можно крупно подзаработать, поверь мне! Да, ты не взял фотографию Эриха? У нас только две, те самые, что в свое время прислал твой папа....
Шор выпил стакан холодной воды (научились у американцев, ставят на стол, словно аспирин пьянице или хлеб голодающему), достал сигарету и, продолжая слушать тараторившего без умолку Зеккера, медленно, сладостно затянулся, долго размахивал спичкой, наблюдая, как ее пламя мечется в воздухе, прищурился, представив себе цирк, там дрессировщики делают похожие фокусы - выключают свет и гонят сквозь огненное кольцо несчастных собачек, одаривая их за это дешевыми конфетами, потом набросал психологический портрет собеседника, понял то, что ему нужно было понять, и перебил:
- Господин Зеккер, последний раз я пил на брудершафт семь лет назад с марсельской потаскухой напротив пятизвездочного отеля для собак, кошек и пони, хозяева гарантируют люксовое обслуживание... Сколько помню, я не видел вас ни разу, так что не церемоньтесь и называйте меня по-свойски 'инспектор Шор'. Завтракать я не намерен, утром пью только кофе, крайне занят и приехал лишь потому, что вы сказали, будто имеете сведения об Эрихе. Слушаю вас внимательно.
Зеккер словно бы споткнулся, заговорил еще мягче:
- Ах, Соломон, ну, перестаньте, мы братья по крови, а что есть выше этого братства, не надо же, право, выпускать колючки, словно ежик, у моей внучки он живет под кроватью, чудное существо с жестокими глазами, разве можно запретить крохе?! По поводу Эриха я имею информацию, вот она, - он достал из кармана конверт, положил его на стол, оглянулся по сторонам, - пожалуйста, уберите в карман, я чувствую себя затравленным с тех пор, как смог вырваться от Гитлера, я всюду всего боюсь... Ты... Вы думаете, нам легко работать? Это только кажется, что нам сочувствуют, на самом деле были бы рады, сожги нас всех в печках ефрейтор! Так вот, тот человек, адрес которого мне удалось достать - и не думайте, что это было легко, - не нацист, хотя, кажется, им симпатизировал. У него есть уникальные материалы по еврейскому вопросу в рейхе, можно найти следы к Эриху, этот тип швейцарец, но тебе... вам будет довольно сложно говорить с ним, он нас не любит, живет в Базеле, ему семьдесят семь, Вольф Цорр, ты прочитаешь о нем все в этом конвертике, торопись, пока он не умер, если надо, нажми... Нажмите как следует, не мне вас учить, но есть еще один господин, однако подойти к нему почти невозможно. Он хочет встретиться с вами, Соломон, и открыть кое-что, назвать имена тех, кто знал, куда угнали евреев из немецкого Базеля в январе сорок пятого, но он хочет быть уверен, что ты... что вы введете его в курс дела с итальянцем, объясните истинную ситуацию, не так, как журналистам. Он связан с Барри Дигоном, пытался помочь его несчастному брату Самуэлю, но того убили наци и самого Барри тоже чуть не убили. Он знал отца Грацио, а тот был дружен с Муссолини и его за это союзники сажали в тюрьму, но, говорят, он тайно помогал евреям, этого не простили, палестинцы отомстили Леопольдо Грацио, око за око, зуб за зуб, они мстят и по третьему колену... Тот господин хочет узнать всю правду, он понимает, что ты... что вы не можете говорить открыто, но он наш, у него болит сердце за всех, он будет содействовать вам в поисках брата, его имя... Нет, сначала я должен понять, хотите ли вы искать бедного Эриха и для этого... словом, что ему передать? Шор поднялся, громко высморкался и сказал:
- Киш мир ин тухес, менш, унд зай гезунд! (15)
48
18.10.83 (11 часов 02 минуты)
Мари Кровс оказалась совсем еще молодой женщиной с узкими зелеными глазами, золотоволосая, коротко, под мальчика стриженная.
- Я вас представляла себе другим, - сказала Мари, когда они встретились в баре 'Дворца прессы'.
