женщины, дети, падали к ногам воинов в пернатых шлемах, и те кромсали блистающим оружием беззащитные тела, рубили головы, спешившись, черпали ладонями дымящуюся кровь и пили ее, оглашая погибающий город нечеловеческим хохотом. По узким улицам Трои скакала белая лошадь с прекрасным юным всадником в золотом седле. Он держал в правой руке невероятных размеров пылающий факел. Прикоснется факелом к башне - и башня превращается в груду обломков, укажет факелом на человека - и человек падает мертвым... На мраморной лестнице дворца Гекуба увидела саму себя : ужасный всадник приближается, она протягивает к нему руки - и узнает! Чудовищно! Невообразимо! Сын! Это ее сын! Юноша смеется серебристым смехом - и бросает в нее факел. И вот уже сама Гекуба становится смертоносным костром. Превратившись в сгусток багрового пламени, она несется над Троей и поджигает небеса. Нет спасения! Нет спасения!
Она кричала и стонала, пугая столпившихся у постели слуг и домочадцев странно окаменевшим лицом... Это было уже не лицо - гипсовая маска, производившая глухие скрежещущие звуки. Хуже всего было то, что она вот-вот должна была родить. И роды, видимо, начались, потому что все ее тело конвульсивно корчилось с периодичностью, какая бывает при схватках. Вдруг царица затихла, вытянулась, лицо ее разгладилось, озарилось умиротворенной улыбкой, она открыла глаза, посмотрела на меня и еле слышно произнесла мое имя. Все,- подумал я,- сейчас я ее потеряю.
У изголовья ее постели самый лучезарный из демонов, Танатос, развернул свой бархатный плащ. Он был готов принять сияющий кокон, в котором радостно звенела освобождающаяся монада. Вырваться сейчас - было бы величайшим благом и для нее, и для всей Эллады, не говоря уже о южном побережье Пропонтиды! Я и не предполагал, что она обладает такой мощью... она воспротивилась Року! И - ускользала от него! Спасая тем самым родину от катастрофы... А себя и своих близких от нестерпимых страданий в уже обозримом будущем.
Я должен был бы тихо и счастливо молиться ей вослед...
Что такое - монада? Кто видел когда-нибудь хоть одну монаду? Абстракции все... Ученость хитрая... Может, этого и нет ничего...
Опомнись! Умирает Гекуба, живая, настоящая, единственная. Она умрет, и ты останешься один. Еще на несколько десятков лет - в мире, где, кроме нее, у тебя нет никого... Как ты будешь ОДИН? Ведь ты уже не можешь - ОДИН! Спасай ее, идиот! Не дай торжествовать ЗЛУ!
Я колебался и мучился, пока не понял: еще мгновение - и вмешиваться будет поздно.
Я выгнал всех, кроме повитухи. Приам задержался - было, искательно прикоснувшись к моему плечу, но я свирепо рыкнул на него, и он не посмел противиться... Я стал творить заклинания, отгоняющие Танатоса. Мне пришлось применить все хитрости ремесла, все тонкости сложнейшего научного расчета, все вдохновение колдуна - я был в ударе, как никогда. Я неистовствовал, угрожал, умолял... Я напоминал Гекубе о ее любви... я обещал! чего только я не обещал, заклиная ее остаться! И я добился своего! Я не отпустил ее!
Гекуба родила близнецов - мальчика и девочку. Оба - отмечены когтем Сатурна... Особенно - девочка, наделенная врожденным пророческим даром невероятной силы. Кассандра... мудрое прекрасное дитя!
Что же касается мальчика, то ему предстояло стать причиной разорения Трои и мученической смерти всех своих родных. Воля Рока совершилась. С моей добровольной помощью...
В ослеплении своем я покусился играть по собственным правилам. Как же! Ведь только что я самому себе доказал, как я могуч и всеведущ! Я, Человек, бросил вызов сверхчеловеческому - и победил!
Некому прощать меня... Некому судить...
Прежде всего я пошел к Приаму - и посвятил его в ситуацию. Тот возмутился и обвинил меня в покушении на основы трона. Я настаивал.
- Ты еще можешь все поправить, - убеждал я его, - Чего стоит младенец, которому и двух дней нет от роду! На карту поставлена судьба твоего народа. Не будь эгоистом, Приам! Гекуба еще родит тебе двенадцать детей! Я на твоем месте не стал бы жадничать!
Ребенка удалили из дворца, втайне от Гекубы, которая была еще слишком больна, чтобы принимать решения государственного порядка... Я не интересовался им. Я был уверен, что он умер. Я даже не рассматривал его вблизи, когда он родился, так очевидно было его предназначение. Если такие выживают - то только на горе себе и другим. Ему было два дня, когда я видел его в последний раз.
И, тем не менее, я сразу узнал его. Двадцать с лишним лет спустя. Царевич... Настоящий царевич! Гораздо красивее Гектора. Сильный, дерзкий... но, видимо, совершенно бессердечный... да еще и склонный к похоти - к утонченным артистическим формам порока, к оргиям и пышным увеселениям.
Гекуба тоже его узнала. Хотя и не сразу поняла, в чем дело. Она не помнит своего смертного кошмара, к которому я сумел прикоснуться. Но и без того ее мучат жестокие подозрения. Если бы она все вспомнила, ее ужасу не было бы предела. Парис, особенно в праздничной одежде, - один к одному... тот, Поджигатель...
