успели бы друзья прибежать на мои крики.
'Только пузыри бы и увидели', - решил я, сразу явственно представил себе эту картину и невольно передернулся от отвращения.
Уже застегивая штаны, я поднял глаза на привычный силуэт пройденных нами гор и замер. Вниз по пологому склону по направлению к нашему лагерю шли люди... Несколько секунд я стоял как завороженный. Очнувшись, я подбежал к Андрею и почему-то шепотом сказал:
- Там... На склоне люди...
- Какие еще люди? - не поверил мне Лейтенант.
- Там, на перевале, спускаются вниз.
Андрей подбежал к самой окраине стланниковой рощи, лихорадочным движением открыл заляпанный грязью футляр бинокля и приник к окулярам.
- Да, - подтвердил он, рассмотрев все внимательно. - Шесть человек и собака. Идут налегке, у двоих почти пустые рюкзаки, армейская рация, шесть автоматов. Не хило!
- По нашу душу? - спросил я.
- Да, и по наше золото... Интересно, это бандиты или менты? - задумчиво произнес Лейтенант и передал бинокль Павлу.
Когда бинокль, наконец, перешел в мои руки, преследователи подошли еще ближе. Мне удалось разобрать даже масть и породу собаки. Черная, западноевропейская овчарка. Разглядывая людей, я остановил свой взгляд на человеке, идущем впереди. Что-то в его фигуре мне показалось знакомым. Без сомнения, я уже где-то видел этого невысокого человека с непомерно широкими плечами и бочкообразным туловищем. Крепыш как раз обернулся, махнул несоразмерно длинной рукой и что-то сказал, явно подгоняя отстающих. При этом он так своеобразно ссутулился, что я, наконец, вспомнил кто это и где я его видел.
- Андрей, это Куцый, - сказал я, опуская бинокль.
- Откуда ты знаешь? - удивился тот.
- Посмотри сам. У кого еще может быть такая фигура?
Несколько секунд лейтенант смотрел в сторону гор, потом опустил бинокль и согласно кивнул головой:
- Похож.
- Что делать будем? - спросил я. Внутри у меня зарождалась какая-то дрожь. Что-то подобное я испытал, когда мы откопали тело Рыжего.
- Эх, встретить бы их сейчас и здесь, пока они как на ладони, с парочкой автоматов! - застонал от бессилия Лейтенант. - А что сделаешь с карабином, да с этой пшикалкой с шестью патронами? В секунду покрошат в капусту из шести стволов... Бежать надо, и как можно быстрей!
БЕГ.
Так начались наши гонки на выживание. Приходилось нам теперь туго, не было и речи о том, чтобы развести костер, сварить кашу и чай. Преследователи быстро догоняли нас, их спины не оттягивало золото, к тому же они прошли на двести километров меньше. А главное - они уже чувствовали запах добычи. Горячие угли последнего костра подсказали им, что мы совсем рядом. На наше счастье ветер в тот день дул нам в спину, а болотистая местность с многочисленными ручьями, протоками и озерами часто сбивала собаку с толку.
Но самое худшее в этой ситуации было то, что нас теперь не оставлял страх быть застигнутыми врасплох. Мы шли до самой темноты и пускались в путь с первыми лучами солнца. Больше всего мы боялись открытой местности. Любую пустошь преодолевали теперь бегом и отдыхали, лишь укрывшись в зарослях стланика или за невысокими остаточными скалами, изредка попадающимися на нашем пути. Но и здесь каждый шорох в кустах воспринимался как угроза. Сразу мерещилось, что кусты вот-вот раздвинутся, и ствол автомата выплюнет в нашу сторону горячую порцию смертоносного свинца.
Как назло ситуация осложнялась еще несколькими обстоятельствами. Дорога по-прежнему была далеко не асфальт, а те же мари, топи, зеленые ловушки зыбучих болот. Приходилось идти по окраинам болот, там, где кочковатая почва еще держала наш вес или где под слоем мхов таилась вечная мерзлота. Идущий первым тщательно проверял посохом дорогу, и эта простая предосторожность часто спасала нам жизнь. Жаль только, что на податливом мху слишком четко отпечатывались наши следы, но с этим мы уже ничего не могли поделать.
