сволочей, признается мне С. - Но, - утешает он сам себя, - я горжусь тем, что никого из ребят не продал и согласился сотрудничать с этими гадами только для того, чтобы им меньше попадало той информации, которую они хотели получить'...
Подобных свидетельств множество. Но уж ладно там тридцатые, сороковые, пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, пусть даже восьмидесятые - можно понять, можно догадаться почему. Но оказывается, даже позже, даже после начала перестройки, когда столько правды - и какой правды - было наконец-то обнародовано, все равно, все равно находились ребята, которые с таким же энтузиазмом, как их сверстники в тридцатых или сороковых, с легкостью в сердце бросались в эту пропасть.
Вот подробный рассказ Олега Уласевича из Брянска:
'Я был завербован КГБ в 1987-м, год спустя после окончания средней школы. На добровольных началах. После школы я работал в институте и там же учился. Однажды в разговоре с близким приятелем я поделился, как это часто бывает, разговорами о работе. Спустя некоторое время мы встретились снова. Друг предложил мне повторить мой рассказ одному человеку, которому это небезразлично. Я тут же догадался, что этот человек - из КГБ.
Первый раз на эту встречу мои приятель привел меня поздно вечером в пустое домоуправление. Тот, с кем я там познакомился, был молодым человеком лет 29-30. Он назвал себя Алексеем и сказал, что является сотрудником КГБ, что без хороших отзывов моего друга и без его гарантий нашего с ним контакта не было бы.
Он сразу же предложил мне сотрудничать. Объяснив, что в стране сейчас очень трудное положение, сказал, что надо вести борьбу с темными силами и обеспечить успех перестройки, и я, как комсомолец, просто обязан оказать помощь.
Дальше - больше. В каких только местах мы с ним не встречались: на пустых квартирах, в различных конторах, просто на улицах. В основном по вечерам, соблюдая все правила конспирации. Если же мы случайно виделись на улице, то делали вид, что друг с другом незнакомы.
Чем он интересовался? Настроениями студентов, особенно различными неформальными группами. Он хотел знать, что студенты читают, просил достать образцы самиздата. Интересовался, не ходят ли какие- нибудь разговоры о военных объектах, кто говорит, как? Проскальзывают ли какие-либо секретные сведения?
Вообще за год нашего общения я прошел хорошую агентурную школу: элементарные правила конспирации, умение вести разговоры, вызывая на откровенность, получил небольшие понятия о структуре работы сотрудников КГБ (на одного сотрудника КГБ приходилась школа или институт и т. д., и штат подчиненных ему агентов).
Периодически на заседаниях горисполкома представитель Комитета докладывал обо всем, что мы, агенты, им собрали, делая, соответственно, свои выводы.
Дальше по всем профессиональным правилам мы выявили через самиздат неформальную организацию: кто в нее входил и место сборов, адреса участников, их места работы и т. д.
Я иногда начинал себя ловить на том, что стал более подозрительным по отношению к людям и, вступая с кем-то в разговор, легко отыскивал в них криминальные черты. От Алексея я слышал, что работаю не один, что рядом другие осведомители и что сведения он собирает перекрестно. Ну что ж, думал я, это один из методов его работы...
Вроде бы я был на хорошем счету, судя по тому, что Алексеи предлагал мне поступить в школу КГБ и добавлял, что ни один человек не может туда поступить без их рекомендации.
На личном счету Алексея, по его словам, было четверо доведенных до ума агентов, т. е. поступивших в эту школу Я, однако, от такого предложения отказался. Перед самым уходом в армию я был предупрежден, что как только прибуду в часть, местные сотрудники включат меня в работу и проинструктируют, как в нужный момент я смог бы связаться с их людьми. Впоследствии мне не раз приходилось использовать эту систему.
Надо сказать, что подписки никакой с меня не брали. Зато был рассказан случай, как один из агентов 'распустил' язык и как он потом об этом пожалел.
