Щербинин Дмитрий
Светолия
ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ
СВЕТОЛИЯ
Двенадцатилетний Сережа уже поднялся с кровати и остановился перед окном.
Разливалось, заполняя весь мир, ранее утро. Большой и златистый солнечный шар всходил за рекой, за дальними лесами; и тогда Сережа обрадовался, что их дом стоит на городской окраине, откуда и река, и леса дальние так хорошо видны. Поля все покрылись темными полосами, а кой-где золотыми жилками и уже спешили к покрытой мокрым льдом реке, маленькие ручейки.
- Сегодня же первый день весны! - понял Сережа, когда взглянул на нежно синее, ласковое, приветливое небо, где медленно, почти неуловимо для взора, плыли кучерявые облачка.
Сережа уж собрался отойти от окна, как услышал звук: словно бы пение хор, какой-то неземной, воздушный, запел вначале едва уловимое, потом все усиливающиеся 'А...', в котором мальчик вскоре услышал свое имя.
Быстро оглядел комнату; потом, прислонившись лбом к нагретому утренним светом окну, выглянул во двор - искал, кто это звал его, хоть и знал уже (сердцем знал), что голоса летят из-за реки, летят через поле из леса.
'Приди, приди' - пели голоса и Сережа отчаянно замотал головой: 'Ну уж нет, никогда...' - тут он даже перевел взгляд на 'видик', по коему недавно смотрел фильм про мертвецов обитавших в лесу - из них текла слизь, они почему-то орали и, хоть и были мертвыми, бегали за живыми.
- Ну уж нет! - повторил Сережа, смотря на дальний лес, над которым уже взошло солнце.
Из коридора раздались шаги матери и ее сонный голос:
- С кем там разговариваешь?
Открылась дверь и вот она уже внимательно смотрит на Сережу.
- Ага, проснулся уже... Ну иди - завтрак готов. Не забывай - сегодня едем за город.
- За город... - рассеянно повторил Сережа и тут сразу все вспомнил: ведь отец его - человек богатый - решил на этот воскресный, обещанный солнечным день, устроить для себя и для своих друзей по работе то, что ими называлось 'уик-эндом'. И уже накануне несколько корзин еды и выпивки были загружены в 'джип', что чернел, пикая время от времени сигнализацией, под их окнами.
- Нет, я что-то неважно себя чувствую. - произнес Сережа, который теперь и близко не желал приближаться к лесу.
- Сейчас я тебе таблеток дам. - зевнула мать. - Я то знаю, от чего у тебя все эти головные боли. - она кивнула на компьютер, рядом с которым лежали и несколько дисков с последними играми.
Да - Сережа, что говорится, завяз в компьютерных 'бегалках', просиживал, порой до полуночи, и, видя бегущих на него чудищ, убивал их из самых разных орудий сотнями; до тех пор, пока мать не отключала все, и не говорила, что пора спать. Впрочем, матери и отца часто не было дома: все какие-то ужины, да 'презентации' и тогда Сережа бегал среди монстров до самого утра, до дребезжащей головной боли, до крови из носа. Покачиваясь, как зомби из фильмов, которые от тоже любил смотреть, он добирался до кровати, но и во снах видел тех же монстров - перекрученных, слипшихся, истекающих кровью...
- ...Опять, небось, ночью включал. - раздраженно говорила мать. - Вот отцу скажу, останешься...
- Нет, нет - не сидел. - поспешил заверить ее Сережа, испугавшись, что компьютер и шлем у него могут отобрать.
В открытую дверь вбежал, неуловимой тенью скользнул на Сережино плечо котенок, названный Томасом. Он прижался своим теплым, пушистым боком к Сережиной щеке, и все страхи, вызванные 'лесными голосами' тут же растворились в его теплом мурлыканье.
И вот, спустя немного времени, Сережа держал на коленях Томаса, поглаживал этот пушистый, мурлычущий комочек и рассеяно смотрел в окно отцовского 'джипа' - быстро пролетела их улочка, а вот уже и мост... Отец громко включил музыку, и мурлыканье котенка потонуло в этом шуме.
Отец громко, стараясь перекричать им же включенную музыку, разговаривал со своим приятелем: скверно ругался и тут же начинал смеяться. Позади бибикал еще один 'джип' - там тоже играла музыка и виднелись раскрасневшиеся, полные лица отцовских приятелей...
