Чужая радость работала наподобие мощнейшего магнита. Десять прыжков вперед, десять назад -- вот жизнь-то! Никаких тебе душных кабинетов, никакой пыльной документации.
Не без труда вернувшись глазами к проспекту, Евгений Захарович скрипнул зубами. Синусоида настроения злой кометой взмыла вверх. Так!.. Где-то тут должна быть ссылка на литературу. Ищем, смотрим и не находим. Хорошо-с! Не больно-то и надеялись! Стало быть, вопросик им жирненький на полях! И не просто жирненький, а вот такусенький! Пусть вздрогнут, родимые! Как вздрагивали в свое время чиновники от сталинских ремарок. Так... Аббревиатура не объяснена, предложение не с заглавной буквы, а тут и вовсе какой-то ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не п
онял. Неуверенно фыркнул. Это какой же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким слогом!.. Внутренне взрычав, Евгений Захарович снова покосился на окно. Возле орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть, воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха. Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Видно, любила, дуреха, и пельмени, и колбасу. Сообразив, что глупая воробьиха рано или поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович
решительно поднялся. Черт бы побрал этот дарвиновский отбор! Кого и куда отбирали? Зачем? Разве там, в начале пути, было так уж плохо? Вон воробьи, к примеру. Ни слонами, ни львами не хотят быть. И правильно! Счастлив малым -- не требуй большего!.. Пальцами он оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат! Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -- не в счет. Его создают из
гои, а изгои, как известно, -- класс неимущий, класс вымирающий, и человечество тут ни при чем... А в общем -- бежать! Со всех ног и со всех рук! К горизонту, по примеру предков! Потому что были счастливее нас, потому что не знали ни озоновых дыр, ни затхлой воды, ни прогорклого воздуха. Воевали себе, бродили с с пудовыми палицами на загривках и в ус не дули...
###Глава 3
Четыре этажа, коридоры по восемьдесят метров, да еще пролеты -- всего метров триста, а то и четыреста. Дистанция вполне приличная -- почти стадион. Но пробегать ее следует стремительной рысцой, озабоченно морща лоб, не замечая ничего вокруг. И только в этом случае ни у кого не возникает сомнения, что шаг ваш целенаправлен, а бег глубоко осмыслен. Напротив, будет расти и цементироваться миф о вашей удивительной занятости. Ласково и благосклонно будут глядеть вслед седовласые начальники, и до ушей ваших донесутся сочувственные вздохи коллег. Весьма желательн
о носить с собой увесистую папку или тот же разлохмаченный проспект. В дипломате или просто в руках. Немаловажный штрих. Он убеждает -- то бишь, делает ложь убедительной. А здороваться надо чуть рассеянно, не сразу узнавая, и никогда не скупиться на виноватые улыбки: мол, рад сердечно и безмерно, но, увы, ни минутки и ни секундочки... И торопиться, торопиться -- бежать не оглядываясь, ибо оглядывающийся -- подозрителен. Очень неудобно встречаться и здороваться с людьми дважды. Еще хуже -- трижды. Покоситься и промолчать -дескать, виделись, браток, -- недипломатичн
о, здороваться вторично -- глупо, а отворачивать голову -- вовсе нехорошо. Поэтому бегущий по институту должен быть вдвойне осторожен. Следует иметь нюх на подобные вещи, и Евгений Захарович такой нюх имел. Двигаясь по коридору, он уверенно набирал скорость, впадая в знакомое 'транспортное' состояние, когда не хотелось ни о чем думать, и мысленная апатия согласованно вплеталась в канву дорог.
Впереди замаячила фигура атлета. Человек бежал навстречу, как поезд по рельсам, и Евгений Захарович взял чуть правее. Он давно подозревал в атлете тайного конкурента, приверженца той же 'маршрутной гимнастики'. Слишком уж часто судьба сталкивала их на лестницах, в коридорах и вестибюле. Впрочем, 'конкурент' в самом деле мог оказаться занятым человеком. Как говорится, чудесное упрямо вторгается в наши дни. И почему бы, в конце концов, не поверить в существование этакого талантливого бодрячка, представителя новой формации, гармонично впитавшей в себя как фи
зические, так и умственные достоинства. Тогда и впрямь объяснима вся эта спешка. Гений не умеет медлить, гений -- это волк, настигающий добычу. Лаборатории, кабинеты, умные разговоры, мимоходом идейку -- одному, другому, попутно в библиотеку за цитаткой... А ведь как не похож на ученного! Даже на рядового кандидата не похож. Скорее уж кандидат по штанге или воспитанник атлетического клуба, созданного при институте для привлечения молодежи к науке. Вон какой богатырь! Мускулистая грудь, столбоподобные ноги, а руки!.. Это же не руки -- шатуны какие-то! Богатырь несс
я, отмахивая шатунами, нелепо пригибая могучий торс к вскидываемым ногам. Непонятнейшая походка! Это уже на всю жизнь. Разве кто скажет такому, что он вихляет телом, словно клоун? Надо быть героем или безумцем, что, впрочем, одно и то же.
