Никто нас не осудит - ни командование, ни товарищи. Матросы и офицеры могут смело смотреть в глаза друзьям. Меня тоже никто не упрекнет: я действовал точно по инструкции. И все же сделал я, очевидно, не все возможное. Если есть какая-то наша вина в том, что лодку постигла неудача, то ложится эта вина целиком на меня.
В этом походе мы впервые действовали в тесном взаимодействии с разведывательной авиацией. Теперь не нужно было вслепую ходить к берегу и самим искать противника. Искала врага авиация. Наше дело, используя данные авиации, выходить на пути обнаруженных конвоев и топить врага. В нелетную погоду разрешалось действовать по своему усмотрению.
Авиация дважды обнаруживала конвой. Один, шедший на восток, мы атаковать не успели, хотя и гнались за ним. А второй, следовавший на запад, сумел меня обмануть.
После первого донесения разведчика погода испортилась, дальше вести наблюдение авиация не могла. Долго ждали конвой у берега. Прошли все сроки, а мы продолжали находиться там до разрядки аккумуляторов. Враг же, очевидно, отстоялся в промежуточном порту. А нам, в конце концов, необходимо было уйти от побережья, чтобы произвести зарядку батареи. На это ушло много времени. Вернувшись к берегу, мы снова не встретили противника. Погода тем временем улучшилась. Вылетели самолеты, но конвоя уже нигде не было. Очевидно, пока мы ходили заряжаться, он успел проскочить. Слишком долго ожидая конвоя у побережья, мы сильно разрядили батарею. Не сумел я исправить эту ошибку и в дальнейшем. А исправить можно было. Во-первых, зарядить батарею не полностью. Во-вторых, пользуясь плохой видимостью при ухудшении погоды, идти к берегу через минное поле не под водой, а в надводном положении. В обоих случаях экономилось дорогое время.
Вероятно, тогда два фашистских транспорта, которые остались в этом конвое после атаки его подводной лодкой Николая Балина, не ушли бы в Германию. Это и терзает меня. Дело не в честолюбии и не в том, что возвращаемся без победы. На войне всякое может случиться. Дело в чувстве не полностью выполненного долга.
Мы не смогли атаковать конвой, прошедший на восток. Очень жаль, но я сделал все что мог. Гнались за этим конвоем даже тогда, когда все расчеты говорили о бесполезности погони, и можно было надеяться лишь на то, что противника случайно что-нибудь задержит. Задержки не произошло, погоня оказалась безуспешной, но тут мне не в чем себя упрекнуть. А во втором случае налицо просчет. И именно поэтому так неспокойно на душе.
Вспоминаются события этого похода, дела и заботы проведенных в море дней. Много волнений доставила нам наша аккумуляторная батарея. Она уже отработала свой срок, и ее давно пора было заменить, но пока не было такой возможности. Выделение водорода, уменьшение емкости аккумуляторов и высокие температуры при зарядках держали механика и электриков в постоянном напряжении. Мичман Боженко, старшина 1-й статьи Власов, матросы Дерендяев, Назаров, Макаров и другие очень внимательно следили за батареей, ухаживали за ней. Но однажды она нас все-таки подвела.
Только закончилась зарядка батареи, как старшина Пустовалов доложил о получении радиограммы. Тогда впервые нашим радистам удалось принять донесение непосредственно от самолета-разведчика, который сообщил о движении вражеского конвоя. Расчеты говорят о том, что мы успеем подойти к берегу до прихода фашистских транспортов. Но для этого необходимо прервать вентилирование батареи и, не дожидаясь, пока снизится ее температура, погрузиться.
Идем к берегу. Иного решения и быть не может. Нельзя упустить возможность встретиться с противником и атаковать его. Однако через несколько часов поведение аккумуляторной батареи, верой и правдой служившей нам во всех предыдущих походах, заставляет насторожиться. Количество выделяемого ею водорода не уменьшается, а, наоборот, увеличивается.
- Старушка испускает дух, - острит электрик Леонид Федотов. Но сейчас его шутка ни у кого не вызывает улыбки.
За три часа пребывания лодки у берега процент водорода в отсеках увеличился до трех. Принимаем все доступные нам меры, чтобы снизить его концентрацию. Но безуспешно. Вот уже два... два с половиной... три процента. Каждому в лодке ясно: скоро подойдет к роковой цифре... Если так будет продолжаться, то скоро воздух, в котором мы находимся, превратится в 'гремучий газ', способный взорваться от малейшей искры
Выход из положения один - необходимо всплыть в надводное положение и провентилировать отсеки. Но сделать это в двух - трех милях от берега, на виду у постов наблюдения и артиллерийских батарей противника, невозможно.