- Каким? - заинтересовался Степанов.
- Русские очень традиционны в одежде... Или же, наоборот, как-то вызывающе неряшливы, носят черные брюки и коричневые туфли... А вы прямо-таки парижский журналист....
- В Париже живут разные журналисты... Бреннер - одно, а Вернье - прямо ему противоположное.
Что-то стремительно промелькнуло в лице Мари, в ее узких зеленоватых глазах; 'беззащитная цепкость', - отметил Степанов, удивляясь тому, что возникло именно это словосочетание, казалось бы, взаимоисключающее, хотя, впрочем, мир ведь еще не исчерпал себя, человек, умирая, удивляется тем ощущениям, которые приходят вместе с последним вздохом. 'Беззащитная цепкость' - в этом есть что-то от избалованного ребенка...
- Вернье - мой отец, - заметила Мари. - Пожалуйста, не говорите, что он работает на консерватора Бельсмана. Отец честный человек.
- Он мне тоже показался славным человеком, Мари, но я никак не думал, что он ваш папа.
Глаза ее засияли, но так было лишь одно мгновение, потом они вновь стали настороженными, изучающими, закрытыми.
- Вам что-либо известно, как сейчас Лыско? - спросила она.
- Жив... Это все, что я знаю... Времени не было, я из аэропорта сразу к вам. И потом, знаете, когда человек уезжает оттуда, где он какое-то время жил, начинают действовать законы той общности, куда он вернулся...
- Вас интересует, отчего с ним так поступили, мистер Степанов?
- Ради этого я приехал.
- Вы можете попасть в его квартиру?
- Не знаю...
- Дело в том, что на его письменном столе должно лежать страниц тридцать машинописного текста... Прочитав этот материал, вы поймете, пусть не до конца, кому Лыско мог мешать...
- Кому же? Дигону?
- Да.
- У вас есть факты?
- Они были в квартире Лыско.
- Можно от вас позвонить в посольство?
- Хотите, чтобы разговор стал известен полиции?
Степанов улыбнулся.
- Считаете, что ваш аппарат подслушивают?
- Мне намекнули об этом. Мне дал это понять инспектор Шор, который ведет дело Грацио... Я пыталась взять у него интервью...
- Он сказал, что слушает ваши разговоры?
- Не только один он. Есть частные детективы, есть еще и другие силы, научно- техническая революция и все такое прочее.
Степанов поднялся, поменял у бармена монету на жетон для телефона-автомата, позвонил в бюро, где работал Лыско, представился, попросил ключ от его квартиры.
- У нас нет ключа, товарищ Степанов, его отправляли в таком состоянии, что было не до ключей, попросите у консьержки.
- Почему вы думаете, что она даст мне его ключ? Я и по-французски не говорю...
Мари, стоявшая рядом, шепнула:
- Я говорю, пусть только они позвонят...
- А вы не можете позвонить? - спросил Степанов.
- Мы не знаем номера. Поезжайте, поговорите, в конце концов, можете обратиться в консульство...
- Вы очень любезны, - сказал Степанов. - Дайте адрес, пожалуйста....
Мари снова шепнула, словно бы понимала русскую речь:
- Не надо, я знаю, где он живе... где он жил...
...Консьержка приняла подарок Степанова, рассыпавшись в благодарностях (уроки краткосрочных командировок; всегда бери с собою, если, конечно, сможешь достать, пару баночек черной икры по двадцать восемь граммов, три цветастых платочка, три бутылки водки и набор хохломских деревянных ложек).
Прижав к груди 'горилку з перцем', женщина достала ключ от квартиры Лыско, заметив:
- Он всегда предупреждал меня, когда уезжал на несколько дней, а теперь даже не оставил записки...
Мари и Степанов переглянулись; консьержка шла первой по лестнице; Мари приложила палец к губам; Степанов действительно готов был спросить: 'Неужели вы не знаете, что с ним случилось?' В России все бы уже все знали или строили догадки, а тут личность в целлофане; есть ты, нет тебя - никого не колышет,
