Танто делал вид, будто все это его не касается и его больше интересует кроличья печенка, которую готовила Тинагет. Однако он не мог сдержаться, чтобы не бросить быстрый взгляд на мать и на меня и не поднять гордо голову. А я? Я уже забыл о Быстрой Стреле. И теперь только завидовал брату, завидовал, как никогда в жизни. За то, что отец похвалил его перед женщинами важным и суровым голосом, можно было пойти на все. Даже на страдание. Может быть, и на большее.
Я мечтал, чтобы брат скорее кончил есть: я оттащил бы его тогда в сторону и расспросил бы обо всем. Я был уверен, что похвала отца развяжет ему язык, и я узнаю все о походе. Но я не предвидел одного. Я просто не предвидел, что... отклонится шкура шатра и войдет незваная и непрошеная Тинглит.
А Тинглит действительно вошла. Она была, как мать и Тинагет, празднично одета в платье из тонкой оленьей кожи, расшитое блестящими цветными бусами. В косы она вплела яркие лесные цветы, на лоб надела повязку из белого конского волоса.
И хотя она нарушила все мои планы, хотя по одному взгляду брата я понял, что Танто уже для меня потерян, я не мог на нее сердиться. Я сразу вспомнил Прекрасную. Тинглит была, как молодая весна.
Мой взгляд, должно быть, был слишком уж красноречивым, так как Тинагет не выдержала и фыркнула:
- Сат-Ок, братишка, ты смотришь на Тинглит, как медведь на медовые соты.
Меня охватил стыд и гнев, потому что даже отец громко рассмеялся.
- Сат-Ок, Сат-Ок, - смеялся он, - берегись! К такому меду прилипнуть легко, но оторваться трудно даже воину.
От стыда я забыл о всякой осторожности.
- Мне это не страшно! - крикнул я, показывая на Танто. - Не ко мне приклеится Березовый Листок! Не обо мне расспрашивают красивые девушки!
Взгляды Танто и обеих девушек были остры, как стрелы. Даже мать посмотрела на меня с укором. Невольно я коснулся вещей более серьезных, чем мог предположить. Теперь и Тинглит и Танто пылали румянцем. Отец нахмурился и начал внимательно присматриваться к ним. Наконец он спросил, и голос его звучал сурово и неприятно:
- Танто!
- Да, отец.
- Виделся ли ты с этой девушкой последнее время?
- Да, отец.
Я испугался.
Старые законы племени не разрешали молодому воину перед посвящением видеться ни с одной женщиной три новолуния.
К посвящению молодой воин должен прийти чистым, как вода потока. Признание Танто угрожало ему отстранением от посвящения на долгое время и позором перед всем племенем. Я затаил дыхание, даже мать побледнела.
Отец же как будто не понял слов Танто.
- Я спрашиваю, виделся ли ты с ней? - повторил он.
- Только... Только издали, отец.
В шатре наступила тишина. И во всем был виноват я! Один я! Из-за меня Танто мог быть наказан, а Тинглит опозорена.
Они виделись. Ну так что же из того? Это же, как в песне о Прекрасной, о которой рассказывал Овасес.
Что решит отец?
Обо мне уже все забыли. Смотрели только на отца. Отец встал, подошел к очагу, зажег трубку, потом остановился перед Тинглит и долго смотрел на нее. Девушка даже не вздрогнула, она опустила свои большие черные глаза с ясными искорками на дне, и только ее темные щеки все больше краснели. Мать тоже встала, сделала какой-то жест, будто хотела сказать что-то. Но отец остановил ее движением руки и обратился к Танто:
- Я говорил здесь твоей матери, твоей сестре и брату, что ты заслужил похвалу воинов. Ты признался, что виделся с этой девушкой. Ты виделся с ней издали?
- Да, отец.
- Не разговаривали друг с другом?
- Нет, отец.
- Не касались друг друга?
- Нет, отец.
Я глубоко вздохнул, будто миновала большая опасность. Лицо отца немного смягчилось.
- Если так, я прощаю тебя. Через двадцать дней состоится Праздник Посвящения, и поэтому я прощаю тебя. Пройдешь посвящение и станешь мужчиной. Сегодня ты пойдешь в горы и там будешь просить Великого Духа, чтобы он помог тебе выдержать испытание крови. Ты же, девушка, - обернулся он к Тинглит, иди отсюда.
Он повернулся к выходу из шатра, но на мгновение задержался на пороге и... улыбнулся Тинглит.
- Если захочешь... если захотите оба, вернешься в типи. Но уже в типи этого воина, - добавил он, показывая на Танто, и, смеясь, вышел.
Так я сначала стал причиной несчастья, а потом благодаря мне отец значительно раньше, чем Танто и Тинглит могли об этом мечтать, согласился, чтобы Тинглит вошла в типи его сына. И я стал причиной радости. Когда девушка ушла, Танто ударил меня ремнем по спине, но это был уже притворный гнев. А мать меня просто расцеловала. Лишь Тинагет не хотела со мной разговаривать. Я пообещал, что напущу в ее платье красных муравьев. Тогда Танто бросился ко мне, и мы начали бороться. Он сразу победил меня, но в его голосе была радость, а в ударах только игра.
Однако отец приказал ему сразу выступать в дорогу. Мать с сестрой вышли приготовить коня. Я же помогал ему осмотреть стрелы, почистить нож, приготовить праздничную одежду, и он в конце концов согласился, чтобы я немного проводил его. Он был счастлив. Через двадцать дней он должен был стать воином. Отец похвалил его, разрешил жениться. Нужно было воспользоваться радостью брата. Поэтому, когда мы двинулись в путь, я несмело спросил:
- Ты мне расскажешь, Танто?
- О чем? - притворился он, будто не понимает.
- О... о походе и битве.
- Отец запретил.
- Танто!
Я провожал его в глубь долины, в сторону Черных Скал. Танто ехал на своем небольшом неспокойном мустанге, глядя на ясный диск луны. Я не раз хотел прервать его задумчивость, но у меня не хватало храбрости. Однако он сам придержал коня.
Мы сели на большую черную каменную плиту среди глубокой ночной тишины.
Я долго ждал первых слов брата. И вот он заговорил:
- Запомни: белые из Королевской Конной не слепы и не глухи. Я говорю тебе это, потому что, до того как выйти на военную тропу, я так думал. Я думал, что перед храбростью наших воинов Вап-нап-ао и его люди убегут с плачем, как маленькие дети. Я не знал, Сат-Ок, что пуля быстрее стрелы, что их кони так же сильны, как и наши, что их глаза достаточно внимательны, чтобы высмотреть цель и заметить след на дорогах чащи. Отец хотел завести их далеко в лес, к мокрым болотам, туда, где тропа кончается на дне трясины и где даже лоси чаще находят смерть, чем дорогу. Но Вап-нап-ао недаром носит имя Белой Змеи. Он ядовит, как змея, и хитер, как змея. Когда мы двинулись в сторону болот, он не пошел по нашему следу, а расставил дозоры на тех дорогах, по которым мы могли возвратиться. И когда мы возвращались от болот, меня послали вперед как разведчика. Я наскочил на один такой дозор. Тогда я убил человека.
- Убил человека?
- Да. Ты слышал, что отец меня сегодня похвалил. Большое Крыло и Сломанный Нож тоже хвалили меня за то, что тот белый не успел даже крикнуть. Я взял его оружие. Я знал, что делаю это для защиты свободы племени, чтобы не загнали нас в резервацию, где будут умирать женщины и дети, а голод вырвет луки из рук воинов. Я ненавидел того человека из Королевской Конной. Но сердце мое неспокойно. Нехорошо
