единственное ее спасение. - Лысик, лысик, между нами ничего не было! - вопит она, умудрившись укусить меня за руку. Я даю ей пощечину, однако она не унимается: - Не надо, лысик! Подожди, он разыграл тебя! Щюрик стоит, как стоял. Ничего не изменилось в его позе, в его опасной, чреватой многими сюрпризами позе. Я искренне изумлен: - Так ты не повесился? Счастливая жена кидается к мужу, но я срубаю ее порыв одним рефлекторным движением. Сюто-учи, удар ребром ладони. Она катится куда-то... я не смотрю. - Не повесился! - радуюсь я. - Ну, молодец... Слушай, я был уверен, что ты не выдержишь. Это же так просто - дернул ножкой, и конец унижениям. - Он тебя разыграл... - доносятся стоны откуда-то сбоку. Щюрик молчит и смотрит на меня. Мне в глаза - без промаха. Давно он не смотрел мне в глаза, мой бывший одноклассник, в виновности которого я неожиданно начал сомневаться. Я не отвожу взгляд. Позади меня - моя смерть. Впереди - Первопричина, которую должен узнать, первое звено цепи, которое я должен найти и разбить... Ладно, пусть он победит, думаю я и отворачиваюсь. В этом поступке - тоже моя победа... - От желания обладать ты пришел к познанию желания обладать, которое, будучи направлено на конкретный предмет Реальности, - я показываю на барахтающуюся в простыне Идею Шакировну, - дает истинное знание об этом предмете. А именно - непричастность его к тебе. - Сам придумал? - выплевывает 'лысик'. - Или твой виртуальный Вого?
Всплеск на зеркальной глади прошлого {КУРСИВ ВРЕМЕНИ}
...Что дает возможность признать разрушенным то или иное звено цепи Кармы? - писал Во Го, - Анализ собственной памяти. 'Читайте книги о жизни людей, об их деятельности, - советовал я своим ученикам. - Читайте всё, но с единой мыслью - стремлением определить, что за что полагается...' Пришло время сказать эти слова самому себе, ибо анализ собственной памяти почти завершен. 'Что за что полагается'? Мозгом предприятия был я, а ты, как обычно, был мотором, руками и тем, кто берет всю ответственность на себя. Испытание происходило в ванной комнате. Корпусом ракеты стала алюминиевая трубка для подводного плавания, отпиленная с двух сторон. Один конец мы наглухо заделали: крепко вбили круглую деревянную затычку и еще шурупом ее сбоку закрепили. Стабилизаторы вырезали из консервной банки и прикрепили к корпусу опять же шурупами. Другому концу трубки предстояло стать соплом: через него мы засыпали внутрь приготовленные заранее спичечные головки - коробков двадцать угробили, с запасом. Наконец, главное - спрыснули загруженное ракетное топливо бензином. Для верности... Много не лей, орал я на тебя. Ракеты не на жадности летают, двоечник! Бензин вообще не горит, горят только его пары! Воздушная смесь! Оставь в трубке воздух!.. Ты сделал все, как надо. Закупорил сопло куском пластилина, пропустил сквозь пластилин проводки системы зажигания, потом опустил ракету на дно ванной и аккуратно поставил ее на стабилизаторы... Двенадцатилетние сопляки, и вдруг - 'запуск ракеты из наземного положения'! Такое бывает, господа родители, если фантазия ваших детей не признаётся за опасного и постоянно кружащего над вашей семьей демона, которого следует либо изгонять, либо хотя бы видеть. Провод системы зажигания был выведен наружу и оканчивался обычным штепселем. Штепсель предстояло вставить в розетку удлинителя, специально подтащенного из кухни. 220 вольт. Внутри ракеты случится короткое замыкание, искра, воспламенение горючей смеси... ну и далее - старт, отрыв... а чтобы чужую квартиру этим коротким замыканием не спалить, я впаял в шнур предохранители. Мой проект... Я - генеральный конструктор, ты - испытатель. Первый космонавт. Я жду на кухне, так было решено. Вся слава - тебе, я смирился с этим, когда оставлял тебя одного. Из снаряжения на 'первом космонавте' были только очки в металлической оправе - именно они, вероятно, и спасли твои глаза... А потом был взрыв. Бензиновые пары не просто горят, господа родители - они взрываются; объясните это вашим детям. Но особенно эффектно рвется тара, в которой бензин хранится... Литровую банку с остатками горючего мы сдуру оставили там же, в ванной комнате. Вдобавок, готовя наше изделие к старту, ты пролил достаточное количество бензина - и на дно ванной, и на стиральную машину. Как же глупо это всё вышло... А потом я метался по квартире, не зная, что делать, выскочил на лестницу и начал ломиться к соседям. А потом были врачи, носилки, твои душераздирающие крики... и лицо, которое снилось мне много ночей подряд... и мой собственный нескончаемый крик: 'Я же говорил ему накрыться тазом, говорил!..' Алюминиевая трубка воткнулась в потолок, и куски огня полетели вниз. Стеклянная банка с бензином, стоявшая на стиральной машине, взорвалась практически одновременно с пуском ракеты. Сжимая в руках штепсель шнура зажигания, ты прятался на четвереньках за чугунным бортом, но любопытство - оно ведь бывает сильнее даже инстинкта самосохранения. Вот и высунул ты свою кудрявую головушку. Ах, эти пикантные кудряшки, где они? Объект восторженного девчоночьего интереса... На голове твоей с тех пор не было больше волос. Вообще. Ни бровей, ни, ясное дело, усов. Не росли-с... А родители твои наконец спохватились и на корню подрубили наше с тобой плодотворное сотрудничество. Ты отстал на один класс, перешел в другую школу. Меня не подпускали к тебе столько лет, что мы успели забыть прошлое. Хотя можно ли забыть ТАКОЕ прошлое? Для тебя, как видно, это стало непосильной задачей. А для меня?
