вкусной и здоровой пище. Девушки не обходили вниманием интересного сероглазого парня. Нам, сидевшим с ним за одним столом, часто приходилось в этом убеждаться. Гарнир в Петиной тарелке всегда был обильно полит соусом, жаркое накладывалось в полуторном размере, в дополнительном стакане компота он не знал отказа.
На подтрунивание друзей Грачев отвечал своим излюбленным 'пшел к чертям' и, взглянув в глаза тому, кто любил подбрасывать в его огород камешки, спрашивал:
- Слышал такую мудрость: 'Поступай по отношению к другим так же, как ты хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе'? Впитал я ее от своего приемного отца. Усыновил он меня девятилетнего вместе с сестренкой и с тех пор воспитывал так, чтобы мы любили людей.
Вернувшись из умывальника, Грачев перегнулся через мое плечо, заглянул в журнал:
- Немецкими самолетами интересуешься? Должен тебе сказать, - заметил он, массируя широкую грудь, - маловато пишут о воздушной войне. Конечно, иметь представление, как завоевать господство в воздухе, нужно. А вот мне, например, хотелось бы знать, как немцы с англичанами дерутся. Нашел ты что-нибудь об их тактике?
- Кроме летно-тактических данных ничего нет. Вот, правда, схемы боевых порядков; немцы применяют их последнее время над Англией после больших потерь при налетах. Неправдоподобные какие-то...
- Смотрел я эти рисуночки. Ни черта не разобрал, - признался Грачев. Несуразица какая-то. Не могут немцы таким строем летать.
- А все-таки здорово они бомбят англичан. Авиация у них на первом плане!
- Что ж тут особенного? Современная война, брат, это война моторов. Дай-ка мне один журнальчик, полистаю на сон грядущий.
- Моторы моторами, - возразил я, передавая журнал. - Все дело в том, где этих моторов больше - на земле или в воздухе.
- У немцев их теперь везде много, но не больше нашего, хоть и работает на них вся Европа. А ты как считаешь, где их должно быть больше - в воздухе или на земле?
- В воздухе, Петя, и только в воздухе, - раздался голос Кондратюка.
В комнату вошли командир звена и Гичевский.
- Вспомните-ка польскую кампанию. В первые дни войны немцы полностью уничтожили панскую авиацию и парализовали с воздуха работу тылов армии.
- А Бельгия и Франция? - заметил Гичевский. - То же самое. Посмотрите, как они лупят англичан! Авиация сейчас, дружище, - бог войны.
- Ну, знаете ли, это чистейшей воды дуэлизм{*1}, - вскипел Грачев. Не хотите ли вы сказать, что воздушная сфера в войне будет решающей?
- А почему бы и нет? - возразил Кондратюк. - В наше время кто силен в воздухе, тот силен вообще.
- Браво, Кондратюк! - закричал непоседа Яковлев, как всегда, сваливаясь словно снег на голову. - Кто это сказал, знаешь? А нас загнали в казарму, как солдат, да и вообще авиация пасынком стала: ворошиловские завтраки отобрали - раз, кожаные регланы не выдают- два...
- Замолчи ты, белобрысый, - цыкнул на него Грачев. Он вскочил с кровати, сердито взъерошил русые волосы. - Значит, катись к чертям артиллерия, матушка-пехота, ура авиация! Так, что ли?
- Нет, не так, Петя, - возразил я. - Ребята этого не говорят. Ты ведь не станешь отрицать, что немцы всегда отводят авиации решающую роль. А почему? Потому что они умно ее используют: все силы бросают на то, чтобы парализовать авиацию противника, бомбят города, а танки уже добивают паникующие войска и тылы. Дуэ же проповедовал на земле только сопротивление. Вот в чем все дело.
- Немцы, немцы! Чихать я на них хотел, - не унимался разгорячившийся Грачев, - не нам у них учиться. Русские пруссаков всегда бивали.
- Виват, внуки Суворова! - засмеялся Яковлев. - Дайте-ка лучше закурить.
- Только что дымил. Не давайте ему, - попросил сидевший у стола Кондратюк.
- Пусть коптится, жалко, что ли, - Гичевский протянул папиросу, бери, твоя любимая марка: 'чужие'.
Яковлев прикурил, с размаху плюхнулся на мою кровать и несколько раз подпрыгнул на матрасе. Жалобно заныли пружины, зашуршала, переламываясь, туго набитая солома.
- Эх, хороша офицерская постель!
- И когда ты только за ум возьмешься? - прикрикнул на него Кондратюк. - Ведь уже летчик, даже женился однажды, а все дурачишься.
- Вот женюсь второй раз - поумнею, - отпарировал Яковлев, пуская на Кондратюка струю дыма. - Что за книженция? - указал он на мою тумбочку.
- 'Жан-Кристоф'.
- Дашь почитать? - и тут же бесцеремонно потянулся к томику.
- Эта вещь не для твоего ума, Коля, - перехватил книгу Гичевский.
- Ну и шут с тобой, не давай. Я ее уже один раз читал. Мне беспокойная душа Кристофа ближе, чем тебе, увальню.
- Перестаньте спорить! - не на шутку рассердился Кондратюк. - С вами даже о деле не поговоришь. - И обратился ко всем:
- Никто не заметил шаблона в действиях немцев?
