баррикады, боролись против Гитлера... Словом, в сорок втором меня забросили и Париж, я должен был возглавить одну из наших подпольных групп. Я работал в этом прекрасном городе, оккупированном бошами, совсем недолго: меня выдал провокатор. Потом было гестапо. Допросы. Их допросы. Особые, с пристрастием. А потом я оказался в концлагере. И там я должен был погибнуть. И я погиб бы. Но меня освободила Красная Армия.
Это мой ответ на ваш невысказанный интерес: отчего я влез в поиск Янтарной комнаты и других русских ценностей, похищенных гитлеровцами у вас на родине? Вопросы есть?
- Вопросов нет, - ответил я.
Он протянул мне свою сухую, длинную ладонь, и я пожал ее.
- Вы знаете, что в процессе поиска вам будут ставить пачки в колеса, угрожать и лгать в официальных организациях? - спросил Тэрри.
- Почему?
- Потому что мне мешали, угрожали и лгали.
- Ну и что вы мне порекомендуете? Отойти в сторону? Каков ваш совет?
- Я журналист, а не бюро добрых услуг, - отрезал Тэрри. - я сам пишу книгу о Янтарной комнате, но я буду долго ее писать, а вы помоложе и можете преуспеть, такова уж моя звезда...
- Словом, вы отказываетесь кооперироваться в поиске и чем можно помогать Штайну?
- Я этого не сказал. Я готов помогать, но - не советовать. Помощь - в традициях Диккенса, а совет требует платы.
- Тогда помогите, Энтони: меня, в частности, сейчас особенно интересует вопрос - может ли мафия быть заинтересована всем этим делом?
- Бесспорно.
- А кто еще?
- О, вы даже не представляете себе, как много людей выразят свое активное беспокойство по поводу всего этого поиска, да это и понятно: с в о е надо уметь защищать до последнего, даже если это твое - краденое...
Утром я вернулся в Женеву, сел за руль 'форда', оставленного неделю назад около Дворца наций, и отправился в Лихтенштейн, к барону Эдуарду фон Фальц-Фейну, главе туризма этого маленького княжества, затерявшегося в горах, на границе между Швейцарией и Австрией.
Я вошел в 'Квик офис' на центральной площади Вадуца, наклонился к окошечку, где меняют деньги, и спросил:
- Могу я видеть барона?
Женщина обернулась к тому самому мужчине в баварской или, скорее, тирольской курточке, который объяснял мне маршрут в Вену, когда я ехал туда полгода назад, в первый раз, на встречу с министром иностранных дел Виллибальдом Паром; мужчина о чем-то говорил по телефону, заливисто хохотал; его французский был совершенно особым, льющимся, р-р-раскатным.
- Барон, - сказала женщина, - вас.
Барон закончил разговор, улыбчиво поднялся с кресла, подошел к окошечку, спросил по-немецки:
- Чем я могу быть вам полезен?
- Лишь тем, - ответил я, - что вы согласитесь говорить со мною по-русски...
Я никогда не забуду, как высверкнуло у него в глазах, как лицо его дрогнуло и как он, стремительно обернувшись, пошел из своего офиса - навстречу мне в зал, набитый говорливыми американцами и французами: только что прибыло два автобуса с туристами...
Глава,
в которой рассказывается о том, что и бароны бывают разные...
1
...О бароне фон Фальц-Фейне я узнал совершенно случайно, в Женеве, в баре отеля 'Ричмонд', где запрашивал информацию о предстоящем аукционе русских икон, фарфора, серебра и прочих антикварных вещей, проводимом могущественнейшей фирмой 'Сотби'.
Портье, соединявший меня с филиалом лондонской фирмы, протянул трубку телефона; на другом конце провода записали просьбу отправить каталог по адресу: 'Лиссем, Ауф дем Кёленхоф, 35', поинтересовались, только ли аукционы, связанные с русским искусством, интересуют меня; выслушав положительный ответ, порекомендовали приобрести цветные каталоги, хоть цена достаточно велика, но зато информация - исчерпывающая; назвали стоимость, приняли заказ и пожелали всего доброго.
Портье получил с меня деньги за телефонный разговор, выписал счет и заметил:
- Я не думал, что у барона фон Фальц-Фейна так много конкурентов.
- А кто это такой?
- Очень богатый человек, он владеет фирмой туризма в Лихтенштейне; говорят, его родители были русскими аристократами, входили в самый высший свет. Он не пропускает ни одного аукциона; или приезжает сам, или звонит по телефону во время торгов и бьется до победы...
Ну а дальше - дело техники, вопрос пяти минут: добраться до ближайшей почты, войти в зал телефонных переговоров и среди сотен телефонных томов найти один, довольно худосочный по объему - лихтенштейнский, просмотреть его и выписать номер барона и адрес.
...И вот мы едем с ним по маленьким извилистым улицам горного Вадуца барон на своем гоночном двухместном 'мерседесе' впереди, я, прилипнув, словно какой сыщик, - сзади; минуем зубчатые башни замка Великого Князя, сворачиваем в совсем уж крохотный проулочек и останавливаемся возле трехэтажной виллы. На двери табличка: 'Аскания-Нова'.