Сережа уже устал от этого шума, прислонил к мордочке котенка, услышал, как он мурлычет.
- Сережа, перестань! - одернула его мать, которая сидела с заспанными глазами рядом.
Сережа отстранил котенка, взглянул в окно: они уже съехали с шоссе и рассекали, разбрызгивая золотую кровь, разогретые теплым, первомартовским солнцем ручейки...
- Мама, а правда, что в лесу кто-то живет?
- Что... - зевнула мать. - А звери... птицы... Скоро все просунуться, и вернутся из теплых стран.
- Ну а кто-нибудь кроме зверей, мама?
- Кто... бомжи разве что... да нет - они бы все перемерзли там. Нет кроме птиц и зверей никто в лесу не живет.
- А мертвецы, мама?
Отец и приятель его задрожали от чего-то веселого и грубого, даже 'джип' вздрогнул.
- Осторожней веди! - раздраженно выкрикнула мать.
- Так живут ли, мама?
- Кто?
- Мертвецы или чудища какие... чтоб могли прямо из леса меня позвать и под гипнозом к себе привести?
- Сережа, я тебе скажу: никаких больше компьютеров и видео, до конца этой недели...
- Ладно, мама. - согласился Сережа, решив, что до вечера, она все равно про это забудет. - Ну не мертвецы, не чудища; ну а как из сказок... - он осекся, решив, что тут он сморозил полную глупость: уж в кого-кого, а во всякие детские сказки он совсем не верил: уж какой-нибудь капающий слизью монстр из фильма иль из игры казался ему куда более реальным, нежели баба-яга иль Кощей Бессмертный - упоминание о таких персонажах вызывало разве что улыбку - конечно же сказки для младенцев.
- Конечно же их нет! - рассмеялся Сережа и в этот миг 'джип' остановился.
Они выбрали место на окраине леса: здесь стояли светлые, кажущиеся особенно чистыми на фоне светло-синего неба березки. Они плавно расходились из лесной глубины; словно бы распахивая на встречу приезжим широкие объятия. Только вот Сереже не объятья вовсе представились, но раскрытая пасть, зовущая голосами нежными, молодыми, с трудом прорывающимися через крик колонок.
'Приди к нам' - пронеслось по древесным кронам...
'Вот опять' - с ужасом понял мальчик и оглядел тех, кто вылезал из 'джипов' и иных машин - новеньких, сверкающих лаком, ярких, словно разлитая краска, беспощадно плюющих в воздух синими клубами: они (и люди, и машины) очень шумели, быстро разговаривали, иногда, для вида, оглядывали возвышающийся над ними лес; вздыхали глубоко, грубо шутили, хохотали; уже открывали какие-то банки, что-то жевали, шли в кусты мочится, обнимались; тискали в объятиях своих женушек и просто знакомых...
А женушки, и Алешина мама, уже раскладывали столики, ставили на них еду; муженьки, хохоча, шутя, надрываясь, чтобы перекричать голоса певцов и певиц, легко разводили из заранее закупленных сухих дров костер. Кто-то - уже пьяный, красный пухлый - заорал, что хорошо бы понюхать, как 'воняют' не сушенные ветви и принялся ломать их с берез.
На столики выставили бутылки, с красивыми надписями; одну бутылку уже успели разбить, и ругаясь и смеясь, и шутя, что это на 'счастье, на успехи в бизнесе, и на гармонию человека с природой' - собрали в пакет и выбросили в ближайшую канавку где журчал, обращенный в живое злато снег.
Вот уже сидят все за столом: огромный суходровный костер, наполняет все сильным теплом, едва ли не жаром. Алешу усадили вместе с детьми (пухленькой девочкой с куклой 'Барби' и печальными глазами, и мальчиком, который неотрывно смотрел на своего пьяного, бормочущего папашу) - на Сережиных коленях пристроился Томас и каким-то образом в этом шумовых волнах умудрился заснуть.
- Наливай себе соку! - крикнула через стол пьяная уже мать.
А отец (или не отец, а зомби?) - с мутными, тупыми глазами вскочил и запустил наполовину опорожненной бутылью в березы: бутыль с силой врезалось в одну из белых красавиц и оставив на ее коже темную отметину отскочила куда-то в рассеченный широкими прогалинами снег.
- Это вам еще на счастье! - заревел не своим голосом отец. - Давайте бить стекло!
