Баландин. А, все равно сна ни в одном глазу. Лучше припомню отвальную, если так можно назвать прощальный перед выходом в море вечер без капли спиртного. Уже потом я узнал, что Чернышев давно стал трезвенником - после одного поучительного происшествия. Но об этом позже.
- Вы меня не пугайте! - вызывающе сказал Баландин. - Слава богу, не первый раз в море.
- А какой? - поинтересовался Чернышев.
- Второй, - весело признался Баландин. - Лет пятнадцать назад я совершил путешествие на теплоходе из Одессы в Ялту.
- Ну, тогда, Илья Михалыч, вам сам черт не страшен, - с уважением сказал Никита.
- А какое по прогнозу ожидается волнение моря? - с легким беспокойством спросил Баландин.
- Пустяки, - успокоил Чернышев. - В это время года больше двенадцати баллов ни разу не было.
- Никита, вы ближе к телефону, - слабым голосом произнес Баландин. Будьте любезны, уточните, когда по расписанию самолет на Москву.
Корсаков засмеялся.
- А какой все-таки прогноз на первые дни, Алексей Архипыч?
- Препаршивый, - сказал Чернышев. - Ветер три-четыре балла и температура около нуля. При такой погоде лед образуется разве что в холодильнике.
- Так бы и всю дорогу, - с удовлетворением сказал Лыков. - Мы люди нормальные, нам лед ни к чему. Пароход целее будет.
- Далекий ты от науки человек, Лыков, - пожурил Чернышев. - Ни разу не замечал, чтобы ты рвался пожертвовать собой ради научных интересов, как рвутся товарищи Корсаков и Баландин.
- Не рвусь, - согласился Лыков.
- Он у нас очень приземленный, - пояснил Чернышев. - 'Анти-Дюринга' не читал, по радио симфонию передают - выключает, в театр лебедкой не затащишь, только одно и знает, что гоняться за рыбой, как собака за котом. Боюсь, Лыков, что Павел Георгиевич напишет с тебя отрицательного типа. Правда, Паша?
Так, начались Чернышевские штучки. Я смолчал.
- А с меня положительного, - продолжил Чернышев. - Поскольку руководитель моего ранга критике не подлежит. Начни так, Паша: 'Начальника экспедиции, известного своими производственными победами капитана А. А. Чернышева подчиненные ласково называют...' Как они меня называют, старпом?
- Если ласково, то 'хромой черт', - откликнулся Лыков.
- Паше это не подойдет, - засомневался Чернышев. - Ему для правды жизни нужно что-то более возвышенное, скажем, 'наш морской орел'. Запиши в блокнот, Паша, а то забудешь.
- Ты ему не подсказывай, - заметил Лыков, - он и так все записывает на магнитофон. Вон, в портфеле.
По всеобщему настоянию я вынужден был раскрыть портфель и доказать, что магнитофон не включен.
- Ты нашего тралмастера Птаху запиши, - посоветовал мне Лыков. - Сочно говорит.
- Да, словарь у него не тургеневский, - сказал Чернышев. - Иной раз такое загнет, что рыба на корме протухает. Не знаю, как с ним быть при наличии на борту интеллигентных ученых товарищей. Штрафовать за каждое словечко, что ли? Так если даже брать по копейке, ему зарплаты от силы на три дня хватит.
- А тебе на неделю, - включилась Маша. - Не слушайте его, сам хорош бывает.
- Насчет интеллигентных ученых, Алексей Архипыч, напрасно иронизируете, с улыбкой сказал Баландин. - Не при вашей милой супруге будь сказано, Баландин церемонно склонил голову, - не наш брат, грубый мужлан, а в высшей степени уважаемая дама блестяще защитила докторскую диссертацию о происхождении любимых вашим тралмастером словечек в русском языке. Именно так, - он победоносно взглянул на недоверчивых слушателей и поднял кверху палец, дама! Причем, должен отметить, что в знании предмета исследования ей воистину не было равных: монополист темы! Попадая в общество людей, не следивших за чистотой своего лексикона - например, в городском транспорте в часы 'пик', она непременно оказывалась в центре внимания, так как гневно и хлестко отчитывала грубиянов, но отнюдь не за грубость, а за недостаточно научное употребление бранных слов. Особую пикантность ситуации придавало то, что достойная дама, к восторгу одних и полному замешательству других, бестрепетно произносила эти слова, но в правильном, истинно научном контексте.
- Вот это женщина! - восхитилась Маша. - Если вы ее знаете, Илья Михалыч, я ей в подарок платье сошью...
- Свою прелесть вы ей передать не в состоянии, - расплылся Баландин, вставая и шаркая тапкой. - Если бы я был художником...
- Ой, молчите! - замахала руками Маша.
- Художником? Да я этих петухов на квартиры поганой метлой гоняю! прорычал Чернышев. - Особенно один раскукарекался, длинноволосый хмырь: 'Ах, Мария Васильевна, я, Мария Васильевна, так и вижу вас в неглиже, с загадочной улыбкой Джоконды!' Пришлось его арифметике обучить.
- В каком смысле? - не понял Баландин.
- У нас на лестнице пятьдесят одна ступенька, - разъяснил Чернышев.
