этот вызов, был столь же неожиданным, как для иных - взрыв атомной бомбы.
- Нет, вы не понимаете. У меня котенок, я вот отдать его должен. Вы не имеете права... Я...
- На комиссию. - махнул рукой белохалатный. - А будешь сопротивляться применим силу.
Итак, прошло еще какое-то время и вот, побледневший Дима, в ряду с еще несколькими незнакомыми ему парнями, стоял перед тем же самым полным врачом, а тот подписывая какие-то бумаги и, не глядя на них, быстро говорил:
- Что же, отклонявшиеся. Все вы были осмотрены и признаны годными к службе. Причем, дотянули вы до последнего срока, так что завтра уже день сборов... - тут он назвал время и место, куда они должны были явиться на утро следующего дня.
Дима аж почувствовал черную мрачность, тоску, боль, которая загудела в воздухе - он то был человеком очень впечатлительным, и, если что-то было не в порядке - болью это отзывалось в его голове.
- Подождите, подождите! - обратился он ко врачу. - Вы не понимаете, вы же ничего не знаете...
- Сцены попрошу не устраивать. За истерика все равно не сойдете. говорил врач, при этом взгляда не поднимал, все перелистывал свои бумаги, и заметно было, что пальцы его подрагивают.
- Куда же вы меня хотите? - с болью прошептал Дима, и почти ничего не видел - слезы застлали глаза его. - У меня, ведь, бабушка - как она на попеченье деда пьяного останется... И вы еще не знаете... Как вы можете увозить меня...
- Все, попрошу удалится. - нахмурил над бумагами брови доктор. - Не забывайте - в случае завтрашней неявки - вас ждет уголовная ответственность.
Дима выбежал из военкомата, взглянул на небо - час уже был поздний - в выси протянулись, похожие на кровоточащие шрамы, борозды; ветер почти не дул, было душно, а Диме и вовсе жарко, пот выступал на лице - сердце стремительно в груди колотилось.
'Как же так?!' - вспыхивало в голове его, когда он бежал к автобусу. 'Как же сейчас, когда жизнь то - настоящая Жизнь поэта только начинается - так вот оборвать ее. Как же я смогу ехать неведомо куда, так и не встретив ЕЕ?
Котенок, чувствуя боль своего хозяина, да еще к тому же и проголодавшись, жалобно замяукал. Дима купил ему плавленого сыра и, наконец, сел в автобус!
Как же он жаждал, чтобы автобус вез его побыстрее, - он, ведь, верил, что она - Дева с ясным лицом, ждет его на скамейке...
* * *
И Катин дух ждали в тот день испытания.
Она решила пропустить этот день в институте - потратить его на поиски котенка.
Сначала она, уселась в ожидании Димы на скамейку, но потом - просидев около часа - а еще и до полудня было далеко, решила отправиться на поиски самой, и, если до вечера не найдет - вернуться к скамейке.
Она прошла в тот самый дворик с тенистыми тополями, где сидели накануне старушки. Теперь во дворе никого не было, веяло прохладой, кроны тополей плавно качались, несли свое чарующее пение...
Казалось бы - прошла она только арку - всего несколько шагов от суетной улицы, а это уже был совсем иной мир - таинственный, вот-вот готовый разразиться волшебной историей.
Она намеривалась обойти все подъезды, этого массивного, сороковых домов сооружения, намеривалась и на чердак подняться и в подвал спуститься, как услышала окрик:
- Эй, тетенька! - и, хоть она вовсе не 'тетей', была, поняла, что именно к ней обращаются - обернулась.
У входа в один из подъездов стоял мальчик, лет семи, хотя точного возраста определить было невозможно. На мальчике была грязная рубашонка и штаны - и сквозь разодранную эту одежку видно было и худющее тело. Голова то - что череп обтянутый кожей, давно не мытый - видны были грязевые пятна.
При всем том, мальчик приносил милое впечатление - все благодаря глазам своим - они, большие, печальные и очень добрые. Благодаря глазам этим, казалось, что - это ангел павший с неба, да испачкавшийся о земной тленный прах.
- Тетенька, а тетенька у вас покушать, или денежки не найдется?
