- И поэтому, - Прадо кивнул на усатого, - убивают Санчеса?
- Именно так, - вздохнул Боу. - Но делают это не из жажды крови, а для того лишь, чтобы в кресло премьер-министра сел компетентный человек, технократ, способный жить не лозунгом или отвлеченной идеей, но холодным расчетом, который прежде всего угоден несчастному, полуголодному, неграмотному народу... Таким человеком мы считаем вас, мистер Прадо...
- Что?! Как вы смеете обращаться ко мне с этим предложением?! Кончайте ваше дело! Пусть эти дубины стреляют в меня! Я не боюсь смерти! Я боюсь позора!
- Все боятся позора, мистер Прадо, - по-прежнему спокойно, отдуваясь, без всякого выражения согласился Боу, особенно испанцы, люди, свихнувшиеся на кодексе чести, истинные кабальеро... У нас остались считанные минуты, мистер Прадо, нужно договориться, потом мы передадим вам текст речи для выступления по телевидению, надо прочитать его несколько раз, чтобы выступать без бумажки...
- Я сказал, - повторил Прадо, - кончайте! Я не боюсь смерти! Я не из породы продажных шлюх!
Он сказал это по-английски; Прадо учился в Далласе, по акценту понял, что толстяк оттуда, южанин; трое вышли; толстяк отошел к окну, взял с подоконника тонкий, тисненой кожи 'дипломат', открыл его, достал папочку, начал неторопливо листать бумаги, рассеянно закурил, поманил Прадо, кивнул на толстый, черного дуба подоконник; тот сел, толстяк опустился рядом, ткнул пальцем в страницы.
- Тут материалы, которые мы собирали на вас последние два месяца, мистер Прадо... Вы сказали, что боитесь позора... Я верю. Вас никто не собирается убивать, потому что вы не угрожаете нам, в вас нет честолюбивых амбиций вождя нации, вы действительно технократ, а не идеолог... Если вы откажетесь от нашего предложения, мы позволим вам уехать домой, жена готовит вам худиа, мама, кстати, забыла сказать, что прекрасный суп 'касуэла' уже стоит в духовке, вы любите 'касуэлу', обычно по субботам вы ходили в кабак 'Лос пачолес' в Далласе к Дону Хоакину именно для того, чтобы откушать 'касуэлу', до того как... Словом, вы вернетесь домой, у нас есть выбор, мистер Прадо, у нас есть три кандидата на пост премьера, и они дали уже согласие, они ждут в соседней комнате... И если кто-то из них решит по прошествии недель или месяцев привлечь вас к суду, это их дело, мы не станем мешать...
- Меня не за что привлекать к суду, я ни в чем не виноват...
- Мистер Прадо, каждый человек на этой грешной земле в чем-то виноват... Каждый... Без исключения... Меня, например, можно посадить на электрический стул, если поднять по дням всю мою жизнь, хотя я не брал взяток, не грабил банки, не насиловал девок, не бандитствовал на дорогах и не убивал министров... Но я жил и действовал, мистер Прадо, а жизнь - это преступление, я уже не говорю о жизни, полной активных поступке в... Вы, например, перестали ходить к Дону Хоакину после того, как его дочь Хосефина сделала от вас аборт, но доктор оказался малокомпетентным и женщина стала инвалидом - бесплодие, нарушение циклов и прочие бабские неприятности... Вы думаете, Дон Хоакин забыл об этом? Он помнит, - толстяк снова ткнул указательным пальцем в сколотые страницы, что лежали у него на коленях. - Он с радостью даст хоть завтра свои показания против того, кто совратил его дочь... Вы говорите, что страшитесь позора... Я верю вам... - Боу пролистал несколько страниц, у демонстративно слюнявя толстый, словно обрубленный указательный палец. - Вот, смотрите, мистер Прадо, это показание главного механика гаривасской электростанции... Вы же работали там директором, когда вернулись с дипломом инженера из Штатов, не так ли? Помните Хаиме Оярсабаля? Вами двигали благие порывы, вам хотелось дать рабочим премию к рождеству, но денег не было и вы пошли на то, чтобы вместе с Оярсабалем остановить два агрегата, дав ложные показания, что случилась авария и необходимо поставить рабочих на ночную смену, дабы не оставить город без света... А внеурочная ночная смена оплачивается в два раза выше, и за это рабочим полагается премия... Но и вам в том числе... А вы от нее не отказались... Я понимаю, мистер Прадо, вами двигали благие порывы, вы не могли отказаться, иначе бы подвели других, беззаконие порождает жульничество, но ведь это не довод в судебном заседании, это эмоции, а трибунал их не исследует, да и суд присяжных вряд ли стал бы копаться в этом... Незаконные деньги, и все тут! Или вот... - он снова полистал страницы. - Смотрите... Когда три месяца назад вы отправились в Милан для переговоров с Грацио, правительство выделило вам средства... По статьям... На телефонные переговоры, отель, транспортные средства, на представительские - надо же было устраивать коктейли и приемы... Ваш секретарь Габриэль Пратт дал вам расчет, на коктейли не хватало.' И вы своей рукою, без согласования с правительством санкционировали мелкое жульничество: попросили одного из помощников Грацио, мистера де Бланко, взять на себя оплату отеля, но оставить счета вам и на эти деньги устроили прием... Я понимаю, что вы не положили себе в карман эти несчастные три тысячи долларов, я-то понимаю, что вы решились на это во имя дела, во имя того, чтобы прошел энергопроект Санчеса, но трибунал будет рассматривать документы и свидетельские показания, понимаете? Вот, мистер де Бланко показал, - ткнул Боу в страницу, - что он выписал чек за проживание вашей делегации в отеле... А это копии отчета, в котором вы подписали подлинность трат за отель из средств, отпущенных кабинетом... Ну, разве это не позор? Читать дальше?
