верных. Поэтому мы едем не в Чехию, а в Венгрию. Там нам могут грозить самое большее – турки. Я предпочитаю турок крестоносцам. Турки, если говорить об «истреблении неверных», не достают крестоносцам даже до пяток.
Лес стоял тихий, ничто в нем не шуршало и не пищало, вся живность либо испугалась заклинаний, либо – что больше походило на правду – просто угомонилась. Рейневан для верности кинул в огонь остатки трав.
– Завтра, – спросил он, – доберемся уже, надеюсь, до Свидницы?
– Несомненно.
У езды по бездорожью оказались, как выяснилось, свои недостатки. Например, выехав на дорогу, они никак не могли сообразить, откуда и куда она ведет.
Шарлей постоял немного над оттиснувшимися в песке следами, рассмотрел их, ругаясь себе под нос. Рейневан пустил лошадь к придорожной траве, сам посмотрел на солнце.
– Восток, – рискнул он, – там. Значит, нам скорее всего надо туда.
– Не умничай, – обрезал Шарлей. – Я как раз изучаю следы и определяю, куда направлено основное движение. И утверждаю, что нам надо… туда.
Рейневан вздохнул, потому что Шарлей указал в ту же сторону. Он потянул лошадь и двинулся вслед за демеритом, бодро шагавшим в избранном направлении. Спустя некоторое время вышли на распутье. Четыре совершенно одинаково выглядевшие дороги вели на четыре стороны света. Шарлей гневно заворчал и снова наклонился над оттисками подков. Рейневан вздохнул и начал искать глазами травы. Походило на то, что без магического навенза не обойтись.
Кусты зашевелились, лошадь фыркнула, а Рейневан подпрыгнул.
Из зарослей вышел, подтягивая штаны, дед, классический представитель местного фольклора. Один из бродячих попрошаек, сотнями выпрашивавших подаяние у женских монастырей и еду по корчмам и крестьянским дворам.
– Слава Иисусу Христу!
– Во веки веков, аминь.
Дед, разумеется, выглядел как положено типичному нищему. Его сермяга была испещрена разноцветными латками, лыковые лапти и кривая клюка говорили о том, что их владелец исходил немало дорог. Из-под драной шапки, материал для которой поставляли в основном зайцы и кошки, выглядывали красный нос и всклокоченная борода. В руке дед нес волочащуюся по земле торбу, а на шее – висящую на веревке оловянную кружку.
– Помоги вам святой Вацлав и святой Винцент, святая Петронелла и святая Ядвига, покровительница…
– Куда ведут эти дороги? – прервал литанию Шарлей. – Которая будет в Свидницу, дедушка?
– Э-э-э? – приложил дед ладонь к уху. – Чего говоришь?
– Куда, спрашиваю, дороги ведут?
– А-а-а… Дороги… Ага… Знаю! Вот энта идеть на Ольшаны… А та к Свебодзицам… А вон та… Это… Ну… Подзабыл, как ево…
– Не важно, – махнул рукой Шарлей. – Я уже понял. Если туда на Свебодзицы, то в противоположную сторону – на Становице, что на стшегомском тракте. Значит, к Свиднице через Яворову Гуру ведет как раз эта дорога. Будь здрав, дедок.
– Помоги вам святой Вацлав…
– А если, – на этот раз прервал Рейневан, – если кто-нибудь станет тебя о нас выпытывать… Так ты нас не видел. Понятно?
– А чего ж не понять? Помоги вам святая…
– А чтоб ты хорошо помнил, о чем тебя просили, – Шарлей пошарил в кошеле, – возьми-ка, дедушка, денежку.
– Батюшки-светы! Благодарствую! Помоги вам…
– И тебе тоже.
– Глянь, – Шарлей обернулся, прежде чем они немного отъехали, – посмотри только, Рейнмар, как он радуется, как ощупывает и обнюхивает монету, наслаждается ее толщиной и весом. Право же, такая картина – истинная награда для дающего.
