- Я ни о чем вас не спрошу.
- Все надоело?
- Просто мне надо кончить работу, которой я отдал последние десять лет, а если я обращусь к властям, меня начнут таскать по комиссиям, комитетам и подкомиссиям... Я прошел через все это. Допросы, очные ставки, свидетельские показания в суде, оправдание обвиняемых...
- Все-таки Кальтенбруннера повесили...
- А остальные? Где Бернцман? Зерлих? Айсман? Где они? Бернцман в земельном суде. Айсман у Дорнброка. Зерлих в МИДе...
- Вы пропустили Штирлица, господин Рунге.
- Штирлиц спас мне жизнь.
- Если бы война продлилась еще месяц и русские танки не вошли в Берлин, Холтофф бы вас прикончил, несмотря на все старания Штирлица.
- Вы хотите, чтобы я предпринял какие-то шаги?
- Да.
- Зачем это нужно вам, если я не хочу этого? Я, которого Холтофф мучил, кому он прижигал сигаретой кожу, кого он поил соленой водой? Зачем это нужно вам, если я этого не хочу?
- Зло не имеет права быть безнаказанным, господин Рунге.
- Он одинок?
- Пять лет назад у него родился внук.
- Наши внуки не виноваты в том, что было.
- Верно. В этом виноваты деды.
- Объявив войну, я принесу зло его жене, детям, внуку. Вы призываете меня к мести, а я против мести. Чем скорее мир забудет ужасы нацизма, тем лучше для мира. Надо забыть прошлое, ибо, если мы будем в нем, мы не сможем дать будущее детям.
- Забыть прошлое? Очень удобная позиция для негодяев.
- Вы у меня в доме... Я не имею чести знать вас, но просил бы выбирать точные формулировки.
- Я точен в выборе формулировок. Нас здесь никто не слышит, надеюсь?
Рунге ответил:
- Нас здесь никто не слышит, но мое время кончилось. Так что, - он поднялся, - всего вам хорошего. Ищите мстителей в других местах.
- Сядьте, господин Рунге. Я не собираюсь забывать прошлое. Я не забыл, какие вы писали показания в первые дни после ареста. Я. не забыл, скольких людей вы ставили под удар своими показаниями. Я не забыл, как на допросах вы клялись в любви и верности фюреру.
- Штирлиц...
- И благодарите бога, что я не приобщал ваши доносы к делу, иначе вам было бы стыдно смотреть в глаза Нюрнбергскому трибуналу, где вы вели себя как мученик-антифашист. Я имею слабость к талантам, поэтому я изъял из дела все ваши гадости и оставил лишь необходимые клятвы в лояльности. Благодарите бога и меня, Рунге, что по вашим доносам не посадили никого из ваших коллег. И прозрели вы не в тюремной камере. Вы прозрели, когда я отправил вас в спецотдел лагеря, в удобный коттедж. Вас поили кофе и кормили гуляшом, но на ваших глазах вешали людей, а там были талантливые люди, Рунге, очень талантливые люди. И не моя вина, что вас там начал пытать Холтофф, - тогда я уже не мог помешать ему...
- Штирлиц?!
- Штирлиц... Вы правы, я - Штирлиц.
Рунге отошел к окну. Он долго молчал, а потом повторил:
- Штирлиц...
Исаев усмехнулся:
- Штирлиц...
Рунге долго стоял возле окна и курил. Не оборачиваясь, он тихо сказал:
- Я напишу все, Штирлиц. Вам я готов написать все. Диктуйте.
- Нет... Господь с вами... Я пришел не для того, чтобы диктовать... Я пришел для того, чтобы вы не забывали... Я не хочу, чтобы Холтофф повторял с вашими внуками то, что он делал с вами...
3
- Доброе утро, могу я поговорить с майором Гельтоффом?
- Майор Гельтофф сейчас дома и просил не беспокоить его до одиннадцати.
- Пи-пи-пи...
<Стерва! - ругнулся Исаев. - То, что она не говорит обязательного <ауфвидерзеен>, сбивает меня с толку. Это от старых немцев. Все-таки тринадцать лет в Германии что-нибудь значат>.
Исаев остановил такси:
- Вельмерсдорф, Руештрассе, семь.
Гельтофф жил на Гендельштрассе, но Исаев по привычке не назвал точного адреса. Первое время он и в Москве, когда ехал на такси, ловил себя на мысли, что называет Скатертный переулок вместо того, чтобы просить шофера отвезти его прямо на улицу Воровского.
От Руештрассе до Гендельштрассе было совсем недалеко - полкилометра, не больше. Исаев огляделся: улочка была пустынная и тихая; коттеджи за высокими металлическими заборами, много плюща, плакучие ивы вокруг маленьких озер, воркование голубей и звонкие голоса детишек.
<Улица хорошая, - отметил Исаев, - а вон та ограда с бетонным выступом как раз для меня. Я смогу посидеть, и он меня не увидит из своего дома. Когда он будет выезжать и остановится на улице, чтобы закрыть ворота гаража, я успею сесть к нему в машину>.
Когда из ворот выехал БМВ-1700 и Холтофф пошел закрывать за собой ворота гаража, Исаев быстро поднялся и тут же снова сел - свело ногу. Он понял, что не успеет сесть в машину до того, как Холтофф вернется. Он успел открыть дверь БМВ одновременно с Холтоффом. Тот посмотрел на Исаева: сначала недоумевающе холодно, потом отвалился на спинку сиденья и, побледнев, тихо спросил:
- Ты же мертв, Штирлиц... Зачем ты появился? Что тебе нужно от меня?
- Я рад, что ты сразу поставил точку над . Мне действительно кое-что от тебя нужно.
- Что?
- Хорошее начало... Молодец, Холтофф. Вон автомат. Позвони в газету к редактору Ленцу и пригласи его на дружескую беседу куда-нибудь в бар... Я после объясню, что меня будет интересовать.
4
- Добрый день, редактор Ленц.
- Здравствуйте, инспектор.
- Мое звание - майор.
- Да? Хорошо. Я это запомню.
После паузы Холтофф сказал:
- Мне пришлось пригласить вас в этот бар, потому что так будет лучше. Я не хочу лишнего шума... Вызов в полицию, официальные показания. Это всегда вызывает шум.
- Я не боюсь шума. Наоборот, я люблю шум. Он мне выгоден. Ведь я газетчик, майор Гельтофф.
- Значит, вы не хотите говорить со мной здесь?
Подумав, Ленц ответил:
- Я слушаю вас.
- Ваша газета - единственная, получившая интервью Павла Кочева. Меня интересует, кто из ваших сотрудников беседовал с ним? Когда это было? И где? Я обещаю вам, что это будет нашей общей тайной.
В бар зашли трое молодых ребят и девушка. Они заказали бутылку оранжада и сели к столику возле окна, разложив на нем учебники. Один из парней подошел к музыкальному автомату и бросил двадцатипфенниговую монету. Яростно загремели ливерпульские битлзы.
<Вот сволочи>, - ругнулся Исаев, выключая диктофон, лежавший в левом кармане пиджака.
Откинувшись на спинку кресла, он напряженно прислушивался к разговору Холтоффа и Ленца.
- Итак, где, когда и кто из ваших сотрудников в последний раз видел болгарского ученого Кочева?
- Вы убеждены, что я обязан отвечать на этот вопрос?
- Хорошо. Давайте иначе. Пришлите ко мне того газетчика, который интервьюировал Кочева. Я