Даже я теперь временами шел впереди. Павел хоть и говорил, что новые сапоги ему жмут лишь чуть- чуть, но ноги он стер до крови. На привалах он со стоном падал на землю, стараясь закинуть ноги куда- нибудь повыше, хотя бы на собственный рюкзак. Он не жаловался, но стал молчаливым, и только по глазам да по искаженному мукой лицу было видно, какую он терпит боль. На ночь мы набивали ему носки зелеными листьями болотных ягод, клюквы, голубики, морошки, это хоть чуть-чуть сбивало опухоль, и к утру Павел снова со стоном натягивал сапоги.
Не обошли неприятности стороной и меня. В тот же самый день, принесший нам так много хлопот, я потерял накомарник. Он начал отрываться от шляпы еще на равнине, пришить его было нечем. Я закинул сетку на полы шляпы и лишь вечером обнаружил, что упругие ветки стланика все-таки лишили меня защиты от гнуса. И словно нарочно следующий день выдался теплым, безветренным. Все комариное племя, притихшее было за время непогоды, оголодав, нещадно накинулось на мое веснушчатое лицо. Кроме ничтожно малого, но кровожадного гнуса, в этих местах водились какие-то особые болотные комары. Крупнее обычных, с желтизной в окраске они жалили просто с изуверской силой. Непрерывное отмахивание от комаров отнимало у меня массу сил, нервов и приносило очень мало пользы. Уже к обеду руки были в крови, а к вечеру лицо начало опухать. В узкие щелочки я по-прежнему видел спину Павла и черное днище котелка, но с трудом различал то, что под ногами. Когда мы выбрались на более сухую полянку и решили передохнуть, я буквально дополз до небольшого озерца размером с волейбольную площадку и склонился над водой. С ужасом я увидел круглую окровавленную рожу незнакомого мне человека. Чем-то она напоминала светозарный лик Будды, а больше - самодовольную морду разъевшегося богатого монгола.
Ночью я спал, укрывшись одеялом с головой, опухоль немного спала, а утром перед самым выходом Андрей подошел и молча обменял свою шляпу на мою.
- Не надо, Андрей, - попробовал возразить я.
- Еще день, и у тебя глаза совсем заплывут. Что мне тогда, поводыря нанимать? - отрезал он.
Так мы и шли, день он с накомарником, день я. Уже у самых гор Андрей наклонился над озером, чтобы набрать во фляжку воды, засмеялся и позвал меня.
- Юр, иди посмотри.
Я глянул и невольно рассмеялся. Полчища гнуса и комаров лишили нас индивидуальности. С подрагивающей глади озера на нас смотрели два опухших с перепоя субъекта. Африканских размеров вывернутые губы, заплывшие глаза, округлившиеся физиономии с бугорками свежих укусов.
- Ну, а теперь мы с тобой точно кровные братья. Комарики постарались, видишь, даже похожими стали, - обнял меня за плечи Андрей.
- Да уж, это точно. А еще мы сейчас на Будду похожи...
- Правильно, - и он, сложив ладони, изобразил на лице слащаво-блаженную мину. Я рассмеялся, а Андрей, набрав воды, хлопнул меня по плечу.
- Пошли, брат мой по нирване.
Что такое нирвана, я не знал, и он объяснил мне это гораздо позже.
Плоскогорье мы прошли за пять дней. Самым сильным воспоминанием от той местности осталась сырость. Без костра мы не просыхали, да и идти приходилось когда по щиколотку, а порой и по колено в воде. Временами кто-нибудь поскальзывался на коварных, играющих под ногами кочках и если падал, то дальше уже весь день шел мокрым. Одежда почему-то не высыхала, хотя шли мы очень интенсивно... Сам воздух этого проклятого места казался просто пропитан влагой. Если выглядывало солнце, а пару раз случалось и такое, то тут же начинали подниматься туманные испарения. Тогда даже дышать становилось трудно.
Вот чем поразило нас это высокогорное болото, так это ягодой. Такого изобилия я и представить себе не мог. Попадались поляны красные от еще не тронутой морозом клюквы. А буквально рядом, заросли голубики, брусники и переспелая морошка, разбросавшая свои золотистые ягоды как приманку на ярко-
