А, это же Терб с моими деньгами!
Еще не очухавшись спросонья, я доплелся до двери и открыл ее.
Это был не Терб. Это был Рат!
Он стоял, дрожа от холода, запорошенный снегом, посиневший — и что-то еще читалось на его лице.
Он вошел, закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
— Он покойник, — выдавил он из себя наконец.
— Что ж, приятная новость, — откликнулся я. — Давай сюда деньги.
Рат недоуменно уставился на меня. Выглядел он довольно потрепанным, каким-то скрюченным, того и гляди свалится.
— Не крути, — сказал я. — Ты ведь знаешь, что я послал Терба выследить Сильву и забрать деньги.
Рат тяжело осел на пол и замер, подпирая спиною дверь, с поникшей головой. Я готов был поклясться, что он плачет.
— Ну ладно, ладно, — сказал я. — Хватит увиливать. Еще слишком рано для всяких шуточек. Деньги сюда, и не пытайся что-нибудь утаить!
— Он покойник, — повторил Рат. — Замучен до смерти.
— Что ж, отлично, — похвалил его я. — Выходит, Терб немного поразвлекся. Но это не значит, что вы, пара (…) недоносков, можете забрать деньги себе.
Всхлипывая, Рат проговорил:
— Да это Терб. Терб покойник.
Я еще до этого открыл рот, чтобы заговорить, но теперь я его закрыл, соображая: Гансальмо Сильва все еще жив!
Я быстро запер дверь на замок и задвижку и поспешно достал из бюро еще один пистолет — револьвер «магнум» системы «Смит и Вессон», калибр 44. Убедившись, что гостиная пуста, запер ее и закрыл на задвижку. Произвел разведку на террасе. Сильвы нигде не было. Пока.
Наконец я вернулся и схватил Рата за грудки.
— А ну говори (…), как вы двое запороли это дело.
Он так посинел и так дрожал от нервного потрясения, что ему далеко не сразу удалось разговориться.
— Я бы его так и не нашел, — стал он рассказывать наконец. — Но мы оба носим «жучки», с помощью которых находим друг друга. Прошлым вечером он не вернулся. Мне сказали, что он поехал к вам.
Я вышел на него по «жучку», зашитому у него в брюках. Он был в подвале заброшенного дома.
Рат замолчал.
— При нем что-нибудь было?
— Ноги у него наполовину обгорели. Все зубы были выбиты. Мы всегда работали вместе. Если он шел за Сильвой, то, должно быть, Сильва притворился, что входит в дом, а сам сделал круг и напал на него сзади.
— Ты не нашел при нем мои сто тысяч? — спросил я. От такого сброда никогда не добьешься прямого ответа.
— Ничего не нашел: ни денег, ни оружия. Ничего.
— Он проболтался?
Рат снова заплакал — без слез, судорожно всхлипывая. Потом промолвил:
— Наверное, Терб так замерз, что не смог драться.
Ловкий ход, чтобы попытаться вытянуть из кого-то деньги на пальто! Поверьте, я тут же выставил Рата вон. Он потащился к лифту, держась рукой за стену, опустив голову, дрожа и всхлипывая. Я захлопнул дверь. Мне нужно было подумать о делах поважней.
Итак, проболтался ли Терб?
Вполне вероятно.
Мне лучше сидеть взаперти и не высовываться. Мне лучше держать эту штуку при себе денно и нощно.
Пусть эта пара кретинов все портит и говняет — я не из их числа!
Вдруг я вспомнил, что Сильва принял вид жены директора ЦРУ, похитил ее и повесил на нее убийство. Ютанк!
У меня хватило храбрости пересечь гостиную. Я замолотил в дверь. Она долго не подходила, затем открыла.
— Не выходи из дома. Держи дверь на запоре. Никого не впускай!
— Почему? — тревожно спросила она.
— Сильва. Ты ведь помнишь Сильву. Тот самый, которого ты когда-то наняла в телохранители. Он убил директора ЦРУ, а теперь, возможно, охотится за мной.
— Неужели? — Глаза у Ютанк широко раскрылись, и она добавила: — Ты уверен?
Ей требовалось убедительное доказательство. Таковое все еще лежало на Диване за подушкой: визитные карточки директора ЦРУ. Я вытащил их, с пятнами крови, и сунул ей под нос.
Она поглядела на них, открыв от изумления рот, затем спросила:
— Ты заплатил ему за это?
— И попытался вернуть свои деньги. Жди его теперь за каждым углом. Не выходи из дома!
Психологи утверждают, что убийство и кровь действуют на женщин самым престранным образом. Смерть стимулирует их сексуально. Ютанк вдруг страстно обняла меня и поцеловала.
Затем забегала вокруг, задергивая все шторы, пока в комнате не стало темно хоть глаз коли. Ютанк повалила меня на постель и взобралась на меня с ногами.
В этот день мы уже не выходили из дома.
Рот ее был горяч, как огонь!
После двух дней такого уединения — очень стоящего уединения — я чувствовал себя дерзким и самоуверенным.
Так как поблизости не наблюдалось ничего странного и посторонние лица не появлялись, я сделал заключение, что Терб, возможно, и не проболтался.
Я решил, что, пожалуй, если действовать осторожно, можно рискнуть и выйти из дома. Кроме того, после сорока восьми часов непрерывной постельной жизни с Ютанк я начал ослабевать. За завтраком оказалось, что я с большим трудом могу поднять ложку с мороженым.
Ютанк вышла из-за стола, ушла к себе в комнату и заперлась. Потом вернулась, одетая в норковую шубку, норковые сапожки и норковую шапку, натягивая на руки норковые перчатки.
— Только что порылась в своем гардеробе, — с едва заметным раздражением сказала она, — и вижу — мне совсем нечего носить. Наконец-то снег прекратился, а у Тиффани сегодня распродажа.
— Там продают ювелирные украшения, — заметил я.
— Знаю. Так что вперед!
— Подожди, — сказал я. — Поосторожней с деньгами!
С некоторой горячностью Ютанк выхватила свой норковый кошелек, открыла его и показала мне. Он был набит деньгами! Вот это бережливость! Ютанк повернулась, собираясь уйти.
— Обожди, — сказал я. — Еще одна вещь! — Я за ковылял к бюро и вытащил старый «ремингтон даблдерринджер» с перламутровой рукояткой. Пистолет небольшой, весом всего одиннадцать унций. Я убедился, что он заряжен патронами рассеянного огня 41-го калибра. — Возьми, может пригодиться.
Она отпрянула:
— О Боже, нет! Я ужасно боюсь пистолетов! Еще подстрелишь себя невзначай!
Ах, ну да, ведь она же была маленькой дикаркой из пустыни и, естественно, слишком стеснялась, чтобы в кого-то стрелять.
Где-то в час, поспав еще разок, я смог собраться с силами, одеться и выйти из дома. Состояние моей казны заставляло меня шевелиться. У меня под матрацем, должно быть, осталось около тридцати