Принимаю решение отойти от берега. Медлю еще две - три минуты, не отдавая приказания вахтенному офицеру об изменении курса. Может быть, именно в эти минуты акустик доложит о появлении шумов противника или на горизонте в перископ будут обнаружены мачты вражеских судов. Но конвоя нет,
Приказываю перейти на ручное управление рулями, остановить электромеханизмы, не делать никаких переключений в электросети. Опасна каждая искра. А впереди еще долгий путь. Прежде чем мы сможем всплыть и провентилировать лодку, предстоит преодолеть минное поле и отойти от берега на двадцать - двадцать пять миль.
Приборы для определения процентного содержания водорода становятся бесполезными. Их стрелки уперлись в последнее деление шкалы.
Мичман Дорофеев, старшина 1-й статьи Игнатьев, рулевые Николаевский, Подковырин, часто сменяя друг друга, вручную управляют горизонтальными рулями. Лодка управляется плохо, она тяжела. Ни пустить помпу для откачивания лишнего балласта, ни увеличить ход нельзя. При пуске механизма малейшая искра вызовет взрыв. Николаевский и Подковырин сбрасывают с себя тельняшки и остаются голыми по пояс. Но это не помогает. От недостатка кислорода, от высокой температуры и от большой физической нагрузки их тела быстро покрываются капельками пота.
Работают они молча, понимая друг друга без слов и не ожидая команд. Вахтенный офицер Скопин подбадривает их:
- Эх! Постояли бы вы у горна на нашем мариупольском заводе... Вот там действительно жарко!
Даже в такую трудную минуту Скопин не может не вспомнить милый его сердцу Мариуполь, откуда он пошел в Военно-Морской Флот, и где остались его родные.
Вскоре рулевые окончательно выбиваются из сил. На помощь им приходят многочисленные добровольцы. Каждому хочется помочь товарищам, а заодно и избавить себя от мучительного, гнетущего бездействия.
У штурвалов горизонтальных рулей мотористы Бубнов и Либерман. Они не привыкли наблюдать за стрелками глубомеров, аксиометров, за пузырьками и шкалой дифферентометров и следят только за руками боцмана. Дорофеев молча 'дирижирует' , показывая, в какую сторону и на сколько каждому из них повернуть свой штурвал. Затем мотористов сменяют комендоры.
Пройдено минное поле. В перископ еще отчетливо видел берег с его наблюдательными постами и батареями на высоких мысах и сопках. Через час нас закрывает спасительный снежный заряд. Всплываем в позиционное положение. Отдраен рубочный люк и вентиляционная шахта. Но долго еще не решаюсь пустить вентилятор: необходимо выждать, пока водород свободно выйдет из лодки и его концентрация снизится до безопасной.
Потом мы вновь спешим к берегу. Кто мог знать тогда, что обнаруженный самолетом конвой зайдет в попутный порт?
Теперь приближаемся к родным берегам. Придем в базу все-таки днем. Это, пожалуй, на пользу. Кое-кто в команде стал зазнаваться и терять скромность: мы, мол, никогда без победы не приходим! А вот и придем 'пустыми как турецкий барабан', и именно тогда, когда наши товарищи с других лодок салютами будут рапортовать о своих победах.
Ничего, нужно только еще упорнее учиться и трудиться. Так и доложу: задачу выполнил не полностью. А что трудно было, это поймут и так, стоит посмотреть в аккумуляторный и вахтенный журналы.
Когда мы гнались за конвоем, мы стали невольными свидетелями воздушного боя. Правда, его удалось только слышать, но не видеть. Много часов проработали дизеля, расстояние между нами и конвоем сокращалось, но все-таки для сближения с ним не хватило двух - трех часов.
Получили информацию: 'Удар по конвою нанесет бомбардировочная авиация'. Пришлось погрузиться и
уйти на глубину.
А через несколько минут над лодкой раздался колоссальной силы взрыв. Это не глубинная бомба. К их звукам мы привыкли и спутать ни с чем не можем. Спустя некоторое время до нас доносились десятки более глухих и далеких взрывов. Это понятно: конвой бомбит наша авиация. Через час всплыли.
Получили сообщение, что над районом боя сбит наш бомбардировщик. Стало ясно: это он упал в море, и его бомбы взорвались над нами. Вскоре увидели плавающие части, предметы со сбитого самолета. Много часов ходили в надежде найти шлюпку с летчиками, но ее нигде не было. Экипаж погиб в холодных водах Баренцева моря, защищая Родину.
В связи с нашим безрезультатным походом в кают-компании возник спор: существует ли военное счастье и удача, или все зависит от умения, храбрости и силы? Я спустился вниз, когда спор был уже в разгаре.
Разговор шел о том, что один участвует в войне от первого до последнего дня, себя не щадит и остается жив, а другого топят в первом бою. Один в каждый поход встречает и топит противника, а другой не менее добросовестно ищет и все же не находит врага. Что это - счастье или умение?
Офицеры приводят примеры, ссылаясь на сочинения военных авторитетов, приводят изречения Суворова. Насчет умения и мастерства разногласий нет, но насчет счастья и удачи мнения разделились.
Думаю, что элемент счастья, удачи, случая в военном деле, как и во всяком другом, а