- Фу, какая мерзкая грязь...
- Разве это грязь? Я не читаю вам других документов, мистер Прадо... Человек беспамятен, он отторгает в прошлое то, что ему неугодно или стыдно хранить в сердце... Я ж не привожу записи ваших бесед в кровати с женой... Каждый возбуждается по-своему, у всех у нас рыльце в пушку, но ведь не пойман - не вор, а если и этот ваш шепот сделать достоянием гласности? Дать прослушать трибуналу - а уж он-то прокрутит это по национальному радио, вот, мол, кто нами правил, - каково будет вашей маме? Детям? Той же жене...
- Дайте пистолет, - крикнул Прадо. - Я сам сделаю то, что надлежит мне сделать в такой ситуации...
- Вы не сделаете этого, - убежденно сказал Джеймс Боу. Во-первых, если вы произнесли слово 'ситуация', значит, в вас по-прежнему живет логик, а не министр Санчеса... Во-вторых, когда ваш друг по колледжу Ромуло Батекур публично ударил вас по лицу за то, что вы отбили у него Магдалену, вы ведь не ответили ему...
Боу отошел к стене, где висела картина - сине-черная абстракция, стремительные, рвущиеся линии, чем-то похоже на ночную грозу в тропиках над океаном, - нажал своим нездорово толстым пальцем на раму, поманил Прадо; тот поднялся с подоконника и, ощущая ненависть к себе, приблизился к толстяку.
- Смотрите, - Боу кивнул на маленький глазок, открывшийся в холсте. - Там ваши знакомые, смотрите же...
И Прадо посмотрел.
В холле, почти таком же, как этот, где он только что перестал быть прежним Прадо, а сделался пустым, не ощущающим самого себя, разбитым, с дрожью в ватных ногах существом, сидели помощник Санчеса по связям с прессой капитан Гутиерес, министр продовольствия Эухенио и заместитель министра финансов Адольфо; они о чем-то быстро говорили, и, хотя лица их были бледны, они улыбались порою, жестикулировали, как живые люди; ни в одном из них не было видно слома, следов пыток, борьбы...
Прадо не смог сдержать слез, силы покинули его, и он тяжело обрушился на пол, выложенный сине- белыми изразцами, какими обычно украшают маленькие дворики в Андалузии, особенно в Севилье, по дороге к морю, к Малаге...
88
26.10.83 (18 часов 33 минуты)
- Я попробую положить 'девятый' от борта налево в угол, сказал Санчес. - Как ты относишься к этому, вьехо?
- Отрицательно... Я почему-то думаю, что ты не положишь этот шар, Малыш. Знаешь, я однажды играл с русским поэтом Маякосски в Мехико, он приехал туда в двадцать пятом... Не помню точно, может, в двадцать седьмом году... Он революционер, но играл очень хорошо и однажды засадил вот такой же шар... Только очень долго мелил кий перед каждым ударом... Знаешь, он так смешно выцеливал шар... Выставлял нижнюю челюсть, она у него была тяжелая, сильная, не то что у тебя... И еще очень коротко стриженный. Ну, ладно, бей, я помолчу...
Санчес промазал, сделал подставку; 'одиннадцатый' стал на удар.
- Ну, что, Малыш, конец тебе? - вздохнул Рамирес. Такого игроки не прощают... Могу пощадить, если велишь взять Пепе солистом...
- Я, наверное, не успею его послушать сегодня, вьехо, ответил Санчес. - Давай обставляй меня, и я поеду... Много дел...
- Он сейчас должен быть здесь...
- Тогда не торопись меня облапошивать, - вздохнул Санчес. - Проигрывать - даже тебе - обидно.
