Домоправительница протянула ей сложенный листок. Она взяла его и слегка провела пальцами по плотному пергаменту. Не обязательно было читать записку, она и так знала, что там написано. Она не видела Макса с тех пор, как они вернулись из Корте, он просто присылал ей эти маленькие вежливые записочки. “Тебе что-нибудь нужно? – спрашивал он обычно. – Удобно ли тебе? Я очень сожалею, но у меня много дел в поместье. Боюсь, что не смогу быть к завтраку… к ленчу и обеду… ”
– Grazie, – сказала Франческа. Лицо Джулии смягчилось.
– Signorina? Come sta?[49]
Франческа кивнула:
– Sono bene, grazie.[50]
Женщина улыбнулась:
– Lei parla molte bene.[51]
Франческа в ответ тоже улыбнулась. Вы стали хорошо говорить, сказала Джулия. Франческа решила лучше заняться изучением языка, чем целые дни проводить в одиночестве, сгорая от ненависти.
Ибо то, что она испытывала к Максу, было не что иное, как самая настоящая ненависть. Она презирала его, и совершенно неважно, что ей хотелось хоть разок взглянуть на него и что ее все время преследовали воспоминания о том безумном поцелуе в Корте.
Она подошла к окну и стала глядеть на улицу. День был великолепный, жаркое солнце, безупречно синее небо и золотистые поля, колышущиеся, подобно океану, от напоенного ароматами ветерка. К горлу подступил комок. Она вспомнила, как однажды Чарлз захотел приобрести какую-нибудь птичку – этакую дорогую, редкую и экзотическую пернатую жемчужинку, которая жила бы дома в клетке. Лишь избранные ньюйоркцы могли себе позволить такое, хвастался он, но Франческа буквально содрогнулась, увидев несчастное создание, запертое в изысканную клетку.
– Разве можно так жить? – возмутилась тогда она и не отступила от своего мнения, несмотря на раздражение Чарлза.
А теперь, подумала девушка, она сама попала в положение существа, посаженного в клетку. Может быть, еще и поэтому она все время думает о Максе. Ведь между пленниками и их захватчиками неизбежно возникают какие-то невидимые узы. Этим, наверное, все и объясняется. Наверное…
Франческа замерла. Вдалеке, посреди золотистого поля, показался всадник на вороном жеребце; голова животного была так же гордо приподнята, как и у его хозяина.
В груди все перевернулось. Макс, подумала она, это Макс. Она отступила от окна, хотя прекрасно знала, что он не может ее увидеть. Ее защищали прозрачные занавески, к тому же солнце слепило ему глаза.
Она вдруг почувствовала слабость. В жаркой тишине дня ей явственно слышался стук собственного сердца, отдающийся в барабанных перепонках. Прижав руку ко рту, она наблюдала, как лошадь остано- вилась, а всадник, задрав голову, оглядел замок. Он не может меня видеть, подумала она про себя. Я знаю, что не может.
И тем не менее она чувствовала на себе взгляд этих темных глаз. А в голове звучал его голос. Иди ко мне, cara, говорил он, иди ко мне.
Франческа отошла от окна и без сил опустилась в кресло. Дрожащими руками она закрыла лицо и довольно долго сидела так, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание. Может, она действительно сходит с ума?
Дверь распахнулась. Она подняла голову и с замершим сердцем встретила взгляд Макса.
– Джулия говорит, ты грустишь.
– Я… да, – после некоторого усилия выдавила она. Ее подбородок приподнялся. – Что бы ты про меня ни думал, я все-таки не привыкла целый день сидеть без дела.
– Что я могу сказать? – Он кивнул и холодно улыбнулся. – Я тебе говорил, что Сарсена – место уединенное. Здесь нет ни телевизора, ни газет, ни концертных залов, ни коктейлей с барами.
– Вчера я предложила помочь с обедом, – так же сухо, как и он, ответила она. – Но Джулия пришла в ужас.
Макс засмеялся.
– Я так и думал. Она меньше всего нуждается в услугах тех, для кого приготовление еды всего лишь хобби.
Как легко он вызывает ненависть к самому себе! Ну по крайней мере она может быть благодарна ему за это.
– Ты всегда так дьявольски уверен в себе? – резко спросила она.
Веселость его как рукой сняло.
– Нет. Не всегда. – Подавшись чуть назад, он прислонился к косяку и высокомерно, в своей обычной манере, скрестил руки на груди. – Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Что может женщина с твоими способностями делать в таком месте, как Сарсена?
Она вспыхнула, но решила не отвечать на выпад.
– Я могу систематизировать твои книги, – решительно ответила она. – Не удивляйся: мне приходилось это делать раньше. В нашей галерее я работала с оригиналами из богатых коллекций.
– Да? – спросил он бесцветным голосом.
– Да! – Она уперла руки в бока. – Мне кажется, у тебя и мебель, и прочая обстановка тоже не каталогизированы.
– Ты имеешь в виду поддельные гобелены? – На этот раз он усмехнулся. – Нет, не каталогизированы.
– Вот и надо это сделать. Обои тоже имеют художественную ценность, неважно, что это копии. Кроме того, есть еще и другие вещи – серебро, например, фарфор.
– Похоже, ты основательно обследовала Сарсену.
– Под неусыпным оком Джулии, Паоло или Джанни.
– Мне сказали, ты немного научилась нашему языку.
– А что? – она негодующе посмотрела на него. – Чужаку это запрещено?
Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.
– Нет, – наконец сказал он, – не запрещено.
Но это выглядит необычно. Она вскинула голову.
– Может быть, потому, что ты никому не давал попробовать подладиться к Сарсене? Ты не задумывался об этом?
Опять наступило долгое молчание. Наконец Макс оторвался от косяка. – Ты ездишь верхом? Она уставилась на него. – Верхом?
– На лошади, – сказал он. – Ездишь? – Она кивнула, и он хлопнул себя рукой по бедру. – Переоденься и жди меня на конюшне.
У Франчески заколотилось сердце. Эта поездка может дать ей возможность побега. Но когда она окликнула его, голос ее звучал ровно:
– Твои головорезы не пустят меня за дверь.
Макс даже не счел нужным остановиться.
– Это мои люди, – бросил он через плечо. – И они сделают так, как им велено.
Франческа уже много лет не ездила верхом и почти забыла, насколько любила это занятие. Но все вспомнилось, лишь только она шагнула в конюшню и полной грудью вдохнула такой знакомый запах лошадей и сена.
Она наблюдала, как Макс вывел из загона изящную арабскую кобылу.
– Она ласковая, – сказал он, гладя длинную, изогнутую шею животного, – но горячая. Сможешь удержать?
Франческа провела рукой по боку лошади и вскочила в седло.
– Я не боюсь норовистых особ. Наоборот, они мне нравятся.
Макс едва заметно улыбнулся.
– Мне тоже, – сказал он.
На прогулке Франческа старалась подметить все, что могло бы помочь ей при побеге, но вскоре стало совершенно ясно: ни вблизи, ни вдали от Сарсены не было ни дорог, ни домов, где ей удалось бы укрыться. А через какое-то время она уже не могла ни на чем сосредоточиться, кроме мягкого покачивания лошади
