он человек, а не мотылек... Ладно, теперь о деле, герр Пике... Вы очень мало пишете в здешних изданиях, ваши публикации аморфны, в них нет угодной концерну позиции... Я уполномочен передать вам просьбу руководства... Пока это просьба... Пока... Либо вы определитесь, либо ваш объективизм перестанет нас устраивать и мы будем вынуждены отказаться от ваших услуг здесь, в Париже...
- Что не устраивает Гамбург в моих обзорах?
- Плазменность.
- То есть?
- Расплывчатость, внепозиционность, излишнее копание в деталях... Словом, если вы не дадите несколько обзоров о положении в Латинской Америке, особенно о начатой коммунистами вакханалии хаоса в Гаривасе, о подъеме экономики Сальвадора в свете американской помощи, нам придется расторгнуть контракт, тем более что срок его истекает в декабре...
- Я подумаю, герр Хор...
- К сожалению, у нас нет времени, чтобы ждать... Я должен увезти ваш обзор по Гаривасу с собой, герр Пике. Обзор должен быть связан с самоубийством Грацио, сунувшегося в авантюру с безумцем Санчесом.
- Когда вы намерены улетать?
- Как только получу материал. Мы же знаем, что вы можете написать десять страниц за день... Вот я два дня и стану отсыпаться в отеле, невероятно устал, ничего не попишешь, старость...
...Проводив Хора в отель, Вернье зашел в 'Клозери де Лила', маленькое кафе, любимое место молодого Хемингуэя, заказал кофе, закурил и подумал холодно, спокойно, без той внутренней дрожи, которая била его, пока он обедал с Хором: 'Это не просто начало атаки, это ее конец. Они, видимо, все обо мне знали, они терпели меня, пока можно было терпеть, а сейчас у них нет времени, в Гаривасе начнется резня, им нужно заблаговременно готовить позиции... И они знают, сколько денег из тех, что они мне платят, я перевожу Элизабет и Гансу... Это половина всей суммы, а еще четверть уходит на оплату кредита за парижскую квартиру... Считать они умеют, точно просчитали, что без их контракта я останусь нищим. И они отлично понимают, что я не сутенер, не смогу жить на деньги, которые Гала зарабатывает в своем салоне... Что ж, придется крутиться, как в молодости, когда я перебивался мелочью в десяти журналах, ничего, кое-как хватало...'
Он спустился в туалет, разменял у женщины, убиравшей там, десятифранковую купюру на жетоны для телефона-автомата, потом сообразил, что их не хватит - звонить надо не в город, а в Мадрид, поменял сто франков, набрал номер, представился, попросил главного редактора; ответили, что главный на совещании в министерстве информации, вернется поздно.
- А его заместитель?
- Он проводит с сотрудниками обзор подготовленных материалов, сеньор Вернье, что ему передать?
- Нельзя ли пригласить к аппарату Хорхе Гарденаса, он ведет мой материал для следующего номера о Гаривасе и Доминиканской Республике?
- Одну минуту, я попробую.
В трубке зазвучала тихая, нежная мелодия.
'Быстро научились испанцы нашему опыту, - подумал Вернье, - музыка в телефоне - надежная гарантия от подслушивания, секретарям не надо зажимать потной ладошкой трубку, все равно отдельные слова можно было понять'.
- Сеньор Вернье, ваш редактор сейчас в городе, - голос сама нежность, сразу ясно, лжет, - но он оставил записку... Ваш материал снят, его перенесли, но точный номер пока еще неизвестен.
- А в чем причина? - спросил Вернье, ярясь на себя: что может ему ответить эта красотка?
- Не знаю, право, сеньор Вернье... Позвоните в конце недели сеньору Тарденасу, всего хорошего...
Вот так взяли тебя в оборот, подумал Вернье, быстро это у них делается... Ну, что же теперь? Как поступать? Садиться за материал для Хора и его команды? Ты много лет был в их команде, сказал он себе, и неплохо жилось тебе, да ты и сейчас с ними, ты же страшишься нищеты, разве нет? А кто ее не страшится, возразил он себе, все боятся, кроме тех, кто по-настоящему талантлив, а таких единицы в этом мире, уж что-что, а таланты бог калькулирует, как самый строгий экономист, считая, видимо, нецелесообразным баловать нас, детей своих...
