Никто не составлял планов для этого наступления, никто не подсказывал казакам, промышленникам и купцовым приказчикам, по каким тропам и) протокам итти им на восток. Шли за соболиными шкурами, за моржовым зубом, шли на привольные места, искали наживы, свободы от бояр и воевод, искали приложения накопившимся силам. А находили новые страны, открывали моря, острова, реки и людей, с незнакомыми обычаями и языком. В 1587 году Ермак Тимофеевич поставил при впадении реки Тобол в Иртыш первый острог в Сибири – впоследствии названный Тобольском. После Оби через несколько лет была занята область Енисея. Здесь услышали о Лене. Василий Бугор с десятью товарищами в 1628 году проник на эту реку. Через пять лет Бекетов закрепил завоеванное навеки – построил большой острог Якутский. Но известия о соболях и моржовом зубе манили дальше. Прямо на восток от Якутска, пользуясь густой сетью рек, направился Иван Москвитин – в 1639 году он вышел с товарищами на берег Охотского моря, поставив здесь, в тихоокеанском преддверье, свое зимовье. Не много времени потребовалось казакам, чтобы освоиться с незнакомой стихией. Уже через пять лет люди, прошедшие насквозь материк от самого Урала, плавали под командой некоего Василия Пояркова по Охотскому морю в поисках новых земель и прибыльного промысла. Они открыли Шантарские острова.
И в это же время другие отряды ищут края земли далеко на севере. Уже перевалили предприимчивые ватага с Лены на Яну и на Индигирку. Казачьи шитики и кочи,[2] проконопаченные мохом, плывут «о кромку» льда, вдоль берега Северного океана. Уже открыта Колыма, и мезенский житель, промышленник Исай Игнатьев, подымает парус, чтобы плыть еще далее на восток. Он возвращается, но через два года, в 1648 году, кочи, принадлежащие холмогорцу Федоту Алексееву, приказчику московского купца гостиной сотни Алексея Усова, прошли, со многими приключениями, из устья Колымы на восток и попали в устье реки Анадыря, обогнув, таким образом, северо-восточный край Азии. С Алексеевым плыли казаки под командой Семена Дежнева – «для государева ясачного cбора и для прииску новых неясачных людей и для государевых великих дел». Семен Дежнев решил величайшую географическую задачу – доказал, что Азия и Америка не соединяются сушей, а разделены проливом. Донесение Дежнева попало в канцелярию якутского воеводы и пролежало здесь, никому неведомое, почти сто лет. Его нашел в 1736 году российский академик Миллер, спутник Витуса Беринга. В поездках своих в Европу царь Петр встречался с учеными географами. Они познакомили его с загадкой, волновавшей просвещенные умы: соединена ли Америка с Азией. О том же писал Петру Лейбниц из Вены в 1713 году. Интерес европейских ученых не был отвлеченным. Европа искала на Севере кратчайшего морского пути в Китай и Индию, и этот путь был бы возможен, если б оказалось, что между Азией и Америкой существует пролив.
«…Ехать вам до Тобольска, и от Тобольска, взяв провожатых, ехать до Камчатки и далее, куда указано, описать тамошние места, сошлась ли Америка с Азией…» – так предписывал Петр в 1719 году геодезистам Евреинову и Лужину. Эти два офицера, обследовав Камчатку и Курильские острова, всей инструкции не выполнили. Но Петр не оставил своего замысла и незадолго перед смертью, уже в постели, написал новую инструкцию для экспедиции, еще более значительной. Вручая ее адмиралу Апраксину, Петр, по свидетельству Нартова, говорил следующее:
– Худое здоровье заставило меня сидеть дома; я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то-есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию. На сей морской карте проложенный путь, называемый Аниан, проложен не напрасно. В последнем путешествии моем в разговорах слышал я от ученых людей, что такое обретение возможно. Оградя отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусства и науки. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских?..
Ни Петр, ни Лейбниц, ни те итальянские картографы, которые изобразили на карте мифический Stretto di Anian – пролив Анианский, не знали, что истинный пролив между Америкой и Азией уже открыт Семеном Ивановичем Дежневым. Лишь через одиннадцать лет после смерти Петра, когда участники Великой северной экспедиции нашли архив якутского воеводства, донесение Дежнева было обнаружено, и подвиг казака стал предметом вечной славы…
Хорошо бегут сани по зимней дороге. Только похрапывают заиндевевшие лошади, запряженные в дровни поодиночке, да скрипит укатанный снег под легкими полозьями. Дорога тянется поперек обширной якутской равнины, на северо-восток. Обоз подвигается быстро, снег крепок, и кажется, что зима не уступит весне еще долго, а это только и нужно путешественнику. Дорога бежит от реки Лены к реке Яне, оттуда – на реку Индигирку и дальше на реку Колыму. Это древний переволок, проторенный бесстрашными казацкими отрядами, и весело мчаться с надеждой на удачу по их пути.
На станции Сегенкельской выпрягли лошадей, и обоз дальше пошел на оленях. Здесь началась тайга, лошадиных кормовищ не стало. Хорошее животное олень. По удобной дороге здоровый олень пробежит двадцать верст в час, и сутки будет итти без кормежки Он тянет безропотно, безостановочно, и только мелькают по сторонам узкой дороги черные стволы сосен и красноватая ель. Местами, как пламя, вспыхивает прошлогодняя медная листва березы.
Все было хорошо до ночевки на станции Билирская. За ночь резко потеплело, и утром Седов увидел черные пятна земли, освободившейся от снега. Однако нарты отправились в путь.
Тяжело нагруженные, они едва ползут по жидкой грязи. Можно сколько угодно кричать на добрых оленей, но все равно – обоз не пойдет скорее, и весна его опередит. Вот уже падает олень и издыхает, вытянув морду с широко раздутыми ноздрями и закушенной губой.
Седов двинулся вперед налегке, с двумя нартами и самыми необходимыми инструментами. На этом участке пути он перевалил через хребет Верхоянский, еще покрытый глубоким снегом, переправился через реки Неру, Моюрах и другие, нередко безыменные. Жители встречных улусов прятали от него оленей, хотя он и платил за них, сколько бы ни запросили, и ему приходилось тащиться по три-четыре перегона, не меняя животных. То и дело они падали, иные из них отлеживались, другие гибли, и снег, которым Седов с ямщиками кормили упавшего, медленно таял в открытом рту оленя. Перед подъемом на гору нарты останавливали, чтобы наносить на дорогу снег из тайги. Потом часть груза с нарт снимали и, впрягаясь рядом с оленями, помогали им выйти на вершину. После этого возвращались за оставленным внизу грузом и тащили его уже на собственных плечах.
Трудно было добывать свежих оленей, особенно трудно потому, что впереди прошли обозы двух других экспедиций, а также партия ссыльных и священник, направленные в Верхоянск. Седов проклинал и якутскую администрацию, так не во-время пославшую священника, которому полагались лучшие олени, и необыкновенно скорую весну, а главное – свое петербургское начальство, задержавшее его на несколько лишних дней в столице.
Но все же за тринадцать дней он проехал девятьсот верст и 20 апреля прибыл в Верхоянск.
Здесь он переночевал и утром следующего дня, произведя астрономическое определение времени и широты, выехал дальше на северо-восток. По тракту текли ручьи. Теперь уже не было силы, которая могла бы тащить возки. Седов бросил сани и навьючил лошадей. Вот хроника двадцатиоднодневного похода в