Рейневан не ответил, занятый наблюдением за стаей птиц, неожиданно взлетевших над лесом.
– И верно, – продолжал балаболить Шарлей, с серьезной миной шагая рядом с лошадью, – никогда не надо безразлично и бездушно проходить мимо человеческого горя. Никогда не следует поворачиваться к бедняку спиной. В основном потому, что бедняк может неожиданно заехать клюкой по затылку. Ты меня слушаешь, Рейнмар?
– Нет. Гляжу на птиц.
– Какие птицы? О, псякрев! В лес! Скорее в лес! Живо!
Шарлей с размаху хлестнул лошадь по крупу, а сам кинулся в лес с такой скоростью, что рванувшаяся в галоп лошадь смогла его догнать только за линией деревьев. В лесу Рейневан соскочил с седла, затянул лошадь в чащу, потом присоединился к демериту, наблюдающему за дорогой из- за деревьев. Некоторое время все было спокойно, птицы замолкли, стало так тихо, что Рейневан уже готов был посмеяться над Шарлеем и его излишними опасениями. Но не успел.
На распутье влетели четыре всадника, под ломот копыт и храп лошадей окружили деда.
– Это не стшегомские, – буркнул Шарлей. – А значит, это… Рейнмар?
– Да, – глухо подтвердил тот. – Это они.
Кирьелейсон, наклонившись в седле, громко спрашивал о чем-то деда. Сторк из Горговиц напирал на него конем. Дед крутил головой, молитвенно сводил руки, несомненно, желая, чтобы конникам помогала святая Петронелла.
– Кунц Аулок, – узнал, удивив Рейневана, Шарлей, – он же Кирьелейсон, разбойник, а ведь надо же – рыцарь из известного рода. Сторк из Горговиц и Сыбек из Кобылейглавы, редкостные мерзавцы. А вон тот, в куньей шапке, – Вальтер де Барби. Преданный епископом анафеме за нападение на фольварк в Очицах, собственность рацибужских доминиканок. Ты не говорил, Рейнмар, что по твоим следам идут аж такие знаменитости.
Дед упал на колени, по-прежнему, сложив руки, умолял, кричал и колотил себя в грудь. Кирьелейсон свесился с седла и хлестнул его по спине плеткой, вслед за ним воспользовались плетками Сторк и остальные, причем возникла толкотня, во время которой все мешали друг другу, а кони начали пугаться и биться боками. Поэтому Сторк и проклятый епископом де Барби соскочили с седел и принялись дубасить вопящего деда кулаками, а когда тот упал, начали бить ногами. Дед кричал и выл так, что аж жалость брала.
Рейневан выругался, ударил кулаком по земле. Шарлей косо взглянул на него.
– Нет, Рейневан, – холодно сказал он. – И не думай. Это не французские куколки из Стшегома. Это четверо тертых-перетертых, вооруженных до зубов бандитов и мясников. Это Кунц Аулок, с которым, пожалуй, я не управился бы даже один на один. Так что отбрось глупые мысли и надежды. Надо сидеть тихо, как мышь под метлой.
– И смотреть, как мордуют ни в чем не повинного человека.
– Именно, – ответил демерит, не опуская взгляда. – Потому что если уж выбирать, то моя жизнь мне гораздо милее. А я, кроме всего прочего, еще задолжал нескольким людям. Было бы неэтично и глупо рисковать, лишив их шансов вернуть свои деньги. Впрочем, мы напрасно болтаем. Все уже кончилось. Им надоело.
Действительно, де Барби и Сторк угостили деда несколькими прощальными пинками, наплевали на него, запрыгнули на коней, и через минуту разбойничья шайка уже мчалась галопом, погикивая и взбивая пыль, в сторону Яворовой Гуры и Свидницы.
– Не выдал, – вздохнул Рейневан. – Избили его и испинали, а он нас не
