мусор и сказал:
– Вот, возьми. Может, понравится. А не понравится, брось.
Это действительно был венок, и действительно из травы. Но трава была серебряной и блестела, а чашечки цветов рождали золотистые отблески на стенах. Бёдвильд долго держала венок в руках и молчала – не могла выговорить ни слова. Потом несмело возложила его себе на голову и тотчас пожалела, что поблизости не было миски с водой или хоть лужи – поглядеться!
Волюнд наблюдал за нею, прищурив глаза.
Бёдвильд сняла венок и прошептала:
– Ты вправду волшебник…
Волюнд засмеялся:
– Просто я работал без цепей на руках. И думал о том, как подарю его тебе.
– Но где же ты взял золото и серебро?
– Это не серебро, а простое железо. Я вытащил звено из своих кандалов и не думаю, чтобы твой отец догадался их пересчитать. А золото, это кусочек бронзы от кольца, что в стене.
Бёдвильд гладила сверкающие травинки, и они не кололи ей рук.
– Но ведь я смогу носить его только здесь… Иначе откроется, что я была у тебя.
Волюнд вспомнил о чём-то и сказал:
– Вот и твои братья навряд ли станут болтать о том, что видели меня без цепей.
Бёдвильд слово в слово передала ему историю с волшебным тюленем.
– А не так уж они и приврали, – заметил кузнец. – Если вместо «тюлень» говорить «Волюнд», всё сходится. Я отказался ковать, и они принялись угрожать мне мечами. Я мог бы снять голову и одному, и другому!
Бёдвильд тихо сказала:
– Но ты ведь дал им уйти.
Волюнд долго молчал, потом ответил так же тихо:
– Я потому и решил тогда продлить свою жизнь, что знал: вы, дети Нидуда, рано или поздно не утерпите и явитесь сюда, несмотря на запрет. Я думал убить всех вас и тем отомстить. Но первым пришёл Сакси, и у меня не поднялась на него рука. Он привёз мне палку для костыля, и я вспомнил, как тогда, в конюшне, он не испугался и не стал издеваться… А потом приехала ты… А вчера я просто подумал, что у этих молодых волков есть сестра, которая, наверное, их любит…
Бёдвильд, потрясенная его словами, ничего не ответила. Он же сказал:
– Мне нечем тебя угостить, кроме овсянки…
Потом они снова вышли наружу, на яркий солнечный свет. И Волюнд сказал:
– Мне кажется, ты не шутила, говоря, что я отсюда убегу.
Бёдвильд ответила, глядя в солнечную морскую даль:
– Кто же, лишённый свободы, не пожелает её вернуть…
Волюнд проговорил:
– Когда ты впервые здесь появилась, дикие лебеди летели на юг, и я думал, что у меня сердце разорвётся от их голосов. Скоро они полетят обратно на север, туда, где я жил. В нашем краю множество лесных озёр, и они свёркают на солнце, как серебряные щиты. Там живёт весь мой род…
Бёдвильд невольно припомнила слова отца о могущественной и мстительной родне.
– Кто они, Волюнд?
Волюнд ответил:
– В том краю моего отца называют конунгом. Мало похож я на сына конунга, особенно теперь!.. А ещё у меня есть мать и двое братьев, отважных, как орлы на древесных ветвях… Слагфильд и Эгиль… Мы часто бродили по лесам все втроём, пока они не женились. Однажды мы пришли на большое озеро и поставили там дом, а я ещё кузню. Мы назвали это озеро Ульвсъяр – Волчьим, потому что там охотилась стая волков. У них было два вожака – страшные звери. Вышло так, что мы застрелили обоих, и тут-то Эгиль спросил, а может, это были Гёри и Фрёки – Алчный и Жадный, волки Одина, Отца Богов? Братьев ждали дома невесты, вот я и сказал, что приму гнев Одина на себя. Одину ведь и без того не за что было меня любить, я же не воин. Хотя и трусом меня пока ещё не называли…
– Хильдинг ярл назвал тебя так, потому что ты выбрал жизнь, а не смерть.
Кузнец ничуть не обиделся.
– Что он понимает, этот Хильдинг… Да какая мне разница, что там сорвётся у него с языка. Вот если бы ты сказала, что я трус, я, пожалуй, начал бы думать.
Они замолчали. Они стояли рядом, и морская синева сливалась у горизонта с морозной синевой небес.
Нидуд конунг сам встретил Бёдвильд на берегу – а с ним двое его старших сыновей и Рандвер. А сзади вертелся озабоченный Сакси.
Парни высадили её на берег и вытащили лодку, и Нидуд сказал:
– Я спрашивал Сакси, куда это ты подевалась, и он утверждал, что ты поехала вверх по фиорду. А ты появилась со стороны моря. Где же ты была?
Бёдвильд ответила со смелостью, которой и сама не могла бы объяснить:
– Я ездила поискать волшебного тюленя, с которым бились мои братья.
Ее глаза ярко блестели – должно быть, от ветра и солнца, искрившегося в волнах. Нидуд спросил с интересом:
– Ну и как, нашла ты его?
Она ответила:
– Мне показалось, я его видела.
– А зачем ты его искала? Ты надеялась его добыть?..
Сказав так, конунг первым расхохотался, и Рандвер подхватил его смех: женщине надеяться на удачу там, где оплошали два таких удальца!.. Близнецы же переглянулись. Но у обоих рыльца были уж очень в пуху, и они промолчали. А у Бёдвильд где-то глубоко в сердце парило ей одной ведомое счастье. Она поедет на остров снова. И ещё. И ещё!
4
Отшумел весёлый Йоль, и гости, званые и незваные, разъехались по домам. Уехал Атли конунг в свою долину, за горный хребет. И даже Эйстейн скальд, который нигде не имел родного угла и которого Нидуд всячески уговаривал остаться, и тот отправился куда-то в иные места… Только для Рандвера праздник словно бы не кончался. По-прежнему жил он у Нидуда в длинном доме, по-прежнему садился за стол рядом с Бёдвильд. И по-прежнему все улыбались, глядя на них двоих, и особенно потому, что Бёдвильд редко поднимала глаза.
Кончилось это совсем неожиданно.
Была у Бёдвильд любимица рабыня, молоденькая девочка по имени Хильд. Когда-то она жила далеко на юге, в тёплой, щедрой стране, где солнце выше поднималось на