5. Коан в коане. (Сиамские близнецы делят между собой имущество подлеца)
Если Барский не виноват, почему он не взывает к справедливости, думаю я, присев на край разложенного двуспального дивана - поверх постельного белья. Почему не просит хотя бы о том, чтобы его из петли на минуточку вытащили, дали отдых измученным ногам? Он что, герой? Жить трусом, а умереть героем - как же это пошло... Я размышляю, сражаясь с распухающей в сознании дурнотой. Чтобы вскрыть гнойник, приходится воспользоваться записной книжкой - самым отточенным из всех режущих инструментов. - Если просят - делай, - читаю я сам себе. - Не просят - не делай, но пойми, почему не просят. В этом - независимость от Реальности, а не в глупом барахтанье в болоте причинно-следственных отношений. - Это о ком? - неожиданно интересуется Щюрик. - О тебе, конечно. Почему, черт возьми, ты ни о чем меня не просишь? - Потому что я - номер один, - он пытается засмеяться. - А ты - номер два. Тратить силы на отражение этого выпада? Нелепость. - Есть новая версия, - говорю я пленнику. - Минут пять назад появилась. Там, в детской комнате. Надеюсь, ты не против моих методов дознания? Вот послушай и подумай... Предположим, отравил меня не ты. Оно и правда - не справиться тебе с такой хитрой работой, как начинка конфеты спорами ботулизма. Тогда кому я помешал? С какой стати свет клином на мне сошелся, да так остро, что кому-то пришлось радикальные меры принимать? Не забывай, что конфету я принял не из чьих-то, а из твоих рук... Объяснить эти странности можно только тем, что дело, собственно, не во мне. Объектом атаки был вовсе не я. А кто? Давай зададим несколько вопросов. Кто из твоих знакомых, ныне покойных, был раньше опытным инфекционистом - еще до того, как принял отделение гинекологии? Чья рука, кроме твоей, могла подложить отраву в упаковку, которая мирно лежала в твоем кармане? Наконец, чьему тайному счастью мешал спятивший, больной ревнивец вроде тебя, Щюрик? - Это неправда, - говорит Идея Шакировна так, что стекла в секретере дребезжат. - Не верь ему, умоляю. Про меня и Гаврилыча - неправда. - Любой сговор, пока он не выплыл наружу - неправда, - спокойно парирую я. - Профессор и медсестра - как же это пошло. Одна таблетка - и нет проблемы. Любовники хотят избавиться от незадачливого мужа, а страдает посторонний человек. Пошло, господа. Куриная кожа на лице Щюрика натягивается так, что, кажется, вот-вот лопнет. - Ложь! - гремит Идея Шакировна. - Какая ложь! Да я, если захочу, супом его отравлю, и сто вскрытий не подтвердят мою причастность. С подвешенным к люстре человеком что-то происходит. Я наблюдаю за ним. Он, скосив взгляд, смотрит на свою жену; прерывисто моргая, он смотрит только на нее, только на нее... Работа его мысли почти вещественна. Красота фигур, рождаемых его сознанием, изумительна. - Логично, - говорит он вечность спустя. - В твоей новой версии, Димaс, почти нет противоречий, но есть один серьезный изъян: на самом деле все было не так. - Докажи, - требую я. - Зачем? Просто я знаю, как оно было и кто во всем виноват. Опять молчание. Вечность минует за вечностью. - Хорошо, я расскажу, - произносит Щюрик, как в прорубь ныряет. Я встаю. Неведомая сила поднимает меня с дивана, расправляет мне спину. - Это я тебя убил, - прыгает, бьется об лед его голос... Он сдался! Всё прежнее - забыто. Все версии на свалку. Краткий миг триумфа. Тот, чей мозг был орудием Кармы, тот, чья жизнь была всего лишь звеном, малой частью сковавшей меня цепи - сдался. Слабое звено надорвано... - Что же ты делаешь, дурак? - стучит руками об пол бывшая моя навязчивая Идея. - Димочка, умоляю вас, не верьте ему! - Я тебе всегда завидовал, - говорит Щюрик. - Я - лысик, юродивый. А ты вон каким супером стал. - Может, ты не мог мне простить, что в ванной был не я? - подсказываю я ему. - Думал, я тебя подставил? - И это тоже, - легко соглашается он. - Пусть. - Ты думал, я послал тебя в ванную, а сам струсил. Но ведь, вспомни, я вообще предлагал никому туда не ходить, а шнур зажигания продеть под дверью. Плюс к тому - я же приказывал тебе тазом накрыться! Приказывал? - Ты прав, все так и было, - соглашается он. Голос его трепещет. Вероятно, от стыда. - Ты думал, что я виноват в провале испытаний, - помогаю я ему. - Взрыв на моей совести, правда? - С бензином - да, твоя была придумка, - говорит он с вызовом. - Мне бы никогда в голову не пришло - ракета на бензине. - А пострадал почему-то ты один, - заканчиваю я его мысль. - Величайшая
