и здорово!
Меньше чем через минуту пришел молодой доктор Прахд (он же доктор Мухаммед Ататюрк) в сопровождении медсестры Билдирджины. Он подошел ко мне и обнажил мою грудную клетку. Там находилась пара чашеобразных повязок. Он снял их с моей груди и с ними — немного волос.
— Вы держали меня под наркозом еще двадцать часов! — набросился я на него. — Что же вы сделали теперь такого, чего еще не сделали?
Он еще больше стянул с меня простыню, увидел еще две такие же чашеобразные повязки у меня на животе и снял их тоже.
— Отверстия для трубок. Отлично зажили. После пребывания пациента в аппарате «Магнаспид» отверстия для трубок нужно закрывать и залечивать.
Далее откинуть простыню мешал стяжной ремень. Он набросил верхнюю часть простыни снова мне на грудь. Затем перешел к заднику кровати и, как и сестра Билдирджина, приподнял конец простыни и заглянул под нее.
— Замечательно, — сказал он. — Вы просто молодчина.
«О мои боги, на что это они там смотрят?» — встревожился я. Знакомый уже с Кроубом, я пришел в ужас.
— В чем это я молодчина? — взвизгнул я.
— Возьмите зеркало, — обратился он к медсестре.
А та уже держала его. Она поднесла зеркало к моим коленям и приладила там. Молодой доктор Прахд поднял простыню с видом театрального распорядителя, представляющего публике новую пьесу.
Я посмотрел в зеркало.
Мне чуть не стало дурно.
Я посмотрел снова и заорал:
— Вы меня в лошадь превратили!
— Нет, нет, — сказал он с профессиональным спокойствием. — Это вполне нормально. Вы так привыкли к тому, что у вас одно яичко отсутствует, а другое втянуто в тело, что вам теперь нормальная мошонка и действительное наличие яичек может показаться странным.
— Но длина-то, длина этого! — взвизгнул я.
— Султан-бей, — пустился в объяснения Прахд, — вы, кажется, не доверяете мне. Кожа у вас вся новая, все ваши прежние неправильно сросшиеся кости приведены в порядок, все ваши жизненно важные органы пролечены. И хоть велико было искушение, но я даже не изменил вам лицо: удалил только бородавки и шрамы. Просто будете выглядеть чуть помоложе и посвежей. Вы все еще не очень-то красивы, так что не тревожьтесь.
— Да нет же, нет! — крикнул я. — Я о громадных гениталиях! — Я все еще видел их в зеркало и был в ужасе.
— О, это… — затараторил Прахд. — Неужели вы никогда не мылись под душем с другими мужчинами? Вы, должно быть, ужасно ненаблюдательны. Для вашей родины такой размер, как десять дюймов в состоянии эрекции, не слишком велик. У многих на Земле они той же величины — даже больше. Уверяю вас, ваш прежний размер в один дюйм чересчур мал.
— Знаю я вас, целлологов! — вскричал я. — Вы не могли удержаться, чтобы не сотворить чего- нибудь странного!
Прахд тщательно обдумал мои слова. Затем откинул с лица прядь волос цвета соломы.
— Да нет же, нет. Конечно, вы, возможно, почувствуете себя более энергичным. Ваш мышечный тонус улучшится.
— Вам меня не одурачить! — крикнул я. — Вы, уж точно, сделали что-нибудь этакое… особенное! Я просто уверен!
Он снова задумался. Потом что-то, кажется, вспомнил. Перевел на меня пренебрежительный взгляд ярко-зеленых глаз.
— Ну конечно. Катализатор. Очень было сложно разобраться во всех этих нервных окончаниях на первом яичке после выращивания его из набора генов. Другое же я действительно немного передержал в ускорителе роста. Но оно будет вырабатывать не более полпинты семени.
— Что? — заорал я.
— Но ведь это, — рассудительно продолжал он, — не более того, что выбрасывает за один раз лошадь.
