прошлым, настоящим и будущим? Древний мир был отделён от средневековья видимой гранью – огнём пожаров и гибелью цивилизации – и всё это было следствием великого Фундаментального Открытия, изобретения седла, стремени и сабли. Эти изобретения попали в руки варваров и породили волну нашествий, стёршую с лица земли древние города и государства; возделанные равнины снова заросли лесами, и мир вернулся к первоистокам. Символом новой эпохи, Средневековья, стал всадник-рыцарь, привставший в стременах и замахнувшийся на врага мечом; рыцари построили замки и закабалили крестьян. Со временем крестьяне распахали новые поля и заселили новые деревни, затем появились города, ремёсла и родилась новая цивилизация. Снова началось Сжатие и голод, и в городах вспыхнули первые революции, а первые абсолютные монархи стали освобождать крестьян. История шла по накатанной дороге, которая называется ДЕМОГРАФИЧЕСКИМ ЦИКЛОМ, население росло, голод повторялся всё чаще, и голодающие снова и снова поднимались на восстания. В этот самый момент появилось новое Фундаментальное Открытие – Большой Лук, породивший новые волны завоеваний. На Востоке новый лук стал оружием варваров- монголов, которые покорили полмира, разрушая города и вырезая целые народы. Тысячи гниющих трупов лежали в полях и на дорогах, распространяя повсюду смертельное дыхание чумы. На Западе Большой Лук нанёс свой первый удар в битве при Кресси – и второго удара уже не понадобилось: его нанесла пришедшая с Востока Чёрная Смерть. Это была катастрофа, какой ещё не видел мир, нечто более страшное, чем нашествие варваров. Великий писатель Боккаччо оставил потомкам описание того, что происходило в те дни во Флоренции; он писал, не будучи уверен, что останется в живых – но ему посчастливилось выжить.
'Со времён благотворного вочеловечивания Сына Божия минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший из всех итальянских городов, постигла смертная чума, которая, под влиянием ли небесных светил или по нашим грехам посланная праведным гневом Божьим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно двигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевным образом, и до запада.
Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять своё плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти: здесь в начале болезни у женщин и мужчин являлись в паху или подмышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины яблока или яйца, одни больше, другие меньше; в короткое время эта смертоносная опухоль распространялась от указанных частей тела и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в чёрные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бёдрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась в начале, да и позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковыми были и пятна, у кого они показывались; только немногие выздоравливали, и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков, одни скорее, другие позже, и большинство без лихорадочных или других явлений.
Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение со здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты. И ещё большее зло было в том, что не только беседа или общение с больными переносили на здоровых недуг и причину общей смерти, но, казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался или пользовался больной, передавало болезнь дотрагивавшемуся: лохмотья бедняка, умершего от такой болезни, были выброшены на улицу; две свиньи, набредя на них, по своему обычаю, долго теребили их рылом, потом зубами, мотая их из стороны в сторону, и по прошествии короткого времени, закружившись немного, точно поев отравы, упали мёртвые на злополучные тряпки.
Такие происшествия и многие другие, им подобные и более ужасные, порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной жестокой цели: избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, думали сохранить себе здоровье. Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают противодействовать злу; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных, а им самим было удобнее… Другие, увлечённые противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять по возможности всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днём и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы знали по слуху, что там всё будет по них и в их удовольствие. Делать это им было легко, ибо все предоставили себя и своё имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался хозяин… При таком бедственном и удручённом состоянии нашего города почтенный авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них оставалось так мало служилого народа, что они не могли отправлять никакой обязанности, почему всякому было позволено делать всё, что заблагорассудится.
Иные были более сурового, хотя, быть может, более верного мнения, говоря, что против заразы нет лучшего средства, как бегство перед ней. Не станем говорить, что один гражданин избегал другого, что один сосед почти не заботился о другом, родственники посещали друг друга редко, или никогда, или виделись издали: бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя – племянника, сестра – брата, и нередко жена мужа; более того и невероятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто это были не их дети.
От всего этого и от недостаточности ухода за больными, и от силы заразы, число умиравших в городе днём и ночью было столь велико, что страшно было слышать о том, не только что видеть. При этом не оказывали почёта ни слезам, ни родственным связям, ни сочувствию; наоборот, дело дошло до того, что об умерших людях думали столько же, сколько теперь об околевшей козе. Так как для большого количества тел, которые каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освящённой для погребения земли, особенно, если бы, по старому обычаю, каждому захотели отводить особое место, то вырывали огромные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождали их рядами, как товар на корабле, и засыпали немного землёй, пока не доходила до краёв могилы.
Если для города година была тяжёлая, она ни в чём не пощадила и окрестностей. В разбросанных поместьях и в полях жалкие и бедные крестьяне и их семьи умирали без помощи медика и ухода прислуги, по дорогам, на пашне и в домах, днём и ночью, не как люди, а как животные. Вследствие этого и у них, как и у горожан, нравы разнуздались, и они перестали заботиться о своём достоянии и делах; наоборот, будто каждый наступивший день они чаяли смерти, они старались не уготовлять себе будущие плоды от скота и земель, и от своих собственных трудов, а уничтожали всяким способом то, что уже было добыто. Оттого ослы, овцы и козы, свиньи и куры, даже преданнейшие человеку собаки, изгнанные из жилья, плутали без запрета по полям, на которых хлеб был заброшен, не только что не убран, но и не сжат'.
Чёрная Смерть унесла около половины населения Европы, многие города вымерли почти полностью. Жители бежали из поражённых чумой городов и боялись возвращаться назад – потому что Чёрная Смерть тоже возвращалась и забирала тех, кому посчастливилось в первый раз. Деревни тоже опустели и многие поля превратились в пастбища или заросли лесом. Вдобавок, отряды лучников продолжали опустошать Францию. В 1356 году в битве при Пуатье англичане еще раз разгромили французских рыцарей и взяли в плен короля Иоанна. Некогда грозные и бесстрашные рыцари бежали с поля боя, и горожане освистывали и обливали помоями беглецов. Страх, который когда-то испытывали простолюдины перед рыцарями, исчез, и низшие сословия дружно восстали против господ. Наследник престола бежал из восставшего Парижа, а крестьяне собирались в отряды и штурмовали рыцарские замки. Франция погрузилась в хаос гражданской войны, 'виноградники не возделывались, поля не вспахивались, быки и овцы не бродили по пастбищам, церкви и дома повсюду носили следы всепоглощающего пламени…'
