ответил в своем обычном стиле:
– Тинторетто.
– Да? Я вроде где-то слышал о вас.
– Я художник.
– Правильно, вспомнил! Откуда вы родом?
– Из Чинквеченто.
– Где-нибудь в Савойе?
– Местечко между Авиньоном и Тулоном.
– Правильно. У меня там родственник поблизости, только я забыл название городка… вроде бы похожее.
– Ясное дело. Кватроченто.
– Вот-вот. Там еще сортировочная станция. А родственник, худющий такой, писарем служит.
– Его не Петраркой зовут?
– Подождите… Кажется, на «Б»…
– Боттичелли?
– Кажется.
– Понятно. Сандро Боттичелли. Что теперь поделывает старик?
– Пенковые трубки.
– Вспомнил! Это ведь мой приятель!
– Отставить разговоры!
Это крикнул капрал, совсем обалдевший от цивилофобии. Тем временем новобранцев привели в казарму.
В полутьме пошла возня да крики насчет тумбочек и коек. Капрал Жант поднял со стола сигарную коробку, которую один из рекрутов нашел во дворе – ее наверняка забыл пьяный Корто. «Иван Горчев», – вслух прочел имя на коробке капрал Жант.
Горчев откликнулся:
– Я здесь, браток.
– Мать свою крестную зови братком, – рассудил капрал, стараясь разглядеть наглеца. Из темной людской массы послышалось:
– Вранье, капрал Жант. По законам церкви брат не может быть крестной матерью. Также и по законам природы в порядочной семье брат рождается позднее крестной матери.
– Об этом мы потолкуем при случае, любезный Горчев, – пообещал капрал. Много бы он дал, чтобы увидеть негодяя, но толпа мельтешила так, что у него в глазах зарябило.
– Когда закончите эту скотную ярмарку, пойдете на склад номер два возле главного входа в штабное здание. Там получите форму.
Капрал удалился. Горчев подошел к столу и рассмотрел перевязанную веревкой коробку. Надо выяснить, куда отправили рецидивиста-патриота и переслать имущество. Он положил собственность своего «второго я» на полку рядом с плотно набитым желтым кофром; мясник устроился на соседней койке.
– Хорошее место, около окна, уважаемый господин Тинторетто. А кличут вас как?
– Казимир.
– Отличное имя: Казимир Тинторетто. А ремесло какое у вас будет?
– Я символист.
– Быть не может! Музыкант? А я вот ни на каком инструменте не играю.
– Жаль. Символизм очень приятная музыка.
– А вы захватили эту… свою символу?
– Вот здесь, в коробке. Длинный инструмент, из трех частей складывается.
– А почему на коробке написано «Горчев»?
– Это мой псевдоним. Ваш родственник ведь тоже не урожденный Боттичелли.
– Нет. По-моему, его зовут Бражик. Он из Эльзаса переселился на юг.
– Я знаю, он много рассказывал. Упоминал даже, что вы когда-то были детьми.
– Да? Интересно, ведь так оно и было.
Усатый взводный вытащил кинжал и завопил:
– Если мигом не заткнетесь, всех искромсаю!
– Горчев! – крикнул кто-то у двери, откуда хлынула новая партия рекрутов. Горчев поспешил наружу.
С другой койки с трудом приподнялся Вюрфли – учитель танцев и хороших манер.
Его, как и многих других владельцев танцевальных школ, разорило введение в кафе и ресторанах «пятичасового чая»: с горя он запил, и жена – страхолюдная коротышка, к тому же косоглазая – бросила его. Такого унижения не мог снести преисполненный достоинства учитель танцев и хороших манер, пошел он по наклонной дорожке и докатился до легиона. Теперь он обернулся к мяснику:
– Извините, месье, я не мог раньше вмешаться в разговор, на мне сидели несколько человек. С кем вы беседовали? Мне послышалось – Тинторетто?
– Рядовой под псевдонимом Горчев – музыкант и маляр. Один мой родственник, которого я не знаю, знает его очень хорошо. Что это вы пишете?
– Я веду дневник легиона, думаю на этом разбогатеть. Что за инструмент там в коробке?
– Символа. Напоминает бомбардон, только длинный и узкий. Как вас зовут?
– Эгон Вюрфли. Владелец некогда знаменитой балетной школы Вюрфли в Цюрихе.
Господин Вюрфли все записал добросовестно в дневник. Мясник меж тем с нежностью взирал на желтый кофр, к ручке которого была привешена картонка с надписью «Горчев». Хорошо этим музыкантам, а вот он явился в легион в одной рубашке, без куска мыла и расчески. Повздыхал, направился во двор и оцепенел: Тинторетто беседовал с генералом.
3
Горчева позвали, потому что с ним хотел говорить генерал де Бертэн. Возле генерала стоял Лабу. Они приехали на машине, а дорогой вели жаркие споры.
– Говорю тебе, Горчев числится в списках. Мне сообщили по телефону.
– А я тебе говорю, что это он провернул дело с автомобилем. Такого кошмарного монокля больше ни у кого быть не может.
– Он вчера вечером отметился в Марселе. Не мог же он одновременно находиться и в Тулоне.
Черный ободок, который Лабу вертел в пальцах, имел трещину с одного бока.
Генерал махнул рукой часовому, чтобы его не встречали трубным раскатом, и велел вызвать Горчева, который тут же и явился.
– Вы идиот, – накинулся на него Лабу. – Вы окончательно спятили!
– Прошу вас, – Горчев принялся расстегивать мундир, – возле склада есть маленький пустой подвал, и мы спокойно выясним отношения.
Глаза Лабу вспыхнули, и он приготовился снять пиджак. Генерал удержал его.
– Молодой человек, я вас разыскал, чтобы поблагодарить за мужественное вмешательство недавним вечером.
– Не стоит благодарности. Обожаю драку.
– Вы бы хоть слегка подучились, – ехидно вставил Лабу.
– Гюстав, – упрекнул генерал.
– Ты прав. Драку отложим на потом.
– Помолчи-ка лучше, – прервал де Бертэн бывшего полномочного министра. – Скажите, Горчев, вы вчера вечером покидали форт?
– Я? Я даже не знал, что это разрешается. Сегодня вечером воспользуюсь увольнительной.
– Подождите, – вступил в разговор Лабу, – где вы потеряли монокль?
– А, верно! У меня его выклянчил субъект, который, похоже, занимается угоном машин. – Горчев отобрал монокль: – Вам я его дарить не собираюсь.
Де Бертэн протянул Горчеву руку:
– Благодарю еще раз, мой друг. Но теперь приказываю как генерал рядовому: не поддавайтесь на