Он поднялся наверх, попросил официанта принести тройную водку, выпил, ощутил жгучее тепло и понял, что сегодня будет пить, пусть герр Хор ждет, надо же ему отоспаться в отеле, устал, как-никак старость...
Он вернулся домой на набережную, в большую квартиру, построенную этой зимой; три комнаты с окнами на Сену для детей, две для себя; выпил еще, лег на кушетку, поставленную на большом балконе, крикнул:
- Гала, ты никогда не жила с нищим?
Та пришла из кухни, села рядом с ним.
- Почему? Жила.
- Ну и как?
- С милым рай и в шалаше... Тебе худо? Этот самый немец обидел тебя?
- Он меня уволил... Я теперь нищий, Гала, - с какой-то неведомой, странной радостью сказал он. - Ты будешь жить с нищим?
- Я заработаю нам на жизнь в салоне, - улыбнулась Гала. - Какие пустяки, не думай об этом, милый... Мне попадались богатые идиоты, отчего-то везло на них, так что жить с таким умным, нежным и любимым нищим, как ты, это счастье...
- А как я стану помогать детям?
- Я отдам тебе все, что у меня есть, на первое время хватит мальчику и Мари... Не огорчайся, я хорошо зарабатываю в салоне, ты сможешь помогать им, только был бы здоров и оставался таким, какого я люблю... А ты? Скажи, ты еще любишь меня? Или я надоела тебе?
- Надоела, - сказал Вернье. - Терпеть тебя не могу... Ну-ка, дай телефон...
Он набрал номер Хора и сказал:
- Знаете, лучше все-таки вам отоспаться в самолете, я ничего не стану писать, мы же с вами старики, пришло время думать о вечности, Страшный суд, ад и тому подобное...
Положив трубку, он посмотрел на Гала.
- Слушай, а за что ты любишь меня?
Она усмехнулась.
- За что? Это по торговой части, когда любят за что-то. Ты прожил свою жизнь, я свою, каждый из нас видел многое. Но я никогда еще не встречала в моей прошлой жизни таких, как ты.
55
Цепь (иллюстрация № 3). 18.10.83 года
В двадцать часов сорок минут Майкл Вэлш отправил шифротелеграммы в европейские резидентуры ЦРУ, в которых были даны соответствующие инструкции по поводу 'утечки информации', о причастности Дигона к событиям в Гаривасе - с одной стороны и гибели Грацио - с другой.
В двадцать три часа комиссар полиции Матэн с подачи Папиньона до конца убедился в том, что Шор не пойдет на компромисс, во-первых, и не откроет своих карт, во- вторых.
В двадцать три часа сорок три минуты об этом был проинформирован Джон Хоф.
В двадцать три часа пятьдесят девять минут сообщение обо всем этом ушло в Лэнгли.
Цепь (иллюстрация № 4) 19.10.83
В пять часов девять минут утра шифротелеграмма от Вэлша поступила в римскую резидентуру.
В двенадцать часов пополудни заместитель резидента ЦРУ встретился со Славко Кадричем за чашкой кофе в маленькой пиццерии, что неподалеку от Колизея (совсем рядом со 'стеной наглядной пропаганды': границы Рима в пору античности; огромная территория империи; княжества времен краха; 'Великая Италия' Муссолини и, наконец, нынешние границы республики очень впечатляют).
В пятнадцать часов Славко Кадрич оставил свой потрепанный 'фиат' в центре Рима, поднялся по виа Венето, тщательно проверился, сел в автобус, спустился к вокзалу и здесь, возле кассы номер шесть, встретился с Францем Золли; беседа продолжалась пять минут; Золли получил портфель, где лежал паспорт на имя Фридриха Роделя, билет на самолет в Берн, водительское удостоверение и пять тысяч долларов; портрет Соломона Шора Кадрич сжег после того, как Золли сказал, что запомнил лицо инспектора; так же была уничтожена рукописная карта с