- Что они аэродромы вначале бомбят и железнодорожные узлы? - спросил Гичевский.
- Не только... Я имею в виду другое. Вы не обращали внимания, как внезапно они начинают войну?
- Фашисты вероломны и жестоки, это известно, - проворчал Грачев.
- И опять не то, Петя. Вспомни, в какое время они нападают. Только на рассвете.
- А ведь верно, - удивился Гичевский. - Польша - первое сентября, четыре сорок пять утра. Мы в тот день как раз приехали в полк из школы.
- А я на своей свадьбе не успел отгулять в прошлом году, как Дания сдалась, - смеясь, подтвердил Яковлев. - Ох, и запомнилось мне это девятое апреля.
- Послушай, через месяц ты ведь уже разошелся? - спросил его Кондратюк и уточнил: - В лагерях.
- Ну и что?
- Как 'что?' Вечером тебя пробирали за это на комсомольском собрании, а на рассвете фашисты бомбили Голландию, Люксембург и Бельгию, - пояснил Кондратюк. - Запоминай, друг, историю по семейным датам.
История яковлевской женитьбы до сих пор еще вызывала улыбки.
В прошлом году почти все холостяки нашей эскадрильи решили обзавестись семьями. Потянуло на семейную жизнь и Колю Яковлева. Особой красотой он не отличался, но его небольшие голубые глаза, в которых постоянно светился беспечный, легкомысленный огонек, многим девушкам не давали покоя. Свою поспешную женитьбу Яковлев объяснял просто: боялся, что всех красивых девушек расхватают и ему не достанется.
Она уже была замужем: муж ее трагически погиб. Но ничего этого Яковлев не знал, да и не расспрашивал, а прямо - в ЗАГС. И сразу же у молодых начались перепалки.
Сколько товарищи ни отговаривали Яковлева, Коля все-таки настоял на своем; в мае он развелся и с тех пор твердил, что супружество - это игра, в которой за ошибку двоих приходится расплачиваться одному.
...О чем только ни говорили мы в тот вечер. Перебирали свои учебные полеты. Мечтали о том времени, когда пересядем на новые истребители. Возможная война представлялась нам чем-то расплывчатым и далеким. В одном все были единодушны: если придется воевать, то только на чужой территории. Вспомнили о предстоящих первомайских праздниках, обсудили, - кто где собирается их провести.
Споры закончились далеко за полночь и то лишь после настойчивого требования дневального.
Папиросный дым висел в комнате густой пеленой. Я распахнул окно. В черном ночном небе ярко светила полная луна. Ее холодный свет заливал прибрежные холмы, белые молдавские хаты, густые темные сады. У границы аэродрома четко вырисовывалась стоянка самолетов. На пригорке двумя глыбами высились цистерны бензосклада.
'Хорошая мишень для атаки', - подумал я, отходя от окна.
Грачев уже спал. Складывая стопочкой журналы, я случайно наткнулся на снимок одноместного американского морского истребителя. Он привлек мое внимание оригинальной конструкцией, красивыми линиями. Мотор, по описанию, находился за спиной летчика.
'Белл - XFL - airbonita', максимальная скорость 720 км/час,- прочитал я.- Вот это машинка!'
Тогда мне и в голову не пришло, что судьба столкнет меня с этим самолетом надолго.
* * *
Дивизионная комиссия работала в полку двое суток. Она нагрянула сразу же после праздника. Возглавлял комиссию не командир, как мы ожидали, а инженер дивизии - высокий симпатичный человек.
Как и водится в таких случаях, на рассвете была объявлена тревога. Живущих в городе оповещали самолетом. По сигналу 'тревога' он взлетал в воздух и с душераздирающим ревом кружил над городом. Нас же поднимали ударами в куски рельсов.
Рельсы действовали по тревоге безотказно. Своим дребезжащим набатом они заглушали шум работающих моторов.
А вот с воздушным оповещением 'горожан' вышел неприятный казус.
Вылетел туда старший лейтенант Кириллов, инспектор полка. Не успел он описать над городом круг, как мотор испортился и пришлось сделать вынужденную посадку на аэродроме.
Куриллов быстро пересел на истребитель из дежурного звена и пронесся над самыми крышами домов, где жили наши летчики и техники. Пролетая 'буревестником' вдоль улиц, он услышал, как в моторе снова что-то застучало.
Каким-то чудом летчику удалось плюхнуться на фюзеляж в низине, недалеко от аэродрома. Как выяснилось потом, разрушился подшипник главного шатуна и мотор заклинило. Тем не менее все были оповещены о тревоге.
Мы быстро рассредоточили свои самолеты вдоль границы аэродрома по лугу, вдоль речки, и собрались у командного пункта: здесь было удобно наблюдать за приезжающими. Летчики шумно говорили кто о чем. В разговорах чувствовалась некоторая нервозность.
Утро было прозрачное, безоблачное. Только на западе, куда ушла короткая зябкая ночь, горизонт еще застилала синяя поволока.
Из города начали прибывать первые группы личного состава. Пропылил к штабу черный пикап командира полка. Кузов был битком набит офицерами штаба.
-