- Уж очень он меня ревнует, Алеша, - грудным голосом пропела Маша. - Уж так ревнует. Любит очень, от греха бережет.
Все заулыбались, даже сонные как мухи Ерофеев и Кудрейко.
- Сейчас я тебя уберегу... - Чернышев приподнялся, но позволил без особого сопротивления усадить себя на место. - Ладно, - он ударил ладонью по столу, кончаем треп, давайте о деле.
Пошел довольно скучный разговор, в котором мелькали слова вроде 'адгезия льда', 'кренящий момент', 'нормы Регистра' и тому подобное, что входило в одно ухо и выходило из другого. Я сидел с умным видом, чтобы не обнаружить своего полного невежества, и изо всех сил старался не зевать. Обязательно нужно будет получить квалифицированную консультацию, хотя бы Никиты, который, кажется, не прочь завязать со мной приятельские отношения - мы с ним шахматисты.
Баландин дробно застучал ногами в переборку - наверное, ему приснилось, что он лошадь. Забавная личность! С первого взгляда он так и напрашивается на дружеский шарж. Представьте себе высокого, узкоплечего и длиннорукого человека лет пятидесяти, с вытянутой дынеобразной головой и бугристой лысиной, на страже которой торчат несуразных размеров уши - так называемые лопухи; но этого природе показалось мало, и от, щедрот своих она отвалила Баландину огромный нос (так и просится - рубильник) и широченный, при улыбке до ушей, рот, украшенный крупными зубами. Если верно наблюдение, что лицо каждого человека напоминает морду какого-либо животного, то Баландина природа лепила с добродушной и уживчивой лошади. Но едва вы утверждаетесь в этой веселой мысли, как вдруг замечаете его глаза -- и смущаетесь, потому что над человеком с такими глазами смеяться грешно. Случалось ли вам встречать у взрослого человека детские глаза? Их верные признаки - отсутствие всякой задней мысли, неистребимая любознательность, доверчивость и наивное желание видеть вас в наилучшем виде. Про людей с такими глазами говорят, что они и мухи не обидят. Очень смешной дядя, воистину взрослый ребенок с профессорским званием!
Но и храпят этот ребенок, скажу я вам... УТРОМ НА 'СЕМЕНЕ ДЕЖНЕВЕ'
- Чушь баранья, - садясь, заявил Чернышев. - Не искусство это, а ремесло.
Мы завтракали в кают-компании - хлеб, масло, колбаса и чай, крепкий и очень горячий. Корсаков, вместе с Чернышевым только что побывавший на мостике, с похвалой отозвался о третьем помощнике, который быстро и искусно прокладывал курс на карте.
- Чушь баранья, - вдумчиво повторил Никита и почмокал губами. - Это не из Шекспира, Алексей Архипыч? Ну, конечно! 'Когда я слышу чушь баранью, и на твои гляжу глаза...'
- Откуда это заквакало? - приложив ладонь к уху, спросил Чернышев. Послышалось, наверное, - ответил он самому себе, налил в кружку чай и сделал большой глоток. Лицо его побагровело, он поперхнулся.
- Снова кипяток подсунула? - обрушился он на буфетчицу.
- А другие просят погорячее, - смело возразила Рая, маленькая и кругленькая девушка лет двадцати. - Вы бы подули сначала, Алексей Архипыч.
- Другие? - Чернышев свирепо взглянул на Раю, затем на юного четвертого помощника Гришу, который тут же уткнулся в свою кружку. - С другими ты можешь на берегу луной любоваться! Тьфу ты, язык обжег! Так вы, Корсаков, путаете...
- Виктор Сергеевич, - подсказал Корсаков.
- ... вы путаете, - не моргнув глазом, продолжал Чернышев, - две вещи: судовождение и управление судном. Судовождение, то есть проводка судна из пункта А в пункт Б, осталось неизменным со времен досточтимого Колумба штурман прокладывает курс и определяет координаты. Изменилась лишь техника: раньше определялись простейшими приборами, а теперь какой только электроники у нас не напихано. Поэтому и говорю, что судовождение не искусство, а ремесло. Другое дело, - жуя бутерброды и осторожно прихлебывая, менторским тоном поучал Чернышев, - управление судном. Дай, к примеру, десяти капитанам ошвартоваться - каждый сделает это по-своему, внесет что-то личное. Ну, как десять художников напишут один и тот же залив: исходя из своей творческой индивидуальности. Или, - кивок в мою сторону, - поручи десяти журналистам...
В кают-компанию заглянул рослый бородач в ватнике и сапогах.
- Архипыч, ребята подбили Григорьевну на уху, может, в дрейф ляжем?
- Валяй, - махнул рукой Чернышев, и борода исчезла. - О чем это я, склероз... Чертов Птаха, сбил с мысли.
- Тот самый тралмастер? - заинтересовался Баландин. - Представили бы.
- А у нас не дипломатический корпус, сами представляйтесь, - проворчал Чернышев. - Так о чем я...
- Мысль, с которой можно сбить, недорого стоит, - сказал я. - Вы хотели сострить по адресу журналистов.
- Неужели обиделся, Паша? - с тревогой спросил Чернышев. - Я ведь о тебе только хорошее, правда, Лыков?
Я решил не реагировать, пусть порезвится.
- Чистая правда, - подтвердил Лыков. -
