на запад, ни на восток к Москве автотранспорт почти не передвигался, дороги казались пустынными, вымершими. Раза два, не больше, прогудел в полуночном небе фашистский разведчик и умолк. Он так быстро промчался по своему маршруту, что прожекторы даже не успели начать за ним охоту. Тишина была тягучей, настораживающей, и Федор Васильевич грустно вздохнул.
Он заснул далеко за полночь, и, несмотря на невеселое настроение, сон ему снился самый что ни на есть радужный. Будто плывут они с Линой по большому голубоватому горному озеру, он на веслах, она на корме, а холодная вода тихо-тихо обтекает зеленый борт. 'Подвези меня к водопаду', - просит Лина,ноон отрицательно качает головой. 'Зачем? Это же опасно'. У Лины капризно морщится рот. 'Федя, я очень тебя прошу. Мне голоо водопада хочется услышать'. - 'Фантазерка', - улыбается ей Нырко и разворачивает лодку. Гул водопада становится все громче и вот уже перерастает в слитный рев.
Федор пытается повернуть лодку назад, но не может и просыпается, охваченный тревожным ощущением беды.
Над крышей госпиталя плывет тяжелый густой гул авиационных моторов. Нет никакого сомнения, что это проходит большая по численности группа. Самолеты пролетают так низко, что по шуму моторов не сразу различишь их тип: ясно одно - легят бомбардировщики. Тонкое стекло позванивает слегка, отзываясь на голос моторов, а земля дрожит от другого, непохожего на авиационный, гула. В палате горит свет, интендант Птицын, свесив здоровую ногу на пол, тревожно смотрит на него:
- Что-то на передке происходит, Федор Васильевич.
Это же артиллерийская подготовка. Сейчас кто-то вперед двинется. Или мы, или опять они, проклятые!
Не зная куда девать дрожащие пальцы, Птицын нервно стягивает ими воротник серого госпитального халата.
Рявкают близкие бомбовые разрывы, и Птицын с искривленным ртом говорит:
- Да ведь это, кажется, штаб фронга бомбят, едят меня мухи с комарами. Подождите, Федор Васильевич, я сейчас выйду из палаты и все узнаю.
Гремя костылем, он вышел из палаты. Один за другим раздались поблизости три бомбовых разрыва. С разрисованного потолка посыпались куски штукатурки, гдето зазвенело выбитое стекло, и волною ветра распахнуло дверь. В её проеме стоял высокий плечистый хирург Коваленко, но не в белом халате, в каком обычно его всегда видели медперсонал и больные, а в сапогах, в выгоревших бриджах и гимнастерке со шпалами, перепоясанной портупеей. Лицо его было бледным.
- Плохо дело, Федор Васильевич! Немцы прорвали нашу оборону под Вязьмой и перешли в новое наступление. Включал радио: одни победные марши и лозунги о том, что они наносят последний удар, после которого война закончится с падением Москвы. Еще хуже другое: со штабом фронта никакой связи. Сейчас поеду туда, чтобы все решить с эвакуацией госпиталя. Нужны машины. - Он задумался и, почесав небритую щеку, продолжил: __ Под свою ответственность отдал приказ всем легкораненым и способным передвигаться немедленно двигаться на восток. Как вы полагаете, Федор Васильевич? Не ошибся?
- Нет, - тихо ответил Нырко пересохшим, плохо повинующимся голосом.
- Спасибо, - наклонил голову хирург. - С легкоранеными решено. Хуже с такими, как вы. Вас у меня свыше тридцати.
- Мы подождем, Андрей Иванович, - односложно сказал Нырко Коваленко нерешительно потоптался на пороге, опуская глаза, произнес:
- И ещё одно обстоятельство, Федор Васильевич. Вы самый старший и самый опытный боец... Если вдруг что - я только на вас надеюсь. Правильная команда, она иногда лучше самого меткого выстрела. А теперь до моего возвращения, дорогой Федор Васильевич!
