приготовить котлеты, Берю... Или птичье молоко!
Глава 10 В семь часов с несколькими минутами я переступаю порог гостиницы 'Серебряный берег'. Я обзавелся картонным чемоданом, шляпой и очками; ничего не дающими мне в плане оптики, только изменяющими мою внешность. Заведение третьеразрядное, но содержится в хорошем состоянии. Как и в каждом парижском отельчике, в нем пахнет глаженым бельем и мастикой. На регистрационной стойке желтеет рододендрон. За стойкой пожилая седая дама читает толстую книгу. Она улыбается мне. - Что угодно месье? - Я могу снять номер? - Ну конечно! Она дает мне номер двадцать пять. Я записываюсь под вымышленным именем, а в графе 'Род занятий', не мудрствуя, указываю: 'Представитель'. Это ведь частично правда. Тут любой представляет кого-нибудь или что- нибудь. Одни - компании, продающие пылесосы, другие - Господа Бога, а кое-кто - закон... Одни не представляют из себя ничего особенного, другие - крупные капиталы. У каждого своя ниша. Миловидная горничная (все горничные миловидные, все коллеги - достойные, а машинисты локомотивов - все сплошь многодетные отцы) ведет меня на второй этаж. Я вступаю во владение моей каморкой. Вышеупомянутая горничная получает от меня улыбку и чаевые. Щедрость того и другого трогают ее сердечко. Она пятится к двери. - Месье больше ничего не надо?- спрашивает она, готовая на любые жертвы. - Надо,- отвечаю.- Выспаться. Я Провел весь день в дороге и совершенно вымотался. Надеюсь, здесь не очень шумно? - Нет, что вы! Тут очень спокойно. - Превосходно. До скорого, зайчик мой... Дождавшись, пока она уйдет, выхожу следом. Мне надо спуститься на один этаж. В доме все спокойно. Словно призрак, я крадусь по коридорам, и странствия приводят меня к номеру четырнадцать. Я зову на помощь мою отмычку, инструмент, открывающий любой замок. С этой штуковиной вы можете приходить куда угодно, как к себе домой. Я быстро захожу в комнату Падовани. Ноздри щекочет запах духов Мари-Жанны... Комнатка чистая, прибранная... Кровать с медными спинками, гардероб, стол, два стула и умывальник. В углу у батареи - тумбочка, похожая на те, что стоят в казармах. Начинаю обыск, действуя быстро, но без шума. Ощупываю многочисленные костюмы корсикашки, его белье, шмотки Мари-Жанны. Изучаю содержимое тумбочки, поднимаю матрас, зондирую подушку. Результат этих поисков довольно незначителен: пушка калибра 7,65 с двумя запасными обоймами; паспорт с фоткой Турка, но на туфтовую фамилию. В общем, обычный джентльменский набор мелкого гангстера! Я отвинчиваю медные шары на столбах кровати и в третьей трубке нахожу прилепленный жвачкой шнурок. Вытягиваю его и извлекаю пачку туго перевязанных стодолларовых бумажек. Пересчитываю мой чудесный улов: три тысячи долларов! По текущему курсу это пятнадцать тысяч франков. Сую бабки в карман и привинчиваю шар на место, после чего ложусь на кровать и жду возвращения Мисс Тротуар. Только бы Ларут не подложил мне свинью! От одной этой мысли я начинаю беситься. Если он это сделает, на улице Реомюр начнется большой шухер. После моего визита королю первой страницы придется сменить профессию. Я себе прекрасно представляю его открывальщиком устриц в месяцы, в названиях которых есть 'р', и безработным в остальное время. Наконец колокол церкви Троицы бьет восемь часов. Скоро явится моя прекрасная опустошительница кошельков... Действительно, я слышу шорох в коридоре, в замок вставляют ключ. Дверь со стоном открывается, и в проеме появляется силуэт Мари-Жанны. Она входит, включает свет, оборачивается и вскрикивает, узнав меня. - Запри дверь на задвижку, Венера... Так нам будет удобнее... Она подчиняется и подходит ко мне. - Что вы здесь делаете? - Жду тебя, как видишь! Внизу все прошло хорошо? - Да... - Тебе не задавали вопросов? - Нет, а что? - Просто так... В этой дыре читают 'Франс суар'? - Хозяйка, во всяком случае, нет. Разве что если забудет клиент... Мне это нравится. Это уменьшает риск получить палки в колеса. - Располагайся поудобнее, прекрасное дитя. Нам придется просидеть тут еще некоторое время. Ее взгляд становится игривым (профессиональная деформация, полагаю): пребывание с мужиком в закрытой комнате, согласно ее представлениям об отношениях между полами, может проходить только в горизонтальном положении. Чтобы вывести ее из заблуждения, сажусь верхом на стул, защищая таким образом мое достоинство и добродетель. - Я должен тебе кое-что объяснить, Мари-Жанна. Поскольку твой парень не заговорил, я поставил ловушку, чтобы поймать его дружков. Что-то мне подсказывает, что то дело он провернул не один. Видишь ли, красавица, блатные - они вроде пожарных или семинаристов: всегда работают компашкой. - Что вы сделали?