раздражала Шварца, казалась ему страшно фальшивой. А у него современная, свежая мелодия в ритме твиста. Дмоховский проникся, вдохновился и попал-таки в 'яблочко' со своим придуманным текстом:
Ты сказал, что хочешь
В этот раз
Погулять со мной.
Тихой летней ночью,
В поздний час,
В парке под Луной.
Не скрывая сожаления,
Я опустила взор.
Где ж твое воображение,
Милый мой фантазер?!
Встречи под часами,
У метро, или у кино
Мы не знаем сами,
Что давно так заведено.
То ли дело - ожидание
На голубой звезде.
Где ж назначить мне свидание?
Встречу назначить где?
Где же с тобою встретиться мне?
Не под Луною, а на Луне!..
Песня имела успех и, наверное, могла бы войти в гипотетическую десятку шлягеров, определявших музыкальный фон нашего быта середины 60-х годов.
С космической темой у Шварца связан и почти анекдотический случай. У Гуны Голуб, редактора передачи 'С добрым утром!', ходил в поклонниках молодой поэт Володя Сергеев. Вечно озабоченный юбилеями, он ко Дню космонавтики написал очередную 'рыбу' под названием 'Звездная пехота' и судорожно - время поджимало! - искал композитора, готового сочинить мелодию на его гениальный текст. Голуб сосватала своего воздыхателя охочему до работы Шварцу.
- Эгил, есть случай прославиться. Прояви талант, сделай массовую песню!
Шварц про себя мыслил так, что он и советская массовая песня - 'две вещи несовместные', но от 'рыбы' Сергеева не отказался, давно взяв за правило не чураться никаких предложений.
Песня начиналась словами:
Недаром так всегда бывает:
Судьба путями разными ведет
Одни ребята к звездам улетают,
Другие - собирают их в полет.
Далее следовал припев:
Такая их работа.
Звездная пехота
Тысячи бессонных глаз.
Такая из забота.
Звездная пехота
Космический рабочий класс...
Особого композиторского дара для таких стихов не требовалось. Покопавшись в своих заготовках, Шварц нашел подходящую 'болванку', и в два дня песня была готова.
Поэт Володя Сергеев не скрывал восторга:
- Потрясающе! Завтра едем в 'Правду', у меня там приятель трудится
- О, 'Правда'! Для меня это что-то наподобие небесной канцелярии, последняя инстанция перед Богом.
- Да ерунда. Такие же жлобы, как и везде, только с гонором и более осторожные. Но мы прорвемся.
На следующий день авторы 'Звездной пехоты' показывали свое творение в кулуарах самой влиятельной газеты в стране. Шварц с деланным энтузиазмом бил по клавишам, а Сергеев с не меньшим 'вдохновением' горланил: 'Такая их работа...'
Сотрудники приняли 'шедевр' с прохладцей: то ли песня им просто не повкусилась, то ли даже они, привыкшие к партийной туфте, почувствовали, что данное произведение явно 'не тянет' в плане искренности и патриотизма. 'Такая их работа...' Мда... Не очень обнадеживающе...
- Да что вы, товарищи,- пылко убеждал их Сергеев,- вам ничего другого на День космонавтики не надо. Это же готовый шлягер. Вся страна будет петь. А припев какой! Там же о новом рабочем классе - кос-ми- чес-ком!
Присутствующие вяло соглашались:
- Да, но... понимаете, чего-то не хватает...
Шварц со стыда готов был провалиться сквозь землю, а поэт Сергеев с упрямым оптимизмом долбил свое:
- Вы только вслушайтесь - это же совершенная патриотическая песня. Завтра ее будут петь миллионы, вот увидите...
Все-таки Володя уломал ответственного секретаря, и они покинули редакцию, вырвав обещание, что произведение о космическом рабочем классе будет напечатано.
Я, признаюсь, 'Правду' никогда не читал, даже не просматривал, поэтому не в курсе, печатал ли вообще, до того или после, столь уважаемый партийный орган какие-либо песни. Но Шварц мне с гордостью показал пожелтевший номер 'Правды' от 13 апреля 1965 года с опубликованными на 4-й полосе нотами и текстом 'Звездной пехоты'. И добавил при этом:
- В Риге, наверное, поперхнулись от злости или зависти, увидев мою песню в газете - органе ЦК КПСС. А то Швейник там и руководящие товарищи в Москве все время нам твердили: 'Что вы, ребята, все о любви да о любви. Возьмитесь за идеологию - для дела'. Вот я и взялся разок.
Творение, как и следовало ожидать, оказалось мертворожденным. Никто его никогда не пел и никто им, окромя меня (и самой 'Правды'), не заинтересовался. Тихо кануло оно в пучину времени, как и тысячи других 'актуальных' скороспелок.
Весной Мондрус записала на 'Мелодии' две песни Ю. Саульского ('Бесконечное объяснение' и 'Веселая капель'), которые автор предоставил Шварцу. Эти вещи в чьем-то исполнении уже звучали по радио, но Эгил с Ларисой не побоялись записать их снова, внеся в трактовку новые, свежие краски. Когда Шварцу предложили для записи струнников из Большого симфонического (это на порядок выше, чем музыканты Силантьева), он сделал такую оркестровку, что сам потом обалдевал: песни в исполнении Ларисы зазвучали совершенно неузнаваемо и современно. Причем, если на радио записи еще велись в режиме 'моно', то на 'Мелодии', к тому времени переехавшей в кирху, эти вещи Саульского плюс 'Нас звезды ждут' Элги Игенберг (латышская Людмила Лядова) сделали уже на стереоаппаратуре, то есть с перспективой на будущее.
Оркестр Рознера между тем готовился к поездке в Архангельск. Репетиции шли на базе оркестра - в ДК железнодорожников. Однажды в конце рабочего дня Шварцу передали, что один человек очень хочет видеть Мондрус.
У входа в репетиционный зал переминался интеллигентного вида мужчина, немного похожий на Генри Фонда. Что-то в его лице показалось Шварцу до боли знакомым.
- Это вы спрашивали? Что вам угодно?
- Простите. Лариса Мондрус здесь репетирует?
- Да, это моя жена. А в чем дело?
- Ах, ваша жена... Могу я ее видеть?
- Ее сейчас нет. Да в чем, собственно дело?
- Видите ли... Я тут в командировке... Не знаю даже, как сказать. Моя фамилия тоже Мондрус. Зовут Израиль Иосифович. У меня такое подозрение, что ваша жена - моя дочь.
Шварц растерялся. Так вот почему глаза незнакомца показались ему такими знакомыми.
- Позвольте,- сказал он только для того, чтобы чуть выиграть время и прийти в себя,- у нее есть отец.
Мужчина виновато улыбнулся:
- Настоящий отец, вероятно, я. Мне бы хотелось повидать ее. Это возможно?
