удивился откровенному ответу.
— А Пичи надоело так же, как и тебе? — спросил он.
— Не сказала бы, — ответила она. — Она уже много и по пустякам не говорит. Она большею частью слушает леди Элсдон, — объяснила Августа.
— А ты сегодня почему не с ними вместе? — спросил Сенека.
Прошло время, прежде чем Августа ответила:
— Леди Элсдон. Я начала раздражать леди Элсдон. Я порой не могу сдержаться, а леди Элсдон говорит, что я начала перенимать плохие привычки Пичи. Только, Ваше Высочество, я не сказала бы, что все привычки у нее плохие.
Сенека улыбнулся.
— А что ты говорила насчет неладов с Виридис? Августа посмотрела на него загадочно и спросила:
— Можно мне быть откровенной?
— Конечно же, — ответил Сенека.
— Я сказала ей, что она порой бывает слишком строга с принцессой. Подумайте сами! Уроки начинаются в семь утра и заканчиваются поздно вечером. Я всеми силами стараюсь облегчить Пичи день. Но когда я ее покидаю, я терзаюсь по ней.
— Пичи похудела?
— Нет, не сказала бы… но она какая-то не своя. Но леди Элсдон ничего и слышать не желает.
Сенека задумчиво выглянул в окно и увидел крестьян, толпившихся у дворцовых ворот.
— Принцесса послала им записку, в которой написала, что не сможет осмотреть их, но они не хотят уходить, — сообщила Августа.
— Они что, больны? — спросил Сенека.
— Слегка больны. Я с ними уже беседовала. У одного болит голова вот уже два дня, у другого — бородавки, а тот большой мужчина, который стоит рядом со старухой, он — с разбитым носом. Та старая женщина посылает подарки из еды и питья для принцессы каждый день, но леди Элсдон…
— Что она? — переспросил Сенека.
Августа подошла к круглому мраморному столику, на котором лежало несколько незаконченных полотен и ответила:
— Леди Элсдон выбрасывает эти дары. Она говорит, что принцессе не следут брать пищу из рук крестьян.
Сенека в душе удивлялся тому, почему Пичи отказалась осмотреть больных крестьян, ведь это было не в ее манере поведения.
— Вы знаете. Ваше Высочество, — обратилась к нему Августа, — что я никогда в жизни не держала в руках ни поросенка, ни индюшку до тех пор, пока не встретилась с принцессой.
Августа подняла одно из полотен.
— Это Пичи рисовала — по настоянию леди Элсдон. Вот этот холст она нарисовала первым.
Сенека улыбнулся. На холсте были изображены два ребенка, бегущих через поле, где паслись стада овец. А неподалеку были расположены мужчина и женщина с золотисто-рыжими волосами. У женщины на голове была корона. Оба были босые, и оба улыбались. На этой картине Сенека узнал себя и Пичи.
Августа подняла другое полотно.
— А это — ее вторая работа. Эта картина была очень похожа на первую, теперь и у принца, и у принцессы на ногах была обувь.
На третьей картине ни принц, ни принцесса не улыбались.
На четвертом полотне был другой луг, где они были вместе. Только у Пичи на голове не было короны. Они стояли гордые и величественные. А перед ними, заломив шапку, встав на колени, стоял крестьянин. Он хотел привлечь их внимание. Сенеке стало ясно, что обращался этот крестьянин напрасно.
На пятом — был нарисован дворец в зимнее время. Снег засыпал башни дворца. С крыш и балконов свисали большие сосульки. И хотя Пичи не была художницей, она сумела донести в своей картине ощущение холода.
— А эту картину она писала сегодня утром, — пробормотала Августа, поднимая последнее полотно.
Сенека уставился на комочек цвета слоновой кости.
— А это что? — спросил он.
— Она сказала, что это магнолия… только мертвая.
Сенека внезапно спросил у Августы:
— Где сейчас Пичи?
— В золотом салоне для рисования, — ответила та. Учится, как устраивать прием при дворе. Она же, после всего, станет скоро королевой Авентины. И я уверена, она будет настоящей королевой. Ваше Высочество, должно быть, будет очень счастливым человеком.
Чувство разочарования шевельнулось в нем.
Сенека нашел учителя и ученицу в золотом салоне для рисования. Виридис что-то рассказывала Пичи. Та сидела в золоченом кресле, уставившись глазами в мраморный пол.
Он устремился было к ней, но внезапно остановился, когда увидел, что она поднялась навстречу. Пичи была одета в зеленое платье. Цвет платья гармонировал с цветом ее глаз.
— Пичи, — нежно обратился он к ней. У нее было желание броситься к нему и обнять pro но правила этикета не позволяли ей это сделать. А она так давно не видела его. Разлука казалась ей вечной!
Виридис подошла к Пичи и прошептала ей:
— Только Богу известно, почему Сенека прервал наши занятия. Мы уже ничего не можем поделать, раз он пришел. Может быть, он решил проверить тебя, чему ты научилась. Это твой шанс, Пичи, — быстро произнесла она, — показать ему, что ты уже умеешь делать. Заставь его гордиться! «Удиви его, — повторила про себя Пичи. — Да, по-видимому, его надо удивить».
Она подняла голову. Сенека был одет, можно сказать, небрежно: черные брюки для верховой езды и большие черные сапоги, плотно облегающие его ноги, а также белая рубашка с широкими рукавами.
Но, тем не менее, он ярко выделялся в комнате, как бы заполнял всю ее своим присутствием.
Боже, она уже забыла, что ее муж был так красив. О, как ей хотелось обнять его и полететь к нему на крыльях!
Но Виридис крепко взяла ее за руку.
— Ты что, забыла все, чему я тебя учила? — спросила она у нее. — Пройдись, скользя. Помни про королевскую осанку. Ты так старалась все выучить, чтобы стать настоящей леди. Что ж ты растерялась? Ты должна показать ему, что твои усилия не пропали даром.
Стараясь подавить нервную дрожь, Пичи слегка наклонила голову, расправила плечи и пошла по комнате. Ее руки грациозно лежали поверх ее многочисленных шелковых юбок. Чувство гордости стало переполнять Пичи, когда она услышала возгласы одобрения со стороны Вири-дис.
Сенека наблюдал за ней. Ей понадобилось всего лишь пять минут, чтобы пересечь большую комнату взад и вперед. Когда она подошла к нему. то сделала реверанс, немного наклонила голову и застыла. Ох, как ему захотелось без всяких формальностей схватить ее в свои объятия! Но обстоятельства обязывали его к другому.
— Поднимись, — сказал он ей.
Она распрямилась и взглянула на него. Она уже было начала беспокоиться. Она не могла понять, что ею было сделано не так.
— Ты злишься…
— Пичи! — прошептала Виридис. Пичи опустила глаза, понимая, что допустила ошибку.
— Я… Я хотела сказать. Я чем-то была Вам неприятной, Сенека? — спросила она и еще ниже опустила голову, ожидая ответа.
Ее голос был такой нежный, и она говорила так правильно, что он ушам своим не поверил..
— Я желаю, чтобы ты говорила дальше, — приказал Сенека.
— Конечно же, — согласилась она. — Что бы Вы хотели от меня услышать? — спросила она. Ее лицо было непроницаемо.
Он повернулся к Виридис за разъяснением.
— Извините нас, пожалуйста, — сказала Виридис. — Сенека, я рассказывала о том, как надо вести
