– П-п-ослушайте, сэр. В-в-ы что, охотитесь на лис?[11] Если не вы, то тогда ваш сторож. Мы его видели! Мне н-н-не важно, что вы о нас думаете, но это нехорошо. Это разрушение добрых отношений между соседями. Ч-ч-еловек должен ознакомить всех с правилами охраны. Это хуже, чем убийство, потому что невозможно предъявить юридические претензии. – Мактурк, путаясь, цитировал своего отца, а пожилой джентльмен в этот момент издавал горлом какие-то хрипы.
– Вы знаете, кто я? – наконец булькнул он. Сталки и Жук затрепетали.
– Нет-т сэрр, и мне все равно, будь вы даже из Дублинского замка. [12] Ответ-тьте немедленно как джентльмен джентльмену. Вы охот-титесь на лис или нет?
Четырьмя годами ранее Сталки и Жук осторожно пытались выбить из Мактурка его ирландский акцент! Видимо, он совершенно рехнулся или его хватил солнечный удар, его просто убьют после этого – сначала этот старый джентльмен, а потом ректор. Публичная порка для всей троицы – самое малое из того, что их ожидает. Но вдруг, не веря своим глазам и ушам, они увидели, что старый джентльмен совершенно сник. Возможно, это было затишье перед бурей, но...
– Это не я, – он продолжал булькать.
– Тогда вы должны уволить своего сторожа. Он не может находиться в одном графстве ни с богобоязненной лисой, ни с другими животными... в это время года!
– Вы пришли специально, чтобы сказать мне это?
– Ну конечно же, вот непонятливый человек, – он топнул ногой. – А вы что, не сделали бы то же самое, если бы это произошло на моей земле?
Забыто было все... все: и колледж, и уважительное отношение к старшим! Мактурк снова шагал по лиловым бесплодным горам дождливого западного побережья, где на каникулах он был вице-правителем четырех тысяч пустынных акров, единственным сыном в трехсотлетнем доме, хозяином разваливающейся рыболовной шлюпки и идолом бесхитростных арендаторов своего отца. Это был разговор землевладельца с равным ему – бездна призывала бездну,[13] – и старый джентльмен услышал этот призыв.
– Я прошу прощения, – сказал он. – Я искренне прошу прощения перед вами и перед древней страной. А теперь, не могли бы вы быть настолько любезны, чтобы рассказать вашу историю?
– Мы были в вашем овраге, – начал Мактурк. Он говорил то как школьник, то, когда вдруг его охватывало чувство справедливости, как негодующий помещик и закончил историю следующими словами: – Поэтому, вы понимаете, он уже привык к этому. Я... мы... никому не хочется обвинять соседа, но в данном случае я взял на себя смелость...
– Я понимаю. Очень хорошо понимаю. У вас были все основания... Позор!.. Да, да, прост-то позор!
Парочка двинулась по лужайке плечом к плечу, и полковник Дэбни говорил с ним как мужчина с мужчиной.
– А все из-за того, что уволили рыбака... рыбака... который отвечал за ловлю омаров. Достаточно, чтобы погубить даже репутацию архангела! И не вздумайте возражать. Это так! Ваш отец прекрасно воспитал вас. Да. Я был бы рад с ним познакомиться. Очень рад. А эти юные джентльмены? Они ведь англичане. И не вздумайте возражать. Они пришли вместе с вами? Удивительно! Как удивительно! При современном состоянии нашего образования я и не мог подумать, что три мальчика могут быть так хорошо воспитаны. Но из уст!..[14] Нет, нет! Ни за что! И не вздумайте возражать. Нет! От шерри у меня всегда побаливает печень, но... немножко пива? А? Пиво и небольшая закуска? Сколько времени прошло с тех пор как я был мальчишкой... отвратительные создания, но правило подтверждается исключениями. Да женщины тоже.
Их обслуживал на террасе седой дворецкий. Сталки и Жук молча ели, а Мактурк с горящим взглядом продолжал непринужденно и величественно вещать, и старый джентльмен принимал его как брата.
– Мой дорогой, конечно, вы можете приходить когда угодно. Я же сказал, что исключения подтверждают правило. Нижний овраг? Мой дорогой, при-ходит-те когда хотите, только не тревожьте моих фазанов. Можете с двумя своими друзьями. И не вздумайте возражать. Нет и нет! Я запрещу пользоваться ружьем. Приходит-те, когда угодно. Я не буду следить за вами, а вам необязательно навещать меня. Еще ст-такан пива? Я говорю вам, он был рыбаком и станет рыбаком снова, сегодня же. Непременно! Я готов утопить его. Провожу вас до ворот. Мои люди не совсем... э... приучены к мальчикам, но вас они теперь будут знать.