5.
КАССАНДРА. Я вообще не отсюда. Здесь все не мое. Все чужие. Их можно жалеть и ненавидеть. Любить - нет. Я никого не люблю.
Мне было интересно узнать, чем я от них отличаюсь. Я хорошо подумала и поняла. Во-первых, я умею летать. И частенько делаю это. Я видела такое, что им, вероятно, и во сне не снилось. Как-то я рассказала Поликсене... так... небольшой эпизод... Она сказала, что никогда про такое не слыхала... ни в сказках... никак... Во-вторых, если хочу, то вижу другое лицо человека, а иногда и третье. Этого никто не может, кроме меня, судя по тому, как они хохочут и злятся, когда я про это говорю. Я теперь больше помалкиваю. Что с них взять... В-третьих, у меня много тел, которыми я умею пользоваться... У них тоже не по одному, но знают они только про одно, самое грубое и грязное... Они лишь им и пользуются, да и то, по неведенью, неумело. В - четвертых... Впрочем, и трех пунктов вполне достаточно, чтобы убедиться: я вообще не отсюда...
Откуда? Где все мои? Не знаю...
Я прочла множество книг. Должно быть, мои все умерли. Иногда в книгах я встречаю их следы... Но среди мертвых они мне тоже не попадались...
Среди здешних предпочтительней всех - Эсак. Когда я была маленькой, он учил меня слушать и понимать саму себя. Но я очень скоро догадалась, что многое из того, что мне по природе присуще, - от него безнадежно скрыто. Я перестала учиться... он, чтобы видеть по- настоящему, учился двадцать или сорок лет... а во мне это просто есть. Чему может научить тот, кто сам еще всему не научился?
Еще - мама... У меня посреди лба - глаз. Я им пользуюсь. Иногда. В зеркало его почти не видно - легкое теневое пятнышко... бледно-лиловая сеточка размером с ноготь большого пальца. Так вот, у мамы что-то подобное проступает время от времени на лбу... подрожит, померцает - и исчезнет. Она об этом не знает ничего. Я ей не говорю. Потому что во всем остальном она мало чем отличается от Эсака. А про него мне уже давно все ясно...
Я здесь совершенно одна. Что - пыльные лабиринты книгохранилищ, кабаки и лавчонки, сады богачей и рабские бараки, где я появляюсь, изменившись до неузнаваемости?.. Аристократы и демос... торговцы и художники... жрецы и гетеры... Я примерила все маски, освоила все роли, меня все признают своей. Я - никого. Жизнь течет сквозь меня, как вода сквозь марлю, ничего во мне не задевая... только на поверхности сознания остается грязный налет. Я легко избавляюсь от него: стоит лишь встряхнуться. Немного музыки... И все!
Я перестала искать. Так же, как когда-то перестала учиться. Я смирилась со своей участью. Таков мой удел, - сказала я себе. Надо запастись терпением. Когда-нибудь я узнаю, ДЛЯ ЧЕГО меня сюда поместили... Или - ЗА ЧТО меня сюда заточили... Я перестала спрашивать. Я попыталась просто БЫТЬ.
И тут появился Он. Спустился с гор, как какой-нибудь полубог.
Ничего тут объяснять не надо - у него глаз во лбу. Точно такой же, как у меня. Отчетливый, но незрячий. Такое впечатление, будто кто-то нарочно стирал отметину с его лица, но так до конца и не стер. Глаз есть. Но бесполезный, как пустяковое украшение.
Мне радостно глядеть на него. Его зыбкие душевные состояния развлекают меня и раздражают. Он не слишком умен (в обычном смысле слова), иной раз в гневе я про себя обзываю его пошляком и ничтожеством, зато он способен создавать прекрасные мыслеобразы, которые могут жить собственной жизнью... Однажды в обычном ночном полете я захватила его сон - и мы, как демоны, взявшись за руки, до утра летали вместе... В другой раз мы отправились с ним на Иду, и он показал мне красивый грот, весь затопленный лунным светом. Он уверяет, что пару лет назад его посетили здесь три самые прекрасные богини... и он даже, якобы, взялся рассудить их... как бы это помягче сказать... олимпийскую свару... Смешной!
Когда мы нечаянно встречаемся днем, глаза его округляются... он даже начинает трясти головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Но я не обижаюсь... Днем он ничего не видит. Как сыч.
Интересно, те, все другие, замечают что-нибудь? Я тихонько подъехала к Поликсене, но та просто не поняла, о чем я. У нее мышление пятидневного цыпленка.
Он совершенно не умеет закрываться... Третьего дня я решилась на отчаянный опыт. Захватив его сон, я не дала ему очнуться в открывшейся действительности, а заставила погружаться дальше, вглубь - я обозревала нижние этажи его сознания его же собственными глазами. Лучше бы я этого не делала. Там, в глубине, такие бушуют страсти, такие творятся дела и делишки, что только руками развести. Он любит женщин больше, чем подвиги, больше, чем истину, больше, чем наше родство. Сколько их вьется вокруг него! Ни одна еще ему не отказала... Есть такая, Елена, жена спартанского царя...
Миленький, все пройдет... Пройдет Елена,
