усмехнулся и ответил: «Вам все равно не понять, даже если я скажу зачем…» Потом он вынул из-за пазухи желтый кружок: на нем была нарисована женщина.
Одноглазый индеец вырвал кружок из рук пришельца и передал Ке-ли-лын.
«Кто это?» — спросила она, сощурясь.
«Моя жена…»
Дочь Ворона выпрямилась и крикнула: «Ты охотился за высоким русским. Думал ли ты, что есть женщина, которая думает о нем? Отвечай, нечистый человек!» Он молчал, опустив голову, Ке-ли-лын бросила кружок себе под ноги. Он блеснул и закружился по твердому насту. Белый потянулся за кружком, но Одноглазый ударил его по руке копьем. Пришелец застонал и крикнул девушке: «Волчица!» — «Дочь Ворона», — ответила она. В это время черные вороны слетались на окрестные деревья. «Не думай, что тебя будут клевать священные птицы», — заметила девушка. Человек с совиными глазами содрогнулся. «Ке-ли- лын, — сказал тихо Одноглазый, — я давно никого но убивал. Я его убью…» Она кивнула.
Одноглазый заставил белого стать у высокого дерева и, держа копье обеими руками, всадил его в грудь убийцы. «Мы не песцы, чтобы обдирать труп!» — сказала Ке-ли-лын и запретила раздевать белого. Его мешок, оружие и такие вещи, какие есть у тебя, — вот что только взяли мы. Тело мы унесли на копьях к Квихпаку. Ты сам не раз измерял, насколько толст лед, и не тебе рассказывать, как долго долбили мы его копьями и ножами. Чтобы согреться, мы развели костер. Наконец вода заколыхалась в глубокой проруби. Одноглазый воин схватил труп. Он никак не хотел идти под лед и долго выскакивал из воды. Тогда Одноглазый поставил свою ногу на макушку белого и держал ее до тех пор, пока на белом не намокла одежда и он не ушел, под лед.
Вот и весь мой рассказ… Белый Горностай. Прими подарки Ке-ли-лын и оцени ее мужество. Ей нужно было родиться мужчиной и воином… Теперь подойди ко мне и вытащи еще одну красную нить из другой мочки. Мы свершили то, в чем поклялись!
Загоскин вскочил на ноги.
— Где мешок убитого, Кузьма?
— Помолчи и сядь на место, русский тойон, — сказал вместо ответа индеец, — мы развяжем мешок, когда придем в индейское селение. А сейчас я подложу хвороста в костер, а ты завернешься в плащ и заснешь. Ты будешь спать долго, а когда выспишься, мы пойдем к индейцам. Слушайся меня… Лыжи прислала тебе тоже она.
И индеец Кузьма взмахнул трубкой с орлиными перьями, выбивая из нее серый пепел.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Белый убийца мог бы еще жить. Раз, два, три, четыре, еще два да один заряд я истратил на сову. Семь! Семь смертей для детей Ворона! Но он их так далеко упрятал в свою сумку, что не смог сразу достать, а может быть, даже и забыл, что они у него есть. Я ничего не трогал. Маленькое ручное ружье взяла себе Ке-ли-лын. Остальное лежит все перед тобой, Белый Горностай. Ты видишь, что я прав. Нельзя, чтобы сердце было всегда напряжено, как тетива лука. Ты спал у костра, спал здесь, и кровь твоя течет ровно. Теперь мы заняты делом.
Так говорил индеец Кузьма. Слабый свет проникал в окно, затянутое кожей налима. Семья индейцев сидела в углу хижины, рассматривая своих гостей. Загоскин вынимал из походной сумки один предмет за другим. Сверху лежал молоток с отъятой ручкой — с такими ходят разведчики руды, затем свернутое вчетверо цветное одеяло. В недрах его покоились буссоль, циркуль и чистая бумага вместе с карандашами, кистью, красками и твердой тушью, заключенными в металлический футляр. Банка с крупным черным чаем, галеты, кусок солонины, завернутый в газету «Земной шар», теплое белье, коробка мармелада. Кажется, все…
— Вот что, Кузьма, — сказал Загоскин, — отдай это все индейцам! — И он отодвинул в сторону одеяло, мармелад и солонину. — