сильны, чувствовалась хорошая школа. Со стороны, наверное, все это казалось красивым, публика неистовствовала, Лохматович надрывался:
— Какой удар, чуть-чуть бы ниже, и все, яйца всмятку! Вот это да, если бы не локоть, печень треснула бы по шву! Ну, знаете ли, абзац, улет, полный аллее… А это еще что такое?
А это Прохоров, выждав момент, качественно провел активный блок. Кулак его впечатался в атакующую ногу — пришлось хорошо, конкретно в голень. Явственно хрустнула кость, от боли Квазимодо потерялся и, опустив руки, не успел вовремя отскочить. И тут началось… Прохоров сорвал дистанцию, с ходу въехал противнику в солнечное и в печень — тощий, плохо держит, — вошел в клинч, приложился головой в лицо, тут же — коленом в пах и со страшной, яростной силой принялся работать локтями.
— Э, такую мать! — Мужичок с брандспойтом не успел даже взяться за вентиль, как все уже было кончено — Квазимодо без чувств рухнул на пол, страшное лицо его было разбито и изломано.
Почтеннейшая публика ревела, как океанский прибой, секьюрити успокаивала поклонниц Прохорова, Яша Лохматович объявлял следующую пару — шум в зале стоял неописуемый.
— О, времена, о, нравы! — Вздохнув, майор Брюнетка отвела глаза от сцены и с отвращением занялась коктейлем «Шанхай», приготовленным из курятины, шампиньонов, ананасов, белого вина, майонеза, горчицы и йогурта. — И кому только нравится эта гадость…
— Брутальность и эгоцентризм суть издержки урбанизма. — Понюхав, Подполковник осторожно попробовал китайское, жареное на шпике, картофельное пирожное, одобрительно хмыкнул: — А вот это ничего, похоже на белорусские драники. — К пирожному он присмотрел вареное, настоянное на анисе и соевом соусе яичко, запил чайком. — Звереет народ.
— Да уж. — Майор Блондинка, увидев, как Лаврентий Палыч, широкоплечий, в дверь, кавказец, ударил капитана Злобина в живот, подцепил снизу кулаком в челюсть и, повалив, принялся пинать ногами в «говнодавах», вздрогнула: — Что делает, гад! Что делает!
— Скуратов, подымайся! Вставай, Палач! — Толпа взволновалась, охваченные национальным чувством, зрители повскакивали со своих мест.
— Задай черножопому, устрой ему Карабах!
— Первый, это пятый. — В ухе Подполковника раздался хриплый от ярости голос Небабы, чувствовалось, что он с трудом удерживается от самостоятельных действий. — Разрешите вмешаться! Полуотделением!
Лицо Подполковника покрылось фиолетовыми пятнами, Брюнетка, напротив, побледнела, Блондинка подавилась яйцом — обратить на себя внимание значило поставить операцию на грань срыва. Ну непруха, такой форс-мажор…. В это время ситуация разрешилась сама собой — мужичок с брандспойтом наконец- таки сподобился отвернуть вентиль. Сильная струя ударила Лаврентия Палыча в живот, словно щенка швырнула на пол, а в клетку, хрипя, уже ворвался разъяренный Небаба. При его появлении мокрый сын гор сразу вжался в угол, а почтеннейшая публика выжидающе затихла — все, похоже, джигиту писец. Однако, не обращая на него внимания, старший прапорщик рванулся к раненому, приподнял, поставил на ноги и бережно повлек с поля боя. Его маленькие, глубоко посаженные глазки светились яростью и чувством долга. Смотреть на него было страшно.
— Мы продолжаем наш вечер. — Лохматович небрежно стряхнул с рукава капельку воды, поправил «кис-кис», пригладил остатки шевелюры. — В заключение второго тура бьются непобедимый Черный Буйвол и любимый муж Лейлы, Фатимы, Гюльчатай, Зухры и Зульфии неутомимый Товарищ Сухов!
— Первый пятому. — Подполковник вытащил пачку «Ротманса», щелкнул зажигалкой, закурил со своей обычной невозмутимостью. — Ну как он там? Помощь нужна?
— Да нет, ерунда, — голос Небабы помягчел, — ребра целы. Ушибы, конечно, да к стоматологу зайти придется. А так, рвоты не было, значит, мозги в порядке, через пару дней товарищ капитан будет как огурчик.