- с тревогой спрашивает она. - Сообщил журналистам, что произошло недоразумение и Падовани отпустили из казенного дома с извинениями. Ставлю ручку от двери против золотой авторучки, что скоро по здешнему телефону раздадутся голоса его корешей... Старуха за стойкой им скажет, что Падо нет, а ты вернулась... Они спросят у тебя новости о Турке... Когда они назовутся, скажешь' что для них Турок здесь, но велел отвечать, что его нет, из-за журналистишек, которые хотят с ним поговорить, чтобы сбацать свои статейки. Потом ты передашь трубку мне и об остальном не беспокойся... Она подтверждает, что поняла, качая головой, что идет вразрез с ее привычками. После короткого раздумья она спрашивает: - Вы думаете, мой парень замешан в таком деле? - Почему ты меня об этом спрашиваешь? Ты что, считала его святым угодником? - Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок мог разрезать мужика на куски. Замочить - да, возможно. Он такой нервный... Но это разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле! Я размышляю над тем, о чем она говорит, и это меня беспокоит... Вот почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде... - Не надо напрягать серые клеточки, девочка,- шепчу я.- Достаточно просто подождать... - И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я улыбаюсь. В общем-то она славная девчонка... Я вполне представляю ее замужем за каким-нибудь работягой... Она бы содержала в порядке квартиру, рожала мужу средних французиков и откладывала деньги на отпуск... Она была бы такой же женщиной, как и все... На ней была бы своего рода невидимая униформа 'обычной жизни', надетая на любого обывателя или обывательницу... Она бы имела право на страховку, на уважение, на карточку избирателя и на то, чтобы бросать монетки в церковную кружку. Ну и дальше что? - Почему вы мне не отвечаете7- настаивает она.- О чем вы думаете? Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты... - Обо мне? - Это долго объяснять... Ты откуда приехала? Из деревни, правда? Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул... или ты встретила бойкого парня... А потом... Она улыбается. - Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни... Можно подумать, мы для вас полная тайна! - Это правда,- подтверждаю я,- вы тайна... Огромная тайна! - Почему? - Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна. Она становится задумчивой. - Да... Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: 'Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?' Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все... Скорее неприятности начались у меня сейчас... Ее слова звучат совершенно искренне. - Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется... Ты думаешь, у них это получается? Заметив, что обратилась на 'ты' к офицеру полиции, она извиняется: - Ой, прошу прощения... - Ничего страшного... - После этого они еще грустнее, чем до... Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках... Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет: - Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю. - Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла? - Не беспокойтесь. И кричит старухе: 'Иду!' Она направляется к двери, я следом за ней. - Вы впутываете меня в темное дело,- говорит мадам Падо. - Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами и спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит нас вместе, но, должно быть зная профессию Мари-Жанны, быстро находит объяснение. Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари- Жанна берет трубку. - Слушаю... Она хмурит брови, действительно слушает, потом бросает на меня заговорщицкий взгляд. - Да, это я... Нет, он здесь... Он так велел говорить из-за этих писак, которые охотятся за ним... Погоди, я его позову... Она кладет трубку на стол и подходит ко мне. - Это Меме Греноблец. - Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец? - Просто Греноблец... - О'кей... Сказать вам, что мое сердчишко не начало биться сильнее, значило бы соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у меня неплохие способности имитатора, а подделать акцент Падовани совсем не трудно, я все-таки опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно. - Алло,- говорю,- это ты, Греноблец? Звучит надтреснутый голос, который в Опере распугал бы всю публику: - Что это за бардак, Турок? - Какой-то сукин сын хотел устроить мне неприятности... К счастью, я чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной... Тот посмеивается: - На них это непохоже... - Ты видел, какой цирк был в 'Баре Друзей'? - Нет, но слышал... - Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было... Греноблец выдает грязное ругательство, после чего в ясных выражениях сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно, то почти не удивляюсь. Высказав свое мнение, он спрашивает: - Ну, так чего будем делать с клиентом? В глубине моего существа звенит звонок тревоги. Из осторожности я
