Я въехал во двор. Ютанк была дома — ее БМВ стоял на своем месте. Я потихоньку провел двух мальчишек во внутренний дворик и поставил их у источника. Затем, поправив на них яркие ленты, дал им пинка.
Они завизжали. Я удалился.
Зазвенели засовы, и дверь ее открылась. Мальчишки пустились к ней со всех ног!
В радостном возбуждении я пошел к своему звукоулавливающему устройству, включил его — молчание! Нет, не совсем — легкое звучание на заднем фоне. Я подумал: не работает, поспешно достал руководство — ведь я не удосужился прочесть его раньше. «Жучок» необходимо было устанавливать на картинных рамах и ни в коем случае — под поглощающими звук предметами. Боги, я-то положил его под ковер! Чтоб мне провалиться!
Я включил усилитель на полную мощность — кое-что слышно при резком повышении голоса. Вот незадача! Я не мог получить никакой информации и не знал, как Ютанк реагирует на мой подарок! Она не спешила лететь ко мне со словами благодарности, а через «жучок» просачивалось что-то, но этого было недостаточно, чтобы составить определенное впечатление.
Прошел почти час, час напряженного ожидания! И вдруг — какой-то звук. Что это — льющаяся вода? Конечно, вода! И вдруг за этим — пение. Ютанк пела песню! Вот какую:
Потри-ка мне спинку — эй, Руди,
Дай мыло мне,
Джеймс, не зевай,
Целуй — веселее мне будет,
И «киской» своей называй.
А после я в спаленке тесной
Игре научу вас прелестной.
Я чуть не зарыдал от облегчения. Значит, их юношеское сходство с кинозвездами было очевидным. Отлично! Всю неделю я так нервничал, что почти ничего не ел. Я распорядился принести мне роскошный завтрак: хункар бе-генди («Любимое Его Величества») на деревянных тарелках, тушеную молодую баранину с баклажанами, кадин гобеги («женский пупок») на десерт. Я запил все это кувшином сиры, а потом откинулся на спинку стула с чашкой кофе в руке. Прелестно.
Около двух часов пополудни снова ожил «жучок». Я склонился над приемником. Звон цимбал? Ну конечно! Вот еще аккорд, и еще, и еще. Какой-то танец! А потом, очень громко, зазвучал голос Ютанк. Уж точно — она была довольна. Она пела:
Пошел на рынок Поцелуй,
А Вздох сидел на стуле,
Объятья плакали: хлюп-хлюп
Все в пене утонули.
Я толком не знал, что это значит. Может, барахлил «жучок». Этого детского стишка я раньше не слыхал. Берясь за множество подготовительных дел — выбирая костюмы, считая деньги, я коротал время, ожидая, что Ютанк вот-вот влетит ко мне в комнату, чтобы отблагодарить.
Наступил вечер. Что ж, при ее застенчивости она будет дожидаться ночи. Я принял ванну. Велел принести обед на двоих. Подождал и в конце концов съел все сам. Еда показалась мне не очень вкусной. Время от времени я обращался к «жучку» — и вдруг услышал звон металла. Сабли? Танец с саблями? Должно быть, шлепанье босых ног и лязг. А затем до меня донесся высокий поющий голос:
Ну-ка, ножки, ну-ка, душки — топ, топ, топ.
На моем станцуйте брюшке — шлеп, шлеп, шлеп.
Вверх и вниз, вверх и вниз — прыг-скок, ну!
Погрузи-ка эту штуку — в глу-би-ну.
Вверх уходишь, вверх уходишь — вах, вах, вах.
И приходишь, и приходишь — бах, бах, БААХ!
Да что же там происходило? Может, умерли мальчишки и она танцевала погребальный танец? Нет, я мог различить визг. Что он выражал: смех, восторг? Ясно, что вызвала его не боль! Слишком веселый. Скорее похож на экстаз. Восторг? Конечно же, это был восторг
Я бросил все это дело. Было уже девять. У меня выдался тяжелый денек. Я выключил свет и, без особой надежды оставив дверь открытой, лег спать. Спустя, наверное, полчаса я, вздрогнув, проснулся от какого-то шелестящего звука. Постель слегка колебалась. Руки. Это была Ютанк! В полном одеянии. Но губы ее касались моей щеки, и я ощутил сначала их тепло, затем обжигающий жар, когда она жадно прильнула к моим губам! Ее руки овладели всем моим телом. Она откинула мои покрывала, чтобы быть ближе ко мне.
— Ютанк, — прошептал я.
— Ш-ш-ш! Это все для тебя. Главное — это рот!
Ее руки! Во мне начинал разгораться пожар, и это все продолжалось! Прошло много времени — и вот я лежал, тяжело дыша, истощив все свои силы, чувствуя ее руку на своей обнаженной груди.
В сердце мне хлынула радость. Я победил!
— Я так счастлив, что ты пришла, — прошептал я.
— Я так возбуждена, — прошептала она в ответ и чуть погодя продолжала: — Их хватает ненадолго, и ты тут единственный мужчина, кто может помочь, — каким бы ты ни был.
— Ну как, похожи они на Рудольфа Валентино и Джеймса Кэгни?
— О да, — произнесла она, судорожно вздохнув. — Сперва я подумала, что это просто грим, но он не смывался. Они похожи на артистов, когда те были детьми. — Она снова вздохнула и продолжала: — С годами ребятки станут в точности как они! Я сравнивала снимки.
Она снова вздохнула, и дрожь прошла по ее телу. И снова она целиком завладела мною, огнем своих губ опаляя мою плоть в прекрасном экстазе. Это длилось и длилось, пока я не почувствовал, будто взорвался весь мир!
Она тяжело дышала в темноте, потом постепенно успокоилась. Чуть погодя я совсем осмелел. Я пришел к важному решению, и хотя бы на этот раз мне захотелось быть с ней честным.
— Ютанк, — начал я. — Мне нужно исчезнуть. Никакой реакции.
— Тебе здесь грозит опасность, Ютанк. Кажется, слегка напряглись руки.
— Я достал дипломатический паспорт. Хочу, чтобы ты поехала со мной под видом моей жены. Фото уже готово — просто женщина под чадрой. Ты можешь так и ехать — под покрывалом.
— У тебя есть деньги?
— Есть.
— А ты позволишь, чтобы в пути деньги были у меня и я сама заботилась о счетах?
— Ну… — Боясь, что она сейчас встанет и уйдет, я поспешно добавил: — Да.
— А куда поедешь?
— В Нью-Йорк.
— Мне не во что одеться, — пожаловалась она и тут же живо поинтересовалась: — А по пути ты можешь заехать в Рим, Париж, Лондон?
Я призадумался. Но, снова испугавшись, что она сейчас встанет и уйдет, тут же поспешил согласиться.
— И я смогу взять с собой двадцать чемоданов с дипломатической печатью?
Ну, хватила! Это по стоимости груза, перевозимого самолетом?
— Один чемодан.
— Пять чемоданов.
— Пять?
— Пять чемоданов, — твердо сказала она. Я понимал, что пора уступить.
— Пять чемоданов, — согласился я.
— Хорошо. И у нас, разумеется, будут отдельные комнаты в отелях.
Что ж, естественно, при такой ее застенчивости ей понадобится отдельная комната. Я кивнул, затем сообразил, что в темноте меня не видно, и сказал, что согласен.
— А ты обещаешь, что через несколько недель привезешь меня назад, к моим милым, дорогим
