'В политическом плане я был одинок, - пишет он в своей исповеди. - Не верил в партию и с большим неудовольствием состоял в комсомоле, куда меня затащили в 13 лет. Принадлежность к тайной армии странным образом компенсировала мое одиночество. Я стал как бы трехслойным: дисциплинированный конформист снаружи, диссидент внутри и на самом деле агент тайной армии'.
А вот еще одна история. И она - о выживании.
'Да, я тоже агент КГБ, но пока полностью раскрываться не собираюсь, как и порывать связи с этой организацией. Почему? Надеюсь, это станет ясно из моей исповеди', - так начал свое письмо офицер Р. Т. с Сахалина. - Моя вербовка была подготовлена всей нашей системой и не состояться не могла'.
Р. Т. по национальности еврей. 'Мне всегда хотелось, чтобы наша страна была действительно интернациональной, но я постоянно чувствовал: чтобы быть уравненным в правах с неевреем, мне надо было быть как минимум на голову выше его'.
Р. Т. с отличием закончил школу. Хотя и с превеликим трудом, но поступил в военное училище. С отличием закончил и его. Закончил - тут все и началось. Несмотря на то, что он, как и все, изучал секретные дисциплины, служить его отправили не по специальности, в непрестижную часть, на самую низшую, какую только можно найти, должность. И хотя он служил хорошо, но именно ему со всего курса задержали присвоение первого после училища звания.
'Всем моим ровесникам присвоили, а мне нет, хотя служил я не хуже, а может быть, лучше многих из новоиспеченных старших лейтенантов.
Дальше - больше. Всяческие обходы по службе. Всевозможные грязные и непристижные работы - пожалуйста, в неограниченном количестве, а повышение по службе - это уж извините. Я видел, как растут мои одногодки, как у них на погонах прибавляются звездочки, как на должности, которые мог бы занять я, назначаются абсолютно некомпетентные люди, но имеющие подходящую национальность'.
И так он пришел к НИМ. Вернее, ОНИ к нему в лице офицера особого отдела. Когда тот вызвал Р. Т. к себе в кабинет, он сорвался и сказал все, что думает о своих командирах, а особенно о политработниках.
'Эти ребята - неплохие психологи. Они понимали, что если офицер еврей, то этот офицер - патриот, который честно и добросовестно выполняет свой долг и которому, как и всем остальным, необходимо расти по службе, и он хочет, чтобы его не дискриминировали. Они понимали, что я хочу, чтобы меня ценили по моим делам, а не по фамилии или форме моего носа.
Офицер особого отдела был со мной вежлив, дружелюбен, пообещал интересную оперативную работу. Результатом этой беседы стало мое заявление о согласии работать. Я получил псевдоним'.
Р. Т. написал расписку, получил псевдоним и скоро понял, что попал в западню:
'Естественно, никакой работы в тылу врага я не вел. Моих новых хозяев интересовали мои друзья-евреи и сослуживцы. После одной из бесед и записки, начинавшейся со слов: 'Источник сообщает', - я понял, что превращаюсь в обыкновенного стукача, и ужаснулся. Но еще шел период застоя, и я понимал, что другого пути у меня нет'.
Какие же слова утешения нашел для себя Р. Т?
'Я долго мучался, переживал, размышлял, как мне быть, и, наконец, придумал. Дело в том, что Особисты изучали меня, а я изучал их, способы и методы их работы. Почувствовав, что уже внушаю доверие, я понял, что могу приносить пользу тем, для 'стука' на которых я был завербован. Оказывается, от моего мнения и от информации, которую я даю о людях, зависело и отношение к ним органов, а именно - возможность продвижения по службе, отсутствие притеснений и даже провокаций. И скоро я уже мог убедиться в этом. Мои друзья и сослуживцы - евреи и не евреи - после моих 'доносов' повышались по службе, отправлялись в зарубежные командировки, получали вовремя очередные звания. Я не считаю это, конечно, лишь своей заслугой, но, тем не менее, утешаюсь мыслью, что своей деятельностью никому не навредил, кроме себя самого, так как факт согласия стать сексотом считаю позором для себя.
Не подумайте, что я водил за нос своих руководителей из органов. Нет, я давал им правдивую информацию, но исключительно положительную. А чтобы меня не заподозрили в двойной игре, я большое внимание уделял форме 'источник сообщает...'