Мы тогда 'работали' группу молодежи, было даже подозрение, что они поставляют информацию кому-то в Москву о военных объектах. Но вообще-то Алексей сам предлагал уже готовые версии и только указывал, куда пойти, с кем завязать знакомство, где, как бы случайно, проговориться и т. д.
Одна шестая этих поручений вызывала чувство правоты и полезности работы, которой ты занимался, но все остальные - чувство недоумения. Кто что читает? Кто о чем говорит? И главное, неизвестно было, куда уходит наша информация. Сам Алексей объяснял, что сейчас надо знать все, чтобы в дальнейшем не произошло худшее.
Кстати, по той неформальной группе во мне столкнулись чувство и долг. Пришлось вступить в игру и оказаться между двух сторон. В конце концов я был вынужден давать массу вымышленной информации, чтобы все выглядело правдоподобно.
Слава Богу, забрали в армию. В какой-то мере армия спасла меня от провала с двух сторон.
Еще у них есть такая система: уходишь в армию или меняешь место жительства - стараешься найти себе замену. Так было и со мной.
Через год армии меня вызвали в штаб, назвали номер комнаты, куда надо войти. Предложили работать на них, но я отказался. 'Как? Такие хорошие рекомендации!' Потом - жестче: 'С нами так не поступают'. А потом я с удивлением узнал, что по какой-то там отчетности я получал от Алексея деньги. Услышав это, я встал и ушел.
Больше я с ними не встречался'.
Уф... 'Контрреволюционеры'... 'Враги народа'... 'Противники социализма'... 'Темные силы, мешающие перестройке'...
Время изменяло терминологию. Суть оставалась неизменной: контроль над умами.
Но меня в данном случае интересовало другое.
Ладно, понимаю: страх как орудие, которым можно было пришпилить человека к подписке о сотрудничестве с НИМИ, будто не человек это вовсе, а глупая бабочка-однодневка.
Но убежденность в том, что дело, которым ты занимаешься, правильно, праведно, полезно, необходимо?
Как легко поддавался человек доводам: 'польза дела', 'служение идеалам', 'сознательность', наконец!
И тогда, когда страна жила в тени ГУЛАГа, и тогда, когда, казалось бы, человек уже должен был перестать быть рабом идеи.
А все равно, а все равно...
Не за страх - за совесть работал на НИХ вчерашний школьник Олег Уласиевич, жадно вслушивался в чужие разговоры, выискивал самиздат, входил в доверие к людям, с удовольствием постигал науку конспирации, продавал близких, убежденный в том, что он служит высокой цели.
И парень-то вроде неплохой: обиделся, узнав, что за его бескорыстную работу, оказывается, ему выписывали деньги (простим уж его куратора - тоже человек, тоже сын и жертва эпохи). Обиделся, отказался, в редакцию написал.
Но это он, а другие, такие же, как он, ставшие рабами уже новой идеи Перестройки? Те, кто вновь поверил, что ради борьбы с темными силами, мешающими воплощению очередной идеи, можно пойти на ЭТО? И те, кто пошел, согласился, а потом - мучался, покрывался краской стыда за то, что сделал и совершил?
Или - не мучался и не покрывался краской стыда. Сейчас много говорят о том, что для процветания России недостает одной малости - общенациональной идеи, способной соединить различные, пусть прямо противоположные силы. Вот отыщется эта идея, появится человек, который скажет: 'Я знаю, как надо! Я знаю, ради чего надо!' - и все, заживем в цветущем саду, которым станет наша измученная страна.
Да, да, да! - ты и сам иногда начинаешь соглашаться с этим, когда уже совсем не можешь разобраться, где, как мы живем, куда, в какую сторону движется наш обдуваемый свирепыми ветрами корабль. Но потом замираешь от предчувствия того, что может случиться, если такая идея появится. Ведь, как всегда у нас бывает, скорее всего идея эта начнет внедряться сверху, а если сверху, то значит, не обойтись без силы, а если невозможно без силы, то снова возникнет необходимость в хранителях этой идеи, а хранителям, чтобы