8
Стрелка вошла в палату, поставила на сгул поднос с завтраком и объявила:
- Легкораненые уже собрались в нижнем холле и ждут команды. - Она выглядела крайне усталой: осунувшееся лицо, припухшие вздрагивающие веки. Тонкие пальцы беспокойно скользнули в карманы застиранного халатика:
- Их поведет старшина Беглов. Позавчера у него сняли с правой руки гипсовую повязку.
- Пет, - резко возразил Нырко, - он их не поведет.
У Стрелки вопросительно расширились глаза.
- Тогда кто же?
- Вы поведете их на восток, Лиза.
Она развела руками:
- Да ведь я же не имею права покидать свой пост.
- Это приказ, Лиза, - сухо выговорил Нырко, - а приказы не обсуждаются.
Девушка растерянно опустила руки. Нырко взял её холодную ладонь, нежно погладил и тотчас же отпустил:
- И ещё есть одна причина, Стрелка, заставляющая принять такое решение, - понизив голос, улыбнулся он.
- Какая же? - робко спросила медсестра.
- Наклонись поближе, - попросил Нырко и почти в самое ухо сказал: Всякое бывает на этой войне. Не хочу, одним словом, чтобы какой-нибудь фашистский ублюдок целовал тебя своим поганым слюнявым ртом. Ты красивая, Стрелка. Кончишь медицинский институт, светилом терапии станешь... словом, иди, выполняй мой приказ.
Девушка выпрямилась и нерешительно произнесла:
- Федор Васильевич, у нас же две подводы есть...
может, и вас в одну из них как-нибудь?
Но он решительно покачал головой:
- Ты же видишь, Стрелка, - покосился он на забинтованную ногу, - куда я с этой кувалдой... мы с Аркадием Петровичем будем надеяться на лучшее, кивнул он на примолкшего Птицыпа. Ты скажи, гранаты в госпитале есть?
В его черных глазах под сведенными бровями она прочитала горькую решимость и отрицательно покачала головой:
- Ни одной, Федор Васильевич... взвод охраны ещё вчера сняли на передовую. На весь госпиталь только одна винтовка СВТ. У дежурного на вашем этаже.
- Тоже хорошо, - криво усмехнулся Нырко. - Спасибо и за такую информацию. А теперь иди. Выводи раненых лесом вдоль шоссе, на само шоссе не вздумай и показываться, слышишь, как бомбят. Прощай, Стрелка.
- Прощайте, Федор Васильевич, - всхлипнула девушка. - Я верю, что подполковник Коваленко скоро вернется за вами.
Она вышла из палаты тяжелой разбитой походкой.
На пороге остановилась и обернулась. Прямой её рот болезненно покривился.
- Прощайте, Федор Васильевич, - повторила она.
- Ладно, ладно, не торопись меня отпевать, - грубовато ответил Нырко. - Я ещё после нашей победы над фашистами на тур вальса тебя приглашу.
- Вот мы и одни остались, - упавшим голосом произнес интендант Птицын, когда дверь за медсестрой со скрипом затворилась.
Нырко промолчал. Он не любил бесполезных утешении, тем более когда утешать надо было и самого себя Он чутко прислушивался к тому, что происходило за стенами госпиталя. От вчерашней вечерней тишины и следа не осталось. Шоссе теперь грохотало. Но нему беспрерывным потоком проносились автомашины с набитыми доверху кузовами, передвижные радиостанции зеленые 'санитарки' с красными крестами, лишь привлекающими внимание фашистских летчиков, походные кухни Затем после небольшого интервала, потянулись автотягачи о прицепленными пушками и мрачно сидевшими в кузовах красноармейцами, вперемежку меж этим потоком скрипели подводы, и было слышно, когда затихал рев моторов как цокали по твердому асфальту подкованные копыта лошадей. Весь этот нескончаемый поток устремлялся не на запад, к линии фронта, а к Москве, и было столько скорби в его движении, что напоминал он невольно огромную похоронную процессию. С утра хлюпал мелкий осенний дождик, и небо низко-низко висело над землей, но к полудню солнце развеяло облачность, ярко заблестело над лесом, и тотчас же
