ему запасы продовольствия можно будет растянуть на долгое время. А кроме того, есть способ улучшения плодородия зерна настолько, что урожаи возрастут в пять раз!
— Прахд! — гаркнул я, желая осадить его. — Перестаньте быть ребенком! Это же Земля! Поставщики продовольствия убьют нас, если мы это сделаем! И США не смогут экспортировать избыток зерна! Их воротилы зарабатывают на этом бешеные деньги! Будьте благоразумны! Вам лучше всего заниматься преступниками!
Это, кажется, его не убедило. Вдруг одно одеяло зашевелилось, и он посмотрел на него с испугом. Развернул его, затем другое. На него, выпучив от страха глаза, глядели двое мальчишек с залепленными лентой ртами.
— Осторожней с ними, — предупредил я. — Они как бешеные собаки. Надо поместить их в разные камеры, держать под замком и не спускать с них глаз. Их пребывание здесь — полная тайна!
— Но у меня нет надсмотрщиков!
— Вы умеете нанимать. Наймите с полдюжины глухонемых для обслуживания этого помещения. Оборудуйте его! Вот здесь, где мы стоим, пусть будет операционная с полным целлологическим оборудованием.
— И тогда мне начнут платить, — вкрадчиво проговорил он.
— Прахд, если вы блестяще сделаете эту работу, тогда мы очень серьезно рассмотрим этот вопрос. — Я передал ему две книги «Иллюстрированных жизнеописаний». — Я хочу, чтобы вы сделали одного из этих мальчиков похожим на Рудольфа Валентине, а другого — на Джеймса Кэгни.
— Подождите, — запротестовал он. — Они слишком молоды — лица взрослых мужчин будут смотреться на них нелепо!
— Ладно, — пошел я на компромисс, — сделайте так, чтобы казалось, что когда они подрастут, то будут похожи на этих двух мужчин.
Он стал просматривать книги и вдруг оживился.
— А, тут есть их фотографии в детские годы.
— Ну вот, вам и карты в руки, — подбодрил его я.
Он стал снимать повязки с пострадавшего, говоря при этом:
— Вам бы привести его сюда пораньше. Его кто-то здорово избил.
— Налетел на дерево, — нашелся я.
— Неважно, — успокоил меня Прахд. — Все равно структуру кости придется переделывать.
— Справитесь?
— Несомненно. Возможно, потребуется генная перестройка изменение пигментации. Немного трудоемко, но ничего сложного.
— Сколько вам потребуется времени?
— Пока мне не начнут платить.
— Пока работа с ними не будет полностью завершена и они не выздоровеют, — поправил я его.
Доктор очень тщательно продумал мои слова и сказал:
— Работа не будет завершена, пока мне не начнут платить.
— Сколько времени, — рявкнул я, — с профессиональной точки-зрения?
Он потер подбородок — казалось, что-то подсчитывал, — и ответил:
— Одна неделя — пока мне не начнут платить.
— Одна неделя! — Я так и взвыл.
— Скорее не выйдет.
Я был сражен. Как мне удерживать свою крепость целую неделю? Придется что-то придумать.
— Ладно, одна неделя, — согласился я.
— И мне начнут платить?
— За одну неделю сделайте свою работу в совершенстве, и вам начнут платить!
Он пошел к мальчишкам и развел их по разным камерам. Когда я уходил, меня оглушил визг — доктор снимал с одного из мальчишек ленту. Чем-то нужно было заполнить этот пробел — осуществление моих планов задерживалось на целую неделю! Чем-то. Но чем?
