крокодиловой кожи. В нем тысяча долларов сотенными купюрами, водительские права на имя Падовани, пятьсот сорок французских франков, фотография малышки Мари-Жанны, изображенной в купальнике на пляже, и лотерейный билет - тираж должен состояться на днях. В общем, ничего такого, что могло бы навести на след. Я продвинулся к разгадке в том смысле, что нашел виновного, но по-прежнему ничего не знаю о его первой жертве, равно как и о мотиве убийства. В дверь стучит Ларут. - Привет, комиссар,- говорит он.- Что новенького? Я начинаю беситься. - Сейчас не время, старина, извините... Но от журналистов отделаться еще сложнее, чем от хронической экземы. - Вы меня позвали из-за какой-то интересной фотографии... - За этим идите во двор. - Что происходит? - Вам объяснят. Простите, но я больше не могу уделить вам ни секунды. Он выходит разъяренным. Я снимаю трубку телефона. - Приведите ко мне девку! Смерть ее амбала меня озадачила. Блатные редко кончают жизнь самоубийством. Я знаю, что для него все было кончено, он должен был отправиться на гильотину и понимал, что это неизбежно, но я все-таки никак не могу понять глубинную причину его прыжка. Испугался оказаться выставленным на посмешище? Или был потрясен предательством своей подружки? В кабинет опять вводят Мари-Жанну. Увидев, что ее парня здесь больше нет, она немного приободряется. Я делаю конвойным знак поднимать паруса и встаю перед ней. - Слушай, девочка, у меня больше нет времени с тобой возиться. Вот как обстоят наши дела: твой дружок не захотел расколоться и от всего отпирается. Поскольку у меня нет против него формальных улик, а он малый хитрый, мне придется его выпустить. Ставлю штаны зуава против руки моей сестры, что после того, что произошло, Турок тебя пришьет. Ты ж его знаешь: он парень нервный. А трепка, которую мы ему задали, еще больше ухудшила его настроение. Я выбрал правильный тон. Она бледнеет, и ее глаза расширяются от страха. - В общем, если хочешь сохранить свои кости в целости, тебе остается одно: расколоться на полную. Тогда мы прижмем Турка, и это пойдет на пользу твоему здоровью. Что ты об этом думаешь? Она согласна на тысячу процентов. - Да, да,- блеет она.- Но я ничего не знаю... Он дал мне вчера конверт и велел отнести его на почту. И все! Эта дура даже не сечет, что и это тянет на хорошее обвинение! - Оставим историю с конвертом. Меня больше интересует другое дело. О нем ты что- нибудь можешь рассказать? - Нет. Скрытнее моего мужика никого нет. Могила. Это она удачно выразилась: Турок теперь - могила. Я бы даже сказал - мавзолей! Я немного размышляю, чтобы проветрить мозги. - Ладно, подожди, подойдем к делу с другой стороны. Беру листок бумаги и карандаш. - Где вы оба обретаетесь? - В гостинице 'Серебряный берег' на улице Милан. - Номер комнаты? - Четырнадцать. - С кем он водит знакомство? Она пожимает плечами. - Пфф... С ребятами с Монмартра... - Мне нужны имена! Она размышляет: - Боб Шалун... Греноблец... Маньен Улыбчивый... Их настоящих имен я не знаю. - С этим я как-нибудь разберусь... Скажи, тебе в последнее время не казалось, что Турок провернул деликатное дельце? - О! По нему никогда ничего не понять... Чтобы узнать, о чем он думает, надо встать очень рано! - По ночам он работал? - Да, изредка. Но он мне никогда ничего не говорил. Турок был прямо-таки герметичным субъектом. Не из тех лопухов, что доверяются бабам. Он прекрасно знал, что они мелют языком, как помелом! Вы делитесь с ними секретами, но не успели вы еще закончить, как они мысленно составляют список тех, кому можно пересказать эту историю. - Это все, что тебе известно? - Да, клянусь вам! И она торжественно вытягивает руку. - Ты чего делаешь?- смеюсь я.- Дождя нет. Обиженная, она опускает лапу. - Со своими приятелями он встречался в 'Баре Друзей'? - Да. Ай! Вот этого я и боялся. В данный момент господа блатные уже в курсе циркового представления, которое мы там устроили. В среде урок началось большое волнение. Спасайся кто может! Простившись со своими шлюшками и погладив напоследок их упругие груди, они ложатся на дно. Даже если я сумею схватить дружков Турка, вовсе не обязательно, что они были его сообщниками. Мне в голову приходит одна идея. И очень даже неплохая... Я высовываюсь из окна. Ларут фотографирует мертвеца. Я его окликаю: - Не уходите, не поговорив со мной, Ларут. Это крайне важно. Затем я вызываю конвой Мари-Жанны и отдаю распоряжение: - Слушайте внимательно, ребята. Сейчас два часа пополудни. Вы продержите эту девицу до восьми часов, потом привезете ее на машине на улицу Милан и высадите в пятидесяти метрах от гостиницы 'Серебряный берег'. Понятно? - Понятно, патрон. Я обращаюсь к скромной труженице панели: - Вернешься в гостиницу, как обычно, и поднимешься прямиком в свой номер, ясно? Она утвердительно кивает. - Не говори ни слова, кроме 'здрасте' хозяину гостиницы или горничной. Ни слова о том, что с тобой приключилось, ты меня понимаешь? Будь внимательна, даже стены имеют уши... Если не сделаешь все точно так, как я говорю, пеняй на себя. Она подтверждает свое полное согласие с моими словами. - А когда я приду в номер?