Да - у Кати были и бутерброды, а так же и некоторое количество денег на еду - все это она, нежно улыбаясь, протянула мальчику, и, продолжая вглядываться, в добрые глаза его, молвила, словно поцеловала, спокойным своим голосом:
- Меня зовут Катя. А тебя как?... Расскажи, я тебе постараюсь помочь.
Мальчик взял у нее бутерброды, деньги и, ничего не ответив, зато испуганно оглянувшись по сторонам, бросился к подъезду.
Катя намеривалась начать поиски именно с того подъезда, а потому направилась следом за оборванцем. А мальчик, уже в дверях оглянулся на нее, и прошептал с тоскою:
- Пожалуйста не ходите. Пожалуйста... - и он юркнул в подъезд.
Катя постояла несколько секунд у двери, потом уж вошла. Подъезд, как и следовало ожидать в этом старом здании, оказался массивным, с объемистыми лестничными площадками, с дверьми, похожими больше на ворота в старинные замки с приведеньями.
- Томас... Томас... Томас... - негромко звала, поднимаясь по лестнице, Катя. Раз пред нею метнулся черный кот, а за дверью залаяла собака, заворчала что-то старуха...
Вот последний пролет и - люк на чердак. Катя надавила - неужели заперто.
Нет - не заперто - все-таки поддается, просто сверху на люке лежал какой-то груз. 'Вполне возможно, что ты через другой подъезд на чердак пробрался... ну а не окажется тебя там - значит, в подвале посмотрю...'
Она надавила сильнее - люк поддался и, вдруг, стремительно откинулся в сторону - грохнул о пол. Забили крыльями голуби, однако за ними - услышала Катя и быстрые шажки...
- Томас. Томас. - звала она, выбираясь на чердак, оглядываясь.
Это был не чердак - настоящая обитель таинств. До потолка было метра три, стены а стены поднимались полусферой, обозначая подъезды, выступали каменные блоки, однако, они только образовывали укрытия, оставляя проход свободным на несколько десятков метров - тут и там, неведомо из каких отверстий пробивались мягко-златистые солнечные колонны, в которых дивным вальсом кружили пылинки. Свет вокруг колонн несколько рассеивался, однако, в отдалении, все плавно расплывалось в чарующем полумраке. Было тепло и чисто, пахло соломой, пышные перины которой, неведомо кем, и неведомо для чего в это место принесенные, лежали на полу, и особенно много - между каменных блоков.
- Томас. Томас. - Катя медленно пошла вперед, и, когда ступала в солнечные колонны, свет поцелуями обнимал ее.
Вот очередной 'тайник', между блоков - оглянувшись туда, Катя остановилась.
Там забившись в угол, сидел мальчик с добрыми глазами - а рядом с ним, обнявши его - девочка - лет семи.
И Катя сразу поняла, что мальчик этот и девочка - брат и сестра. Хоть и были они и грязными, и тощими, но, в лицах было что-то неуловимо общее; были одинаковыми и густые русые волосы - но, самое главное глаза. И у девочки эти большие, пронзительно печальные, наивные и добрые - невинные детские глаза. На девочке - одето было некогда темно-голубое, а теперь почти темное платьице.
Глядя на этих двоих, смотрящих с испугом, с недоверием, но и с надеждой, и с нежностью - Катя поняла, что не оставит их, пока не сделает для них все, что только сможет сделать.
- Извините. - прошептала она и, вдруг, почувствовала, как из очей ее выступила слезы. - ...Извините, я вашему брату представилась, а вам еще нет - меня Катей зовут. Я хочу дружить с вами.
Она шептала, и весь воздух наполнялся чем-то возвышенным, облачным. Она говорила и прекрасен был ее лик, ее очи - в которых с таким нежным чувством заблистали слезы.
И сестра и брат, не чувствовали больше испуга, но доверие и радость, что теперь Катя присоединилась к их маленькой компании.
Девочка даже улыбнулась, взглянув в личико своего брата, потом протянула ручку Катя и звонким детским голоском, точно колокольчик пропела:
- А меня, Машенькой зовут. А братика моего - Петрушенькой...
