самому забыть обо всем в Поднебесной, забыть обо всем в Поднебесной легче, чем заставить всех в Поднебесной о тебе забыть'. Каждый шаг в этом направлении знаменует утрату очередного кванта массы покоя.
Но и преодоление звукового барьера еще не гарантирует истинной пустоты. 'Если в поисках своего места в жизни ты наткнулся на очередь - знай, что ты забрел не туда' - гласит одна из заповедей номада. Дальнейший путь пролегает через разреженное облако маргиналов. Они выброшены из черты оседлости, оторваны от социального тела, но все же сбиваются в стаи (в тусовки, банды, таборы). Они держатся поодаль, но движутся параллельно общему курсу Weltlauf и потому отчетливо идентифицируются как анти- частицы, асоциальные элементы. Изгои, бродяги, уголовный мир. Ускорение, недостаточное для отрыва, хотя и приводит к отрицанию моральных норм устойчивой социальности (экзистенциальной оседлости), но все же стая имеет свои волчьи законы и связана страхом их нарушить.
На малых скоростях, где число степеней свободы ограничено, всегда существуют точки кристаллизации и вокруг них взлетающая и оседающая пыль унесенные ветром, лишенные суверенности самопричинения. В определенные периоды истории, когда происходит общее ослабление социальных связей (революции, гражданские войны, обвал столпов нравственности), мы видим повышенную концентрацию неприкаянных. Из них лишь немногие обретают устойчивость в движении, свой Дом Бытия на колесах, большинство готово променять ужас неприкаянности на любую степень послушания. Только истинный номад, доброволец и профессионал неприкаянности готов к ежедневному началу бытия-заново.
5, Три истории о Клирике
Эти три история, неприхотливые в литературном отношении и лишь отчасти документальные, весьма полезны для иллюстрации вышеизложенного и для пояснения дальнейших разрозненных мыслей.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
Леха Шалый с бригадой катал работали на поезде Архангельск - Киев, собирая 'налоги' с вахтовиков. К беспределу был не склонен, оставляя обираемым как минимум половину. Слишком большие компании обычно не трогал, хотя по настроению мог пойти и на риск. Леху уважали за правильную интуицию (пруху), за ничтожный процент неудач и отсутствие мокрых дел.
День, когда произошла встреча с Клириком, начался как обычно. Проводник вагона объяснил, какие купе следует трясти; пятое было последним. Леха и двое его ребят открыли дверь специальным ключом, Шалый привычно поинтересовался, все ли хотят доехать до дому живыми. Трое вахтовиков-нефтяников, быстро перепробовав все возможные возражения от угроз до причитаний ('целый месяц вкалывал', 'дома дети малые'), смирились перед более убедительными аргументами, среди которых был и пистолет. Тем более что Леха объяснил: сами не отдадите сколько надо - обшманаем и все заберем.
Четвертый попутчик, лежа на верхней полке, с интересом наблюдал за происходящим.
- Ты чего разлегся? Давай слезай и плати.
- А сколько с меня? - поинтересовался пассажир.
- Сам называй половину. Только учти, попробуешь зажать - заберем все.
Человек приветливо взглянул на Леху:
- Я-то не совру. А ты возьмешь половину? Иначе фарту не будет, ребята знают, - спрыгивая с полки, четвертый пассажир подмигнул спутникам бригадира.
- Слово, - ответил Леха, окидывая взглядом потрепанные джинсы и еще более потрепанный чемоданчик, доставаемый с багажной полки.
Человек открыл чемодан, извлек из него сменную рубашку, шерстяные носки, складную удочку, Библию и, наконец, кошелек. Из кошелька он вытащил монетку и протянул Лехе.
- Что это? - спросил бригадир.
- Это десять эскудо, португальская денежка.
Леха кивнул ребятам, те без лишних слов похлопали фраера по карманам и развели руками. Бригадир швырнул монетку в раскрытый чемодан и повернулся, чтобы уйти.
- А слово? - лучезарно улыбаясь, спросил человек.
- Что слово?
- Ты обещал взять половину? Бери.
Каталы недоумевающе посмотрели на странного пассажира. Тот пожал плечами:
- Мне-то что. Тебе же с ребятами фарту не будет. Вдруг пруха возьмет и кончится? И что вам тогда этот поезд?
- Во дает, чудила, - не выдержал один из нефтяников. Однако бригада молчала, сообразив, что происходит что-то неладное.
- Прикинь, Леха, видать, не фраер, - пробормотал напарник.
- Почем курс твоей паскуды? - спросил Леха.
- Девяносто семь копеек за десять - на вчерашний день.
Помолчав секунду Леха Шалый выругался и произнес:
- Ну что ж, мужик, ты выиграл. Штуку возьмешь?
- Нет, спасибо, Алексей, каждому свое. Я не в обиде. Вот просьба небольшая к тебе есть.
- Ну, говори.
- Видишь ли, мне не очень надо в Киев. То есть я не спешу. Давай я сойду с вами, ты меня покормишь ужином, а завтра посадишь на следующий поезд. Идет?
- Ты о чем, в натуре, говоришь?
- Я правда не спешу. А вот выпить и перекусить не помешает. Кстати, подарок примешь от меня?
- Какой подарок? - Леха Шалый снова ничего не понимал.
- Да вот эту книжку. Возьми.
Леха растерянно повертел в руках Библию и покачал головой:
- Тебе нужнее. Мне некогда такие книжки читать.
- Я ее и так наизусть помню. Так что тебе нужнее, тем более что там про тебя написано.
- Ты съехал, что ли?
- Ну давай проверим. Если ты, конечно, не очень торопишься. Раскрой наугад.
Бригадир катал Леха Шалый, немало повидавший на своем веку, послушно раскрыл книгу:
- Ну?
- Какой номер страницы?
- Ну, 222.
- А, это Второзаконие, - сказал человек и на минуту задумался. - Вот, скажем, стих 66. Проверяй.
Каталы склонились над Библией. Не меняя интонации, странный пассажир продекламировал:
- 'Жизнь твоя будет висеть пред тобою и будешь трепетать ночью и днем и не будешь уверен в жизни твоей...'
Леха не сразу нашелся, что сказать, молчали и подельники. Наконец бригадир спросил:
- Поп какой-нибудь?
- Ну, не совсем. Я клирик, хотя это неважно. Так как насчет просьбы, договорились?
- Ну пойдем, коли не шутишь.
Каталы и Клирик сошли в Рязани.
Затем был ужин в ресторане. Клирик с удовольствием пил коньяк, оказавшись к тому же мастером неназойливой беседы. Леха с ребятами единодушно отметили важное качество, нечасто встречающееся в людях: 'Никакого напряга'.
- Переночуешь у меня на хате, - сказал Леха. - А завтра посажу на поезд. Ну и штуку все-таки возьми...
- Идет, - коротко ответил Клирик.
Распрощались с ребятами, и бригадир повел Клирика домой. Шли через парк; Леха, будучи в прекрасном настроении, стал излагать свою любимую мысль о том, что пруха всегда исходит от Бога. Клирик согласился, что этот тезис будет посильнее онтологического доказательства Ансельма Кентерберийского.
Когда до дома оставалось метров сто, Леха Шалый вдруг ощутил резкую боль в затылке и потерял сознание. Он пришел в себя, когда уже светало. Несмотря на страшную боль, прежде всего обшарил карманы и убедился, что они пусты. Не осталось ничего - ни пистолета, ни денег, ни документов. По словам Лехи, рядом лежал лишь скомканный листочек, вырванный из Библии. Простым карандашом были подчеркнуты два стиха из Второзакония.