— Я так и знал! — запричитал я, чуть не плача. — Я так и знал! Вы превратили меня в лошадь!
— Нет, нет, нет, — успокаивал он меня. — Это совершенно человеческий орган. У вас будет совершенно человеческое потомство. Ну же, Султан-бей, вам следует мне доверять. Лошади совсем не модны. У них этого вполне достаточно. Вы теперь обладаете всем необходимым для достижения успеха как мужчина. Разумеется, у вас, возможно, возникнет побуждение делать это немного чаще, чем прежде. И, вероятно, вы сможете делать это не один раз за ночь. Но, честное слово, я просто уверен, это вам вполне придется по душе.
— О мои боги! — зарыдал я. — Теперь, уж точно, вся моя личность изменится.
— Как это так? — Ярко-зеленые глаза так и раскрылись в изумлении.
— Вот так, — всхлипнул я. — Спросите моего земного психолога. Все, что представляет из себя личность, это производное от клеток. У нас есть побуждения. Они идут от рептильного комплекса в мозгу, от сетчатой формации (Одни из наиболее эволюционно древних структур мозга (Примеч. ред.)) и от «ид» — области подсознательных инстинктов. А все это состоит из клеток Вы изменили мои клетки, а значит, и весь мой характер.
— А-а, — протянул он. — Как бы мне хотелось, чтобы именно в вашем случае это было правдой. К сожалению, вы просто излагаете суеверия, относящиеся к невежественному примитивному культу: таковой отыщется на многих отсталых планетах. Людей стараются уверить в том, что характер — вещь врожденная и передается по эволюционной цепочке, или еще в какой-то подобной чепухе. В некоторых колдовских культах доходят даже до того, что говорят, будто человек целиком является результатом своей клеточной наследственности и поэтому неизменяем. Так они оправдывают свою неспособность формировать характер. Когда их пытаются привлечь к ответственности за создание тем самым криминального общества, они лишь бойко говорят в ответ: «Человек — всего лишь производное собственных клеток». Это прикрывает тот факт, что они сами чересчур невежественны и преступны, чтобы формировать характер и учить, как отличать правду от неправды.
Нет, Султан-бей. Если бы вся жизнь объяснялась только клетками и железами, я был бы богом, разве не так? А я не бог. Я всего лишь бедный целлолог, не получающий зарплаты, но все же делающий свою работу, и даже без «спасибо» от своего начальства — но подозрения не заслуживающий.
Он отпустил простыню. Посмотрел на меня.
— Очень это печально, что личность нельзя изменить простым перемещением нескольких клеток. Особенно в вашем случае. Но, — и он смело улыбнулся, — делаешь то, что можешь, чтобы облегчить боль и сделать людей счастливей. И я очень надеюсь, что возросший у вас потенциал активности не будет иметь печальных последствий для других или для этой планеты. — Он просиял. — Что ж, все прошло успешно. Можете подняться и уйти, когда пожелаете.
Подавая пример, он вышел за дверь.
Медсестра Билдирджина стала подметать пол и прибираться в комнате. Кажется, она пребывала в добром расположении духа, но, очевидно, для нее такое состояние было слишком спокойным. Она подошла к радио, висящему на крючке, отсоединила наушники и включила радиостанцию с модной поп-музыкой.
— Эй! — обратился я к ней, к этому часу уже досыта наслушавшись «Ты — чудище мое». — Он сказал, что мне можно уходить. Расстегните ремни и дайте мне вылезти отсюда. Где моя одежда?
— Одежда? — Она быстро удалилась и вернулась с мешком для хранения ненужных частей тела. На нем очень четко на волтарианском языке было написано: «Для переправки без запаха». Она сунула его мне.
Я не мог его взять. Руки мои все еще стягивали ремни. Мешок выглядел что-то уж больно тощим, чтобы там могла быть одежда.