Барон отворил дверь гаража, загнал свою машину, отпер дверь дома, улыбнулся:
- Милости прошу в матушку Россию.
Он говорит с едва заметным акцентом, но это не акцент иностранца, учившего наш язык; это акцент русского человека, прожившего много лет вдали от Родины.
Я вошел в дом и обомлел - второй раз за пять минут: как, право, не обомлеть, увидав в Лихтенштейне виллу, которая называется 'Аскания-Нова', заповедник, известный в Союзе чуть не каждому школьнику?!
Поднимаясь по лестнице, увешанной уникальными коврами, я чуть не спотыкался о связки антикварных книг, рамы картин, об углы каких-то картонных, аккуратно упакованных ящиков, сохранявших формы скульптур.
Мы поднялись в холл этого маленького замка, барон включил свет, и я обомлел в третий уже раз: вокруг меня в торжественном молчании застыли скульптуры Удона, Лансере; на стенах - русская живопись: Айвазовский, Коровин, Кустодиев, Васнецов.
- Что вы сначала хотите? Есть? - спросил барон. - Или немножечко пройтись по экспозиции, подняться наверх, я там покажу вам вашу комнату, вам нечего делать в отеле, да и мне будет не так грустно, все-таки я живу здесь один, постоянно один... Жена, которая ушла когда-то от меня к американцу, поселилась у Грейс Келли, принцессы Монако, она у нее камер-дама; дочь вышла замуж за голландского художника, бросила сцену в Лондоне, она была балерина, по-русски не понимает... Мамочка умерла пять лет назад, царство ей небесное...
Я попросил разрешения подняться наверх, посмотреть коллекции, и мы начали экскурсию; я замер возле гобелена, пробормотав что-то восторженное...
- Вы сказали 'гобелен' (он произносит по- французски - 'гобелян'). Но это не гобелен. Это ля Мерсье. Огромная разница, невероятная разница! Было три всемирно известных мастера: Гобелян, Обиссон и ля Мерсье. Так вот, ля Мерсье имели фабрику в Петербурге. Они-то и сделали это чудо (во всю стену красовался наш Василий Блаженный, московский храм). Работу им поручила Московская патриархия, и ля Мерсье закончили этот заказ в феврале девятьсот семнадцатого года, когда уж не до храмов было, революция... Семья ля Мерсье вывезла эту единственную в мире вещь в Париж, и я случайно узнал, что ее будут торговать в аукцион! Ну и вот она здесь... Видите, какие прекрасные коричневые тона. Ля Мерсье работали только в этих тонах, Обиссон - в зелено-синих, а уж Гобелян позволял себе использовать все краски, как современная живопись... Между прочим, одна из последних представительниц рода ля Мерсье считает себя русской, потому что тот, кто долго жил в России и отдавал ей себя, не может не считать себя русским... А вот бюст императрицы Екатерины Великой... Это ж работа Удона! Подлинник! А как он попал ко мне?! Настоящая детективная история! Правнучка русского писателя фон Визина (он произнес именно так) живет в маленькой французской деревушке, в крохотной комнатке крестьянского дома, ей уже за девяносто, далеко за девяносто. Так вот, она узнала, что в Москве одна из улиц переименована в честь ее предка. И она написала мне письмо, ибо многие эмигранты слышали, что я собираю искусство, а тут еще Олимпиада, и откуда-то они узнали, что я во многом содействовал тому, чтобы Олимпиада состоялась именно в Москве, а не в Лос-Анджелесе...
- Что?!
Барон рассмеялся:
- Погодите, вы еще и не то про меня услышите! Правнучка продала мне Удона лишь при условии, что я привезу ей из Москвы фото улицы ее дедушки, а я почетный гость Олимпиады, и я поеду к дам, несмотря на бойкот и несмотря на то, что мои лихтенштейнские питомцы тоже не едут, а ведь именно я дал им медали в Лейк-Плэсиде, я, коренной русский, получивший баронство от Лихтенштейна за заслуги перед новой родиной...
Потом мы зашли в его кабинет - огромный, чуть не сто метров.
- Здесь вы посмотрите уникальные русские книги, - сказал барон, - которые я купил на аукционе в Монте- Карло, когда великий мастер балета Сережа Лифарь распродавал дягилевскую библиотеку, нет ей цены... Я купил самые уникальные книги, невероятные фолианты из крамольной новиковской типографии, рукописные Библии, самые первые русские издания... Может быть, поможете сделать каталог, а? Я ведь с трудом читаю русские слова... Но потом об этом, пошли ужинать...
В маленькой, уютной кухоньке барон включил электрическую печь, достал из громадного холодильника два куска мяса, салат, сыры, сунул хлебы в тостер движения его были автоматичны, словно бы он каждый день повторял их, и он, словно бы поняв меня, грустно усмехнулся:
- Каждый день одно и то же... Кроме, правда, осени, когда туристский сезон кончается и я уезжаю путешествовать или отдыхать, чаще всего в Ниццу, к мамочке и дедушке, когда они
