- У вас дети есть? - спросила она.
- Да, - улыбнулся мистер Бассет.
- А внуки?
- Есть.
- Ничего бы не сделала, - сказала Саша. - Бога бы молила, чтобы дал вам долгую-долгую жизнь, и чтоб вы дожили до той самой поры, когда сыновья моего сына станут взрослыми.
- Они вырастут, и что?
- Вы не знаете, где зимуют раки? - спросила Саша. Мистер Бассет прищурился.
- Где-нибудь в иле, у берега, наверное.
- Славное будет поколение, заверила хозяина Саша. - Думаю, всем тут поддаст жару. Я пока пойду, хозяин?
9
Солнце давно перевалило Аю-Даг и теперь дымилось над серым, с металлическим отливом, морем, то исчезая в облаках, то роняя сквозь просветы в тучах бледно-желтые отблески на Адолары, волны и скалистый берег. В горах постепенно рассеивался туман, западая в балки и пади. В холодный осиновый лес были вкраплены сочные островки темной хвои, вокруг деревень и поселков на склонах угадывались под снегом виноградники и лавандовые поля. Над фурой глиной откосов висели на колючем кустарнике и нескошенных травах сугробы, обещая, при первом же потеплении, пролиться па обочину мутными водопадами. В стылых овражках, в затишке все еще держались на ветках смерзшиеся, чем-то напоминающие пергамент, листья. На скользких труднодоступных обрывах тускло тлели ягоды кизила. Потерянные самосвалами и намытые на трассу осенними дождями, постреливали из-под шин автомобилей мелкие камешки.
Андрей полагал, что его либо убьют на трассе, либо доставят в аэропорт.
Его привезли на железнодорожный вокзал.
Санек убедился, что кровь больше не заливает лицо Григория, и Григорий погнал 'Таврию' назад в Ялту, через Перевал, а Растопчин оказался в купе скорого поезда No 68. В двенадцать десять поезд отправился в Москву. Андрея сопровождали двое - Санек и его приятель Калан, человек из бара.
Поезд тронулся, Андрей лег на нижнюю полку, подсунув под щеку сумку. Притворился, что спит.
- Башмаки сними, эстет долбаный, - сказал Растопчину Калан.
Растопчин не шелохнулся. Конвоиры сидели напротив, попивали коньяк, закусывали копченой курицей, изредка перебрасывались словами. По очереди ходили в тамбур на перекур. Так они просторожили Андрея часа полтора. И снова Калан покинул свое место возле окна, вылез из-за стола, обматерил проводницу, заставляющую пассажиров курить 'в морозильнике', и вышел из купе, оставив дверь приоткрытой. Растопчин решил использовать предоставившийся ему шанс. Он, кряхтя, перевернулся на спину, протер глаза, посмотрел на часы, а потом, приподнявшись на правом локте, в мутное окно. Санек насторожился.
- Что пьем, сторожа? - зевнул Андрей и принюхался. - Не накапаешь?
- Двадцать капель, - сказал Санек и перевел взгляд на опустевшую бутылку.
Андрей ударил Санька из положения лежа носком левой ноги под висок, мгновенно вскочил и нанес еще один удар, кулаком в скулу. Санек влип затылком в стену, сполз по куртке, упал на полку, навзничь, под вешалку рядом с дверью, и Растопчин разбил ему, полумертвому, лицо тяжелым каблуком.
Андрей закинул ноги Санька на полку, нащупал пульс (парень был жив), похлопал его по карманам и животу и вытащил из-за пояса, из-под свитера браунинг. Сорвал с вешалки шапку, надел пальто, спрятал оружие под правую руку, сумку перебросил через левое плечо и осторожно выглянул в коридор. Две уродины пялились на телеграфные столбы, за которыми стелился пасмурный степной пейзаж, лейтенант болтал с пенсионером, кто-то нес кефир из ресторана. Калана Растопчин не увидел. Если Каланчик вынудит меня его прикончить, пожалел себя Андрей, придется уматывать в штаты на годы. Там вряд ли найдут, мастера. Андрей захлопнул дверь купе и быстро зашагал по коридору в сторону противоположную той, куда ушел Калан.