— Слышали? — Подполковник облегченно посмотрел на дам, сунул окурок в пепельницу, морщины на его лбу разгладились. — Будет как огурчик. Небаба гарантирует.
К слову сказать, не только старший прапорщик, Подполковник и обе Майорши переживали за капитана. Прохорова, к примеру, также живо интересовало состояние его здоровья. Помнится, он страшно удивился, узнав, что Кролик Роджер тоже подвизается в роли соискателя, — вот, блин, тесен же мир, однако никаких иных чувств, кроме самых теплых, к Злобину не испытывал, ибо за конкурента не держал. Во-первых, весовая категория не та, а во-вторых, столько пота вместе пролили на ринге. Насрать, призов и прочего дерьма на всех хватит…
На сцене тем временем Черный Буйвол как-то уж подозрительно легко разделался с красноармейцем Суховым — того вынесли чуть теплого, и на этом второй круг боев закончился.
— Восток —дело тонкое. —Присвистнув, неугомонный Лохматович выкинул коленце, шутканул и объявил финал конкурса красоты. — А теперь у нас на бис девки делают стриптиз!
Пьяная толпа, ошелевшая от вседозволенности и крови, взорвалась бешеными криками, оркестр заиграл что-то трепетное, будоражащее нервы, и на сцену выпорхнула белокурая девица в длинном платье с корсажем. Тряся подолом, покачивая бедрами и бюстом, она принялась исполнять эротический танец. Двигалась девица словно начинающая стриптизерша из захолустного ночного бара. С трудом стащила платье, не очень-то изящно рассталась с чулками, со второй попытки расстегнула лифчик, едва не упав, вылезла из трусов и, забыв про пояс с резинками, зигзагом убралась за кулисы. Оркестр сменил мелодию, и на сцену выскочила следующая соискательница. Двигаясь с изяществом механической куклы, путаясь в белье и жалко улыбаясь, она принялась демонстрировать свой вариант стриптиза. Публика изнемогала, Яша Лохматович давился комментариями, эскулап Дятлов благосклонно кивал. Пожалуй, лишь двое в зале сохраняли спокойствие духа — спящий мент за судейским столом да Семен Натанович Бриль, краем глаза поглядывавший на сцену. Не сказать, чтобы действо не трогало его за живое, нет, очень даже, однако старый бармен был прагматиком — чего зря пялиться, один хрен, не пощупаешь. Как и во всем, в любви Семен Натанович был человеком действия. Да и в женщинах знал толк. Сколько их прошло через его волосатые, короткопалые руки — посудомойки, продавщицы, завсекциями. Даже директриса одна была, все лепетала: «Ах, мой казак!» и изо всех предпочитала коленно-локтевую позу, кобылища. «Да, когда-то были и мы рысаками, — Семен Натанович вздохнул и краем глаза глянул на сцену, — впрочем, почему это были? Вот эту бы рыжую и сейчас разложил бы на стойке с превеликим удовольствием. До чего хороша баба, и выплясывает складно, шустрая, у такой небось не сорвется. Эх, лучше не смотреть, извод один».
Не один только Семен Натанович разбирался в женщинах — множество горящих глаз с жадностью смотрело на Корнецкую, обдавая ее волнами похоти и пока что неудовлетворенных желаний. Все мужчины в зале находились сейчас в ее власти: казалось, помани любого, и пойдет, словно бык на веревочке, хоть на бойню, хоть на край земли, хоть в загс. Конкур-сантки, выступавшие следом за Корнецкой, казались ожившими экспонатами из музея восковых фигур — все познается в сравнении.
Наконец эротические пляски закончились, музыка смолкла, глаза зрителей потухли.
— Дорогие господа, мне оправиться пора. — Яша Лохматович испарился со сцены, жюри посовещалось, и слово взял эскулап Дятлов. Мерзким, подвывающим голосом он сообщил, что все прошло по классу «А», имена призерш назовут попозже, а финал боев начнется через полчаса. Согласно жребию вначале будут биться Драный с Берией, победитель же схлестнется с Черным Буйволом.
Пока он мяукал в микрофон, Кузьма Ильич, в смокинге, с бабочкой, со сверкающими бриллиантами на циферблате «Роллекса», кашлянул, провел рукой по лысине и начал вылезать из-за стола. Сейчас же поднялись четверо, широкоплечие, с выпирающими подмышечными кобурами, профессионально взяли его в
