голоса сливались в единый гул, а за мельканием серо-темных тел невозможно было уследить - словно кто-то стремительно перекручивал 'кубик-рубик', да так стремительно, что едва пар не шел.
Позади сопели охранники.
- Слышь: давай на центр станции выйдем.
Сережа ничего не отвечал; шел совсем рядом от края платформы. Вот стал нарастать рев и мальчик увидел, как из черного зева несется на него железное чудище. Рев стал нестерпимым и Максим заорал ему на ухо:
- Вот это и есть электричка! Смешно смотреть: ты, как дикарь из леса, глаза вытаращил - мчится будто на тебя чудище - змея стометровая! Я такое тоже в фильме видел.
Электричка остановилась; двери пронзительно распахнулись и хлынули из них набитые под высоким давлением бледные, усталые человеческие особи.
- Слышь, стой! - обиженно начал охранник; однако, Сережа взял Максима за руку и они пошли еще быстрее, проскальзывая между тел.
Томас пронзительно мяукнул, вцепился в Сережино плечо еще сильнее, расцарапал его до крови.
'Осторожно, двери закрываются!' - объявил неживой голос, однако народ только начал вбиваться в душное, железное нутро и Максим шепнул:
- Рано!
Вот платформа опустела: набитые вагоны стоят еще с распахнутыми дверьми, а вдоль в них идут быстро; да едва ли не бегут Сережа с Максимом: в двух шагах охранники...
- Ну, повезет, не повезет. - шепнул Максим, когда они проходили около какой-то двери. - С разбегу: три-четыре!
Они бросились в двери: впихнулись в эту усталую массу, и в тот же миг двери захлопнулись; электричка дернулась, поехала стремительно набирая скорость.
Сережа был вжат в стекло с надписью: 'Не п ис о ться', но все же ему удалось развернуться, увидеть платформу: там в нескольких сантиметрах от него, неслись, расталкивали вновь набирающуюся на платформу массу, охранники; были слышны даже их бессмысленные, крайне напряженные выкрики: 'Стой!', но поезд уже ворвался в черный туннель.
- И с котенком сюда! - раздался ворчливый женский голос. - Уберите котенка-то! Кто вам... - Сережа зажал уши и ничего больше не слышал.
На следующей станции они были вынесены из вагона людским потоком и Сережа уж думал бежать из этих подземелий, как Максим настоял на том, чтобы они проехали еще с несколько станций, сделали две пересадки, и уж после этого вышли в город - все затем 'чтобы запутать следы, оторваться от погони'.
Потому они вбежали в электричку и поехали дальше.
На второй пересадке случилось непредвиденное: Сережа, уставший от голосов, от рева железного чудища, от блеклых цветов, закрыл глаза, зажал уши и отвернулся к стенке. Максим же сам замешкался, рассматривая изображение лабиринта станций. В общем, он выбежал на станцию, а про своего друга стоящего с закрытыми глазами и ушами, вспомнил уже, когда двери захлопнулась и чудище начало разгонятся.
- Сашка! Слышишь! - Максим забарабанил по окну.
- Тебя что ли? - дотронулся кто-то до Сережиного плеча.
Мальчик повернулся, увидел Максима, но слышать, что он кричит уже не мог. На следующей платформе сошел, поехал назад, долго бродил по станции; потом, решив, что Максима в этой массе уже не найти, вновь сел в электричку, чтобы посмотреть, как бы побыстрее вырваться к городским окраинам...
Вот станция 'Лесная' и как раз конечная. Сережа встал у стекла, осмотрел вагон: опять усталые, погруженные в себя или в ленивую беседу лица. Людей не так уж и много; большая часть, значит, уже успела рассосаться по домам.
Он прикрыл глаза, представляя себе, как совсем скоро побежит навстречу Светолии, как она расскажет ему еще какую-то быль, и он увидит эту быль, как живую между вечерних, темнеющих ветвей - то, что пока он доберется до леса наступит темень и то, что ждет его родителей - он тогда не задумывался. Слишком велика была жажда вырваться...