Когда Растопчин удалился достаточно далеко от своего купе, он остановился, распахнул межвагонную Дверь, дабы в пустом тамбуре был погромче грохот колес и прочего железа, и снял затвор браунинга с предохранителя. Зажег сигарету и стал ждать Калана. Сердце Андрея колотилось по-сумасшедшему, во рту пересохло. Студеный ветер лился за воротник, а по спине текли капли горячего пота. Андрей вытащил из рукава шарф, о котором в спешке позабыл, и обмотал им горло. Гремели колеса, и в такт им звучала в ушах Растопчина какая-то дьявольская оратория. Уже мелькали за стеклами пригороды Джанкоя, когда Калан вылетел на Андрея - хромированное дуло едва не выплюнуло пулю Калану под ребро. Мгновение Растопчин помедлил, позволяя парню отшатнуться, опрокинуться на спину, в падении ногой захлопывая перед собой дверь. Андрей был рад тому, что не выстрелил.
Он убрал оружие в правый карман пальто, дождался проводника и первым из пассажиров поезда выпрыгнул на платформу станции Джанкой.
Он постарался тотчас затеряться в толпе, немного понаблюдал из-за угла кафетерия за растерянным, мечущимся по декабрьскому перрону Каланом и подался на привокзальную площадь.
Две минуты спустя он уже прикуривал очередную сигарету в салоне 'Волги', которая уносила Растопчина на Южный Берег. Водитель не торговался - частнику из Джанкоя еще никто в жизни не предлагал за 'ходку' тридцать долларов.
В пять часов вечера джанкойская 'Волга' затормозила в тихом ялтинском переулке у ворот того самого дворика, откуда утром Санек и его подельники выводили Растопчина.
Дерюга по-прежнему висела на проволоке, голый пластмассовый пупс, игрушка без головы, валялся в луже, подернутой ледком, а ветер сбрасывал дым с печной трубы на белый сад.
Морщась от боли в висках, Растопчин по-старомодному принес еврейке извинения за свой странный утренний визит и печальным голосом поведал женщине истерию о том, как на честного человека неожиданно напали хулиганы, намереваясь завладеть магнитофоном, и в результате... Старуха поверила, вернула Андрею магнитофон, и Андрей отблагодарил ее за понятливость сотней рублей.
Затем он поспешил к Баскакову.
- Понимаешь, старик, - наслаждаясь покоем, рассказывал о своих злоключениях Андрей, - когда эти подонки втащили меня с мороза в гостиничный номер, они, дабы не дать мне окончательно околеть (я ведь живым им нужен был), влили в меня коньяк и заставили одеться. А в кармане пиджака у меня случайно завалялся чужой магнитофон, лейлин магнитофон - как-то раз она затыкала мне им зубы, чтоб я не ныл. И вся сложность заключалась в том, чтобы, не вынимая игрушку, сообразить, как 'врубить' ее в режим записи. Благо, Лейла пользовалась карманным 'Сони', а сии вещицы мне знакомы. Дальнейший ход моих действий, надеюсь, ясен.
- Везет же некоторым, - хмыкнул в усы Баскаков.
- Мерзавец Григорий, думаю, просто-напросто свихнется от такого контршантажа, - сказал Растопчин, - а его свора будет вспоминать сегодняшний свой прокол до конца жизни.
- Тебе надо переписать кассету, - посоветовал Баскаков.
- Да, - согласился Растопчин. - Пусть будет две, три копии. И в разных местах, мало ли что...
- Подлинник и пару экземпляров плюс, хватит? - спросил архитектор.
- Пожалуй. Один я немедленно вручу Вячеславу. Хочется верить, он уже сегодня выколотит из ребят не только законные наши денежки, но и куш отступных, - сказал Растопчин.
- Если только пойдет на выколачивание отступных.
- Его дело, - махнул рукой Андрей. - А теперь смотри, - он поплелся в прихожую и возвратился в кабинет к Баскакову, держа на ладони браунинг. - Как тебе сувенирчик?
- Трофей? - вскинул брови Баскаков. - Займись кассеткой, а я позвоню Вячеславу, - зевнул Растопчин. - И двум дамам в Москву. Позволишь тебя разорить на два междугородных звонка.
- Позволю, - разрешил Баскаков. - Правда они давно уже международные.
Растопчин прожил у Баскакова два дня, а на третий архитектор отвез Андрея в Симферополь. Они выбрали окружной путь, 'береженого Бог бережет', через Севастополь. Они простились в аэропорту 'Заводском'. Воспользовавшись местной авиалинией, Андрей сначала добрался до Днепропетровска и лишь оттуда направился в Москву.
Лейла не знала, радоваться ли ей тому, что Андрей вернул ей две тысячи долларов, или огорчаться - остальные деньги вышли из-под ее контроля.
Андрей ни словом не упрекнул Лейлу во лжи, просто не стал обременять ее покупкой билетов для