Евгений Захарович подумал о Толике. Вот с ним напару он мог бы, пожалуй, рискнуть. Вид у Толика тоже очень даже внушительный. Возможно, атлет даже выслушал бы их до конца. И только потом стал бы в бойцовскую стойку...
'Поезд' промчался мимо, и на Евгения Захаровича пахнуло молодеческим потом, одеколоном 'Шипр' и чем-то еще, идейно-здоровым, внушающим боязливое уважение. Взвихрив воздух, атлет добрался до поворота, и через секунду мраморная лестница загудела под его слоновьими стопами.
На втором круге у Евгения Захаровича заныло под левой лопаткой, а 'нюх' подсказал, что пора заканчивать. Отпыхиваясь, он спустился на родной этаж, заглянул в лабораторию. Здесь по-прежнему пили чай, хрустели сушками. Попутно глазели на экран отремонтированного кем-то телевизора. Горделивые мундиры в высоких разукрашенных фуражках, в десантных ботинках и белых перчатках торжественно маршировали по площади. Не то Англия, не то Испания...
-- Не признаю я такую шагистику! У наших лучше как-то, экономнее... Гляди, как размахались, и выверты в коленках неестественные какие-то. Сколько у них между шеренгами? Небось, поболее метра будет! А нас, помню гоняли плотненько, носом к затылку, и не дай Бог, кто споткнется. Все повалятся -- разом!..
-- Между прочим, по второй футбол гонят. Может, переключим?
Против футбола не возражали. Хрустнул сломанной ключицей переключатель, и парад превратился в галдящий стадион. Цветность у телевизора барахлила. Трава была красной, мяч желтым, а у ворот зевали синелицые голкиперы. Но сюжет в общем и целом был знаком. Распаренные игроки энергично бегали взад- вперед, с азартом сшибались лбами, падая, жевали от боли красную траву. Перекликаясь с телевизором, продолжало болтать радио, и гражданственный бархат вещал о чем-то скучном, что почему-то должно было дойти до сознания каждого...
Снова оказавшись в кабинете начальника, Евгений Захарович рухнул на стул и, стиснув себя в волевых тисках, попытался сосредоточиться на мысли о проспекте. Увы, заряд иссяк, все было тщетно. Вместо проспекта думалось о мягком диване, о белоснежной подушке и сладком нескончаемом сне с зеленоглазой буфетчицей. Заявись в этот момент враг, Евгений Захарович сдался бы не моргнув глазом. Сдался с одним- единственным условием -- чтобы можно было не поднимать рук и чтобы в плену ему предоставили какой- нибудь хоть самый завалящий топчан.
Мутными глазами он обвел комнату. Вот здесь бы его, у стеночки... Розовый, пышный, такой желанный... Евгений Захарович вгляделся в стену мученическим взором, взывая к невидимому топчану, умоляя проявиться из небытия, приласкать униженное бездельем тело. Увы, стена безмолвствовала. Из-за фанерной плиты, втиснутой за шкаф, дразняще выглядывали тараканьи усики. Насекомое было раздавлено еще вчера, но усы по-прежнему казались живыми и даже как-будто чуть-чуть шевелились. Бедный таракан-тараканище... Евгений Захарович хорошо помнил, как прижал фанерный лист к ст
ене, как раздался неприятный хруст. Никаких особых ощущений он тогда не испытал -- ни стыда, ни злорадства, -- одну лишь легкую брезгливость. Все-таки убийство убийству рознь, и клопы, мухи, тараканы -- вроде как не в счет, как не в счет говядина и свинина, как не в счет бессловесная флора.
Скрипнула дверь, и в кабинет заглянула Пашкина голова.
-- Лешик прискакал. Народ пробки выдергивает.
-- Электрические? -- не понял Евгений Захарович.
-- Сам ты электрический! Пиво, говорю, приехало. Так что шевели цырлами! Это тебе не компот, враз расхватают.
Пришлось вставать и шлепать за купленным пивом.
