Ах, как это пенье в душу мне летит!
Голос то особый, не понять его,
Мудрость стара леса слышится всего,
Не понят отдельных слов,
Но...
Тут он, оборвался на полуслове, взглянул на поле и, восторженный его видом, зашептал новые строки, побежал дальше - туда, где за многими лесами и полями стоял древний стольный град Москва.
И уже ночью, проведя весь день в беге, он со смехом повалился, на какое-то, неведомо уже какое по счету поле. Просто ноги подкосились - вот он и рухнул, и не мог уже подняться, только лежал на спине, смотрел влюбленными глазами в звездное небо, да и шептал страстным голосом:
- Уж скоро встреча! Чувствую... быстрее, быстрее! Встретимся - ах, какая молния забрезжит!
И с этими словами погрузился в сон, полный стихами - он был окрыленным духом, и во сне, как в снегу, когда он смирился со смертью - он поспевал за рифмами. Он, Солнцу подобный, выплескивал сотню рифм в мгновенье, он был богом, внутри которого рос ЕГО мир.
Он пылал, он взрывался, он ласкал, тек, летел, падал, взмывал, страдал, любил, чувствовал, целовал, обнимал...
* * *
- Здравствуй.
- Здравствуй.
Два голоса слились в один, в тот чудесный майский день, рядом с журчаньем фонтана, в зеленом, молодом парке.
Катя, как и в прошлом году, сидела на скамеечке, но рядом с ней загорали на солнышке, кушали мороженое, читали книгу Машенька и Петя.
- Ну, вот и встретились... - тут Дима смутился, и вдруг понял, что все напрасно, и что сейчас он бросится с моста в реку.
Он даже не смел смотреть на нее, он бледный, тощий, грязный, во рванье; он стоял, сгорая от стыда, пред нею - такой возвышенной, недостижимой, святой Девой. От напряжения, от отчаянья, кровь потекла из носа, он пошатнулся; прошипел сдавленно, словно его душили:
- Извините. Я пойду...
Эта, неожиданно возникшая мучительная мысль давила его, в самый асфальт вжимала, все-все давила в болотную трясину: 'Да нужен я ей такой! Где-то год носился, а теперь пробежал - вообразил себе невесть что! Да она, ведь, и позабыла давно про меня! Пробежал какой-то тощий оборванец, и надеется теперь на любовь! Дурак... Ну, теперь все кончено...'
В глазах его стало темнеть, и он, вдруг, увидел пред собой фотографию на которой маленькая девочка склонилась над первым подснежником...
Темно... как же темно вокруг... Он с трудом поднял голову, огляделся и обнаружил, что сидит в избушке сотрясаемой ветром, а неподалеку едва угадывается во мраке контур старухи с перерезанными венами.
И тогда Дима понял, что все бывшее от того мгновенья, как он увидел эту фотография, и до встречи у фонтана: все мираж - ослепительная, по количеству образов и чувств вспышка мозга.
В космосе умирающая звезда взрывается так ярко, что свет от того взрыва виден во всей галактике, а потом, взорвавшись, сбросив в этом взрыве все силы - звезда затухает уже навсегда.
- Лишь мираж, лишь виденье... - шептал Дима, горько усмехаясь, а из темных глаз его выжигались жгучие слезы. - Но, если это виденье, то и вся остальная жизнь моя - тоже всего лишь виденье. Да - вся жизнь, с хожденьями, со словами не значит теперь вовсе ничего. Все уходит, уходит безвозвратно... Весь мир - все формы его - все мираж, все тленно... Все кажется пред смертью мгновеньем. Быть может, я и правда облако, а все, что было - лишь бредовое виденье? Может, я просто, пролетело над заводскими трубами и на меня накоптила их ядовитая гарь?... А теперь я вырвусь... Куда, куда я вырвусь кругом мрак.
Покачиваясь, прошел он к мертвой старухе, повалился на колени пред ее лицом, роняя слезы, зашептал:
- Скоро и я буду там же, где нынче ты...
Он вглядывался в ее испещренные морщинами, искаженные долгими страданьями, обезображенные болезнью черты и, вдруг, понял, что они приближаются к нему:
- Я понял - ты смерть,
И мне от тебя не укрыться,
И чувств и стихов круговерть,
Не даст от тебя, ведьма старая, смыться!
Лик все приближался, вот губы его раскрылись, вот сейчас прикоснуться к его губам, заберут остаток жизни...
- Нет, нет - я жить хочу... - зашептал Дима.
Страшный лик заполнил все пространство, Дима попытался отдернуться, да было поздно - его коснулись губы...
А у смерти оказались мягкие, теплые, ЖИВЫЕ губы. От них тепло окутало Димино лицо, тело; сердце его часто и трепетно забилось.
Долог был тот поцелуй, и Дима жаждал, чтобы он длился целую вечность. Но он, все же, оборвался.
Лик Смерти отпрянул и тут Дима увидел, что глаза у Смерти теперь открыты.
Ах, что за очи он увидел!
Так, будто и не видел раньше ничего...
Тут увидел он весь лик ее сразу: это была она - дева у фонтана. Дева с белыми власами, да с лицом озаренным.
- Я умер? - прошептал он.
- Нет, что ты - тебе просто стало плохо. - звонким голосом молвила.
- Я так долго бежал к тебе. Год прошел со дня первой нашей встречи. С того мгновенья - я так ждал...
- Какой солнечный сегодня день. - молвила дева, помогла ему усесться на скамеечку.
Рядом звенел фонтан, уходили вдаль солнечные аллеи дивной красоты парка, а на скамейке, рядом с Девой сидели двое детишек, с сияющими лицами. По небу двигались облачные горы; не было ни машин, ни города; только в отдалении, на горе, высился мраморный замок, с той же стороны доносились и голоса моря.
- Мы не виделись с тобою год? - удивилась Дева. - Но вы шли по дорожке, взглянули на меня. И так ваши очи засияли, что я подумала, что ослепну; вы вспыхнули так ярко, что на мгновенье потеряли сознание.
- Значит, все, что было... Да - это было лишь мгновенное кошмарное виденье. - он взглянул на Деву и добавил. - ...Оно вовсе не значит ничего, рядом с вами. Да, какая-то беготня; тленные, проходящие чувства... Нет я уже не помню ничего - все разминулось... все распалось... А кто эти дети?
- Это - мой маленький братик и сестра. А вот и 'лис' с Томасом.
Двое: рыженький пес-лисенок, и пепельный котенок выбежали из соцветья трав.
- Так что вам привиделось? - спросила Дева, дотронувшись прохладной ладошкой до его лба.
Дима попытался вспомнить, но уже не мог - просто какая-то вспышка.
- Да нет - ничего не было. А вы прекрасны.
- Спасибо.
- Как вас зовут?
- Я - Дева. А вы?
Тут Дима понял, что никакой он ни 'Дима', а ПОЭТ. Так он и назвался:
- ПОЭТ. - потом продолжил. - Давайте пройдемся?
Дева подала ему руку и, улыбаясь нежным солнечным поцелуем, пошли они по аллее, в сторону мраморного замка...
Дима лежал на траве, смотрел на медленно проплывавшую над его головой, ловящую последние лучи уходящего светила, облачную гору.
Где-то неподалеку, радостно залаял Джой, а на фоне облака облака-горы пролетела бабочка с большими, украшенными красивым узором крыльями.
По Диминой щеке катилась слеза, но, что было причиной той слезы, он не знал. Просто пришло чувство
