Она выкладывает все, что думает. Если Ксавье, уже в должности преподавателя, вынужден выполнять ночные задания, значит он немедленно должен бросить эту дурацкую работу. Турлен, бакалейщик по торговле оптом, тот самый, который руководит хоралом 'Синицы крепостной стены и большого булыжника', сейчас как раз ищет опытного бухгалтера. Почему бы Ксавье не испытать свои силы на поприще актива и пассива.
Он соглашается, смущается и извиняется.
А стрелки на каминных часах невозмутимо продолжают свой бег по золотой тарелке циферблата. Уже почти десять двадцать, а таинственный корреспондент все не объявляется.
- Ну ладно, идем, - ворчливо заявляет госпожа Клистир. - Эти дамы-господа пришли ведь ради тебя, ты что, забыла.
Она загарпунивает свою дщерь и уводит ее, не удостоив нас не только словом, но даже взглядом.
- Послушай, - перехожу я на шепот, когда за ними закрылась дверь. Какие же в Лионе малорадостные тещи. А что происходит у твоего эскулапа?
Он вздыхает.
- Он устраивает мессу для нашего будущего ребенка.
Минуту-другую я соображаю.
- У себя на квартире, в десять часов вечера!
-Да.
Матиас кажется смущенным.
- У них там священник?
- Нет. Но...
- Что, но?
Он прокашливается.
- Да что я от вас буду скрывать, господин комиссар. Доктор Клистир Папа, хотя и ревностный католик!
Тому, кто захотел бы увидеть, как работают клапаны переутомленного человеческого мозга, достаточно было устроиться напротив меня на складном стульчике и вооружиться рентгеновским аппаратом.
- Папа! - повторяю я в смятении своих чувств.
- Он основал свою религию, - объясняет Матнас, - религию серафистов. Я там не все понимаю, но в ней, в общем, все основано на спиритуальном электричестве. Доктор концентрирует волю разных людей и подчиняет ее для достижения какой-нибудь общей цели.
- У твоего тестюшки лопнула прокладка в головке цилиндров или как?
- У него хорошие результаты.
- Давай, давай, говори, чего там. Он делает чудеса?
И поскольку Матиас не возникает, я смягчаю тон;
- В любой религии должны присутствовать папа и разные чудеса... Спиритуальное без чудес - это все эфемерно, все равно что сахарная вата: ты откусываешь кусок, а во рту все равно пусто! А что за чудо он сотворил, твой Клистир?
Матиас хмурится. Его новая среда уже наложила на него свой отпечаток; он начинает сердиться, когда насмехаются над его второй родней.
- Он произвел сенсацию, он вылечил нескольких больных, считавшихся неизлечимыми, - с угрюмым видом отвечает он на мой вопрос.
- А чем он их лечил: заклинаньями 'ам-страмм-грамм' или антибиотиками?
- Вы - скептик, господин комиссар.
- У меня в голове не укладывается, как это врач может заниматься шарлатанством, парень. А что они делают с твоей половиной?
- Молятся, чтобы она родила красивого мальчика.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что рождение красивого мальчика в данном случае было бы чудом из чудес.
- Для мужика с такой безупречной служебной карьерой, - ухмыляюсь я, - все это, мягко говоря, кажется мне странным, Матиас.
Часы останавливают меня и бьют ровно десять с половиной.
- У меня такое впечатление, что этот заика сегодня не позвонит, уверенно говорю я. - Он передумал.
И, естественно, именно в этот момент аппарат заиграл нам 'Снимименяпожалуйстаискажимнеалло'. Мы переглядываемся. Рыжий от волнения начинает трястись, как лист, как одноименный композитор во время сочинения рапсодии 'Рыжие листья'.
- Давай, бери трубку, дружок, - подбадриваю я его.
Он тянется дрожащей рукой к телефонной трубке.
- Слушаю, - лепечет он.
Он сводит брови, разводит ноздри носа и бормочет:
- Нет, это невозможно! - таким жалобным голосом, что появляется желание завернуть его в носовой платок.
Решительным жестом я беру параллельную трубку. Мои перепонки прогибаются внутрь от сочного голоса Толстяка.
- ...Разумеется, если ты ничего не имеешь против? - говорит преподаватель хороших манер.
- Наоборот.
- Тогда, хоккей, я еду!
И оба кладут трубки.
- Берю? - рассеянно спрашиваю я.
Матиас утвердительно кивает головой.
- Что он тебе говорил?
- Он узнал номер моего домашнего телефона в школе, он срочно хочет со мной поговорить по одному делу чрезвычайной важности.
Я в нерешительности соображаю.
- Ладно, давай подождем его.
Мы закуриваем.
- Стряхивайте пепел в кадку с зеленым растением, ~ рекомендует мне Матиас, открывая окно, чтобы вышел дым, - они мне не разрешают курить в квартире!
Да это же настоящая тюрьма! Уж лучше бы он сломал сразу обе подставки в тот день, когда должен был встретиться со своей девицей на лыжной базе в горах.
По другую сторону стены его Святость Клистир продолжает служить обедню во славу своего потомства. Верующие исполняют гимн. Затем слышится какая-то суховатая музыка.
Затягиваясь своей цигаркой, я озабоченно гляжу на телефон. Только сейчас меня начинает охватывать тройное беспокойство в связи с этим заикающимся или восточным корреспондентом. Я не могу разгадать его намерения. С другой стороны, нет никакого просвета и в этой темной истории. Два самоубийства в школе, два покушения на Матиаса. Один шутник чинил раковину в санчасти. Еще один (а может тот же самый) шарился в вещах Толстяка. Да, все это меня чрезвычайно беспокоит. Матиас меланхолически грустит о своем. Мой приезд в дом Клистиров вдруг открыл ему глаза на весь интеллектуальный дискомфорт его нового существования.
- Послушай, Рыжий, - шепчу я, - поскольку я тебя люблю, я дам тебе один совет: когда твоя половина родит тебе ребятенка, хватай их обоих под ручки и мотай отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Иначе ты станешь шутом с ярмарки в этом идиотском окружении.
Он нерешительно покачал головой.
Внезапно пение и звуки гармоники в соседней комнате смолкают. Я различаю какие-то восклицания. После этого на натертый воском пол на всей скорости вкатывается старая желтушная горничная, которую я недавно видел на лестничной клетке.
- Вы можете войти, господин Ксавье! - быстро произносит она голосом, напоминающим визг трамвая на повороте.
- Что случилось? - вздрагивает рыжий.