А еще Р. Т. утешает себя тем, что когда он выйдет на пенсию, то вся история его сотрудничества будет вспоминаться, как нелепый сон, приснившийся в детстве... Каждая семья несчастна по-своему...
Но вот что я заметил в сообщениях об агентурной работе или в исповедях самих агентов, относящихся к ближайшей к нам истории, то есть к 80 - 90-м годам: куда больший бюрократически-меркантильный, или - скорее цинично-меркантильный интерес, чем, допустим, у сексотов предшествующих поколений.
Дело даже не в оплате и не в мелких подачках (этот мотив мы уже рассмотрели). Нет, в другом. Принадлежность к агентуре давала возможность стать частью самой системы, которая, особенно в эпоху Брежнева, позволяла если и не приблизиться к сословию, пользующемуся системой привилегий (специальные инструкции КГБ запрещали вербовать партийную номенклатуру даже низшего, первичного звена) -- то, по крайней мере, брать из кормушки, не опасаясь последствий.
Больше того! И сами сексоты, и их кураторы активно использовали возможности для личного обогащения, которое - по крайней мере до короткого наступления эры Андропова - не считалось предосудительным (Кстати, при Брежневе, да и позже КГБ не только не имел права вербовать партийных функционеров. Даже вести оперативные разработки против инструктора райкома партии можно было только лишь с разрешения вышестоящего партийного руководства. Да и не только КГБ! Для того, чтобы получить Владимиру Олейнику - руководителю следственной части российской прокуратуры - санкцию на арест всесильного в восьмидесятых начальника управления московской торговли Трегубова, понадобилось решение руководителей Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Причем предварительно он был обязан показать все агентурные данные, что потом, естественно, затруднило работу следствия).
Вот письмо Л. Долгих из Одессы, раскрывающее сам этот механизм:
'Я многие годы проработал в одесской таможне и хотел бы познакомить вас с методами вербовки.
Начиная с 1984 года все инспектора таможни, посещая - в составе комиссии по оформлению - иностранные суда, были обязаны писать рапорт на имя зам. нач. таможни по режиму (сотруднику КГБ), в котором указывать:
1. Кто из членов комиссии, куда и с кем из иностранцев перемещался по судну
2. Кто брал подарки и какие.
3. Кто вел 'неслужебные' разговоры и на какие темы.
4. Кто что ел и пил.
Это нововведение ввел в таможне А. Никольский, затем продолжил его преемник Н. Пивень.
По-видимому, дела пошли так успешно, что вскоре А. Никольский получил направление на самую престижную в Одесском КГБ должность - пассажирским помощником на теплоход 'Шота Руставели'.
Дальше происходит следующее: инспектор настучал на врача, переводчика, ветеринара или на кого- нибудь другого. Того вызывают - или работа, или...
Кроме этого, КГБ может без объяснения лишить пропуска на иностранное судно.
В общем, либо тихая, хорошая работа с 'презентовыми' сигаретами, напитками и т. д. - либо сексот на всю оставшуюся жизнь.
Теперь вопрос, к чему все это: ведь в составе комиссии два пограничника, то есть официальные представители КГБ. Для системы всеобщего доносительства? Нет.
КГБ через сексотов из числа сотрудников таможни начинает решать вопросы оформления в таможенном отношении лиц, весьма сомнительных с точки зрения законности перемещаемых ими вещей. Сами они таможенных атрибутов не имеют. Для меня лично нет до сих пор ответа на некоторые очень крупные контрабандные и прочие операции'.
Это письмо вот еще почему привлекло меня. Я хорошо знаю Одессу и различные махинации, проводившиеся там в те годы, и потому убежден, что все это - правда: за мелким 'стуком' могли последовать довольно крупные дела, прикрываемые местной номенклатурой, в том числе и из КГБ. Но больше того: слово 'таможня' можно заменить названием организации, так или иначе соприкасавшейся с иностранцами. Не говорю уже о 'валютных проститутках', которые (сколько я наслушался этих рассказов!), кроме информации, чаще всего не имеющей никакого отношения к проблемам государственной безопасности, передавали своим кураторам часть заработанных более-менее честным трудом денег.
Естественно, КГБ позволял своим агентам нарушать законы. Часто именно предоставление возможности