- спрашивает она. Я улыбаюсь. - Не ломай себе голову. Продолжения программы не знаю даже я сам. Это будет сюрприз... Я отвожу обоих агентов в сторону. - Падовани только что покончил с собой, выбросившись из этого окна,сообщаю я им тихим голосом. - Мы знаем,- отвечают они. Их скромность заслуживает всяческих похвал. - Браво, мальчики! Раскладушке ни слова... Она не должна знать, что случилось, иначе весь мой план рухнет. - Не беспокойтесь, патрон... Мы составим ей компанию до восьми вечера. - Покормите ее, это ее как-то займет... В эту секунду в мой кабинет врывается Ларут. - Вот это да!- орет он.- Новость так новость! Я подскакиваю к нему и, прижав палец к губам, даю понять, чтобы он замолчал. Он закрывает рот, потом смотрит на Мари-Жанну. - Кто эта особа? - Наступит день, и я вам скажу. Может быть,- отвечаю я, стараясь говорить как можно более веселым тоном. Конвоиры уводят киску. Ларут и я остаемся вдвоем. Я вытираю лоб рукавом. - Вы вогнали меня в дрожь,- признаюсь я ему.- Если бы вы сообщили этой девице о смерти ее дружка, мой план накрылся бы. Я подталкиваю его к столу. - Присядьте, Ларут. Я хочу попросить вас о новой отсрочке... Он хмурит брови. - Ах, вот оно что! В его голосе звучат недобрые нотки. - Не пишите о смерти Падовани до завтрашнего дня. Он встает, прохаживается по кабинету, затем кладет руки на лежащий на моем столе блокнот и наклоняется ко мне. - Хрен вам, комиссар! - Простите? - Я сказал: хрен вам. Мне осточертели ваша трепотня, ваши отсрочки, ваши блестящие комбинации... Моя работа - информировать читателей раньше моих коллег. Вот уже два дня вы не даете мне опубликовать материал для первой полосы. Хватит!.. Мне очень жаль, но я буду делать свое дело. Вид у него очень решительный. - Одну секунду,- говорю я. - Нет, я не могу терять ни секунды... - Можете. Если вы напишете о смерти этого бандита, все полетит к чертям собачьим... Зато если вы мне поможете, я уверен, что докопаюсь до разгадки этого темного дела. Я беру фото, изображающее Падовани с салом на морде. - Давайте заключим сделку. Что вы скажете об этом снимке? Он хохочет: - Забавно! - Так вот, вы получите его в эксклюзивное право. Напишите, что мы вышли на след и арестовали некоего Джо Падовани по прозвищу Турок... Была драка... Снимок был сделан в тот момент, когда Падо получил в рожу содержимое банки свиных консервов... Ничто не позабавит ваших читателей больше этого. Вы скажете, что корсиканец был допрошен, но смог представить безупречное алиби и его отпустили. Можете даже написать, что взяли у него интервью, когда он выходил из нашего здания... Он вам заявил, что возмущен поведением легавых... Также он сказал, что был арестован по анонимному доносу и надеется найти того, кто на него настучал... Напишите это... Это же сенсация! А правду вы успеете вытащить на свет и завтра. Таким образом, у вас будут две сенсационные статьи вместо одной. Как видите, я с вами честен! Разве я не известил вас сразу же? Причем вас одного? Он не сводит глаз с фотографии, с его губ слетает легкий вздох, и он кладет портрет в карман. - Ладно. Я слабый человек и не могу вам ни в чем отказать. - Э! Секунд очку... - Да? - Отдайте мне кассету с пленкой. Я не хочу, чтобы вы подложили мне свинью! - Ага, чтобы вы ее засветили! - Царит климат доверия,- усмехаюсь я. - Я могу ответить вам теми же словами... Мы смотрим друг на друга такими горящими глазами, что можно растопить лед на Северном полюсе. - Хорошо, поступим иначе... Выньте вашу пленку из аппарата и положите ее в конверт... - А потом? - Вы напишете ваш адрес, и мы попросим дежурного полицейского немедленно отнести конверт на почту. Вы получите пленку, но только завтра. - Ладно... Он вынимает пленку из фотоаппарата, кладет ее в конверт и заклеивает его края клейкой лентой. Когда он написал свой адрес, я звоню дежурному. - Минутку,- предупреждает Ларут.- Не подавайте ему никаких условных сигналов, иначе я не согласен! - Вы что, правда думаете, что у рядового полицейского хватит ума понять условный знак?- возражаю я. Все проходит хорошо. Дежурный берет конверт и десять франков от Ларута и уходит, взяв под козырек, как перед министром. - До завтра,- говорю я Ларуту.- Я на вас рассчитываю. И запомните: когда я на кого-нибудь рассчитываю, то не люблю, чтобы меня разочаровывали. Если вы меня киданете, то потеряете семьдесят пять процентов той сексапильности, что заставляет секретарш газеты находиться в пределах досягаемости ваших рук. Он обиженно пожимает плечами, и мы расстаемся без излияния дружеских чувств. Является Берюрье в шляпе набок. Он выглядит подавленным. - Что с тобой случилось, Толстяк? Он останавливает на моем лице свои налитые кровью глаза. - Я только что вспомнил, что моя Берта приготовила на обед жареную говядину с луком и морковью. - Ну и что? Он потрясает изуродованной челюстью. - Думаешь, я смогу есть мясо этим? - Попроси ее
Вы читаете Лотерея блатных