Он распрощался с ними, наговорив массу комплиментов, у высоких ворот со сторожкой, на аллее, поросшей расщепленными дубами; они стояли молча, и даже Сталки, который играл вторую, если не сказать совсем безмолвную скрипку, смотрел на Мактурка как на существо из другого мира. Два стакана крепкого домашнего пива повергли юношу в состояние меланхолии, и он, медленно шагая, сунув руки в карманы, тихо завыл: «О дорогая Пэдди, знаешь ли ты, что происходит на свете?»[15]
При любых других обстоятельствах Сталки и Жук набросились бы на него, поскольку эта песня была запрещена: она была предана анафеме, это был грех почище колдовства. Но после того что он сделал, они только в молчании пустились вокруг него в пляс, пока он радостно не опустился на землю.
Сигнал к чаю прозвенел, когда они находились еще в полумиле от колледжа. Мактурк вздрогнул и вернулся в действительность. Мечты о славе владельца поместья на каникулах исчезли. И он снова был учеником английского колледжа, говорившем на английском.
– Это было великолепно, Турок! – великодушно признал Сталки. – Никогда не думал, что ты на такое способен. Теперь у нас до конца семестра будет шалаш, где нас просто никто не сможет поймать за шиворот. Ура! Ура! Ура, ура! Враг повержен! Слышите, враг повержен!
Они бешено завертелись на каблуках, повизгивая при слове «повержен», что вполне напоминало победную песнь древнего человека, а затем слетели вниз с холма по дороге от газометра прямо навстречу своему преподавателю, который целый день провел в «колючках», наблюдая за покинутым шалашом.
К сожалению, воображение мистера Праута всегда рисовало ему темную сторону вещей, поэтому он, как правило, мрачно смотрел на юнооких херувимов.[16] Ученики, как он это понимал, должны посещать занятия и в любой момент могут быть вызваны для объяснения. Но он слышал, как Мактурк открыто высмеивал крикет... и даже занятия; взгляды Жука порочили достоинство учебного заведения, и мистер Праут никогда не мог понять, не издевается ли над ним мягкий, улыбающийся Сталки. Разумеется, мальчики – поскольку такова человеческая природа – делали где-то что-то нехорошее. Он надеялся, что ничего серьезного не произошло, но...
– Тара-ра-рам-там-там! Враг повержен! Слышите! – продолжая крутиться на каблуках, Сталки влетел в столовую, как танцующий дервиш.
– Трам-тарарам-там-там! Враг повержен! Слышите! – влетел следом за ним Жук с вытянутыми вперед руками.
– Трам-тарарам-там-там! Враг повержен! Слышите! – прохрипел Мактурк.
Может, ему и показалось, но мистер Праут явственно ощутил запах пива, после того как мальчишки проскочили мимо.
К несчастью, его преподавательский ум всегда побуждал его посоветоваться с коллегами. Приди он со своими невзгодами в кабинет к Хартоппу выкурить трубочку, вероятно, удалось бы избежать конфуза. Но судьба привела его к Кингу, коллеге воспитателю, который не был его другом, но испытывал жгучую ненависть к Сталки и компании.
– Так-так! – воскликнул Кинг, выслушав рассказ и потирая руки. – Удивительно! В
– Но, вы знаете, у меня на самом деле нет точных доказательств.
– Доказательства! Этот Жук – отъявленный негодяй! Кому они нужны?! Полагаю, что сержанту не трудно будет их добыть? Уж Фокси-то умеет управляться с любыми хитрецами в моем заведении. Конечно, они куда-то ходили курить и пить. Знаю я этих юнцов. Они считают, что это придает им мужественности.
– Однако в школе у них нет сторонников и потом они определенно... э-э... грубы с младшими, – сказал Праут, который с интересом наблюдал издали, как Жук возвращал сачок готовому расплакаться младшекласснику.
– Ага! Они презирают обычные радости жизни! Самоуверенные негодяи! Что-то в этой ирландской усмешечке Мактурка меня раздражает. К тому же они никогда не действуют открыто. Это абсолютно