Проехали две или три станции, вновь обрушилась за окошками грохочущая темнота, когда раздался скрипучий старушечий голос:
- Помогите, бедной, одинокой! Дай вам бог здоровья!
Сережу не удивить было нищими - он видел их и на улице; потому, погруженный в созерцание лесных образов даже не взглянул на нее...
Однако нищая приближалась, и вот Томас вновь вцепился в Сережино плечо и зашипел:
- Ты что... - обратился было к нему Сережа да тут и замер: он не поднимал головы и с той стороны, откуда надвигалось, выкрикивая свое: 'Помогите' нищая - увидел краем глаза огромную, почти в человеческий рост, сгорбленную и, к тому же идущую на задних лапах крысу.
Что за дьявольщина! Мальчик резко обернулся и увидел... обычную старуху, нищенку.
Одетая в какое-то грязное тряпье, оно как раз протянула морщинистую темную руку за милостынею, как почуяла Сережин взгляд, все вздрогнула, развернулась в его сторону; хищно сжала руку с монетами и уставилась на него злым и внимательным взглядом. Это были не человеческие глаза - это были животные глаза громадной, голодной крысы, смотрящей на лакомый кусок сыра.
Мальчик поскорее отвернулся, и краем глаза вновь видел огромную и уродливую, старую и грязную серую крысу, которая слизким взглядом неотрывно теперь наблюдала за ним.
Томас зашипел пуще прежнего и запрыгнул, вдруг, мальчику прямо на макушку.
Сережа вскинул взгляд, и вновь увидел сгорбленную старушку с крысиным взглядом. Она не выкрикивала больше: 'Помогите!'; но, переваливаясь всем свои жирным телом, опираясь при ходьбе на кривую, темную палку, направлялась прямо к Сереже.
- Помогите - это не человек! - сдавленно как-то выкрикнул он, а старуха уже остановилась прямо перед ним и страшным, словно из под толщи воды прорвавшимся голосом, прохрипела:
- Берегитесь теперь, ясновидящий!
Сережа затравленно метнул взгляд по вагону: один только мужчина безразлично на него глянул - мол, подает малец милостыню нищенке - да что тут еще можно было предположить?
Туннель завизжал, надвинулась станция, а старуха еще раз проскрежетала свою угрозу:
- Берегись, ясновидящий! - ее крысиный, слизистый глаз приблизился прямо к его лицу, и мальчик почуял острый запах подгнившего сыра и еще каких-то отбросов.
Томас впился в Сережино плечо, должно быть до самой кости, однако мальчик тогда и не чувствовал боли.
Двери распахнулись, а Томас, поджав уши, сорвался с Сережиного плеча, перелетел через голову нищенки-крысы, оттолкнулся еще от чей-то головы и вот уже вылетел на платформу.
- Берегись! - моргнула слизистыми зрачками нищенка и быстро вышла вслед за котом на платформу.
- Томас! - Сережа рванулся следом за котенком; увидел только спину страшной старухи, но поборов страх бросился за ней, крича:
- Отдай Томаса!
Тут налетела какая-то людская масса, пронесла его несколько шагов, да и оставила стоять одного около стены.
В этот час на станции оставалось не так уж и много народу: бледные пассажиры, опустив головы быстро проходили мимо - станция просматривалась из конца в конец, но ни Томаса, ни старухи-крысы нигде не было видно.
- Томас! - позвал Сережа.
Он ходил по платформе, заглядывал в какие-то запрещенные для посторонних уголки в течении последующего получаса. Затем, поднялся наверх, осмотрел зал около касс; ненадолго вышел под потемневшее звездное небо отгороженное светом фонарей и стенами домов, там тоже позвал котенка и побежал обратно, в подземелье.
На платформе стало совсем уж пустынно, одиноко, страшно. Сережа захотел даже, чтобы появилась огромная толпа; чтобы люди толкались, чтобы было много-много этих перемешивающихся, безрадостных