После стольких жестоких ударов судьбы ко мне постепенно возвращалась уверенность. Эти удары сокрушили мое самомнение — оно упало до очень низкого уровня. Восстановление надежд началось с того самого момента, когда меня осенила идея насчет мальчишек. Сначала это была банальная и, лишенная истинного воображения мысль просто подлатать мальчишку, восстановить черты его лица, но она отступила под натиском подлинного вдохновения. Стоило мне увидеть те зацелованные, в губцой помаде фотоснимки, как во мне воцарился мой истинный гений. Какой подарок! Один мальчик, похожий на Рудольфа Валентино, другой — на Джеймса Кэгни! Вместо плоских, невзрачных двухмерных фотографий она будет иметь этих двоих — поставит их на полку, как это делают с безделушкой: можно будет время от времени восхищаться ими, смахивать с них пыль, а потом забывать об их существовании.
Как она будет обожать меня! И уж теперь-то не посмеет отказать мне ни в чем!
Конечно, затяжка была сопряжена с небольшим риском, но он казался детской игрой по сравнению с теми новыми высотами, на которые взлетит мое самолюбие, гонимое подсознанием.
Я все тщательно продумал. Невидимый убийца имел своих наблюдателей в персонале базы, это не вызывало сомнений. Значит, я должен широко распространяться о своих действиях: пусть он, кто бы это ни был, знает, что я занят делом. И где бы я ни находился, я буду повсюду кричать об этом. Правда, долго это продолжаться не могло: я уже начинал хрипнуть.
Когда я проснулся на следующий день, у меня возник блестящий план. Я оделся, взял список работающих на базе и пошел разыскивать каждого в отдельности. Мой замысел заключался в том, чтобы опросить их и сделать это так, чтобы им стало понятно, как я активен и предан своей работе. Я знал: люди болтливы и слух об этом разнесется всюду. На это я могу потратить по меньшей мере дня три. Расспрашивать людей я намеревался о яде. Нет, я не собирался отравить Хеллера — ведь у меня все еще не было трафарета, но я хотел продемонстрировать, что веду работу в нужном направлении и настроен решительно.
От каждого я хотел узнать все, что им известно о ядах, особенно о редких, быстродействующих и неопределимых. Говорить о том, кого я хочу отравить, было необязательно, так как имеющий задание убить меня, а теперь уже и Ютанк, и так поймет, что к работе я отношусь серьезно.
Как ни странно, я получил не слищком-то много ответов на свои вопросы. Многие отводили глаза и переминались с ноги на ногу, а к третьему дню опроса я поймал уже довольно много странных взглядов, брошенных в мою сторону. На четвертый день я был уже не в состоянии продолжать это дело. Все, кто попадался мне на глаза, поспешно уносили ноги при моем приближении. Кроме того, я с подозрением стал относиться ко всему, что ем и пью. Но все же мой план служил своей цели: Ютанк все еще оставалась живой.
С наступлением пятого дня я стал опасаться, что если лишусь своего делового вида, то это приведет к скверным последствиям. И тут меня посетило новое вдохновение. Я зашел к себе в секретный кабинет в начале обеденного перерыва — с тем чтобы Фахт-бей не мог обвинить меня, будто я прервал важную работу, — поставил ногу на секретную плитку пола у двери в туннель и, надавив на нее, крутанул ступней. Тут же, разумеется, по всей базе разнеслись не слышные мне в офисе, но ужасно громкие во всех других местах сигналы тревоги, сопровождаемые вспышками света.
Я выждал и, когда уже был твердо уверен, что все отреагировали, неспешным шагом двинулся по туннелю. Все собрались в центре, прячась за мешками с песком и нервно поводя дулами автоматов. Меня чуть не пристрелили. Я объяснил, что это просто боевая проверка, что кое-где происходит нечто очень серьезное и что мне придется позаботиться о «некоей персоне» и поэтому я буду отсутствовать несколько недель. Это сообщение вызвало взрыв ликования, вплоть до истерики. Люди размахивали фуражками и до бесконечности кричали «ура!». Я и не представлял себе, что пользуюсь такой популярностью. Это было очень трогательно, очень. Слезы наворачивались на глаза.
Важнее всего было то, что я выигрывал время. Теперь уж я мог подготовиться как следует и навсегда разделаться с Хеллером, не ожидая получить нож в спину.
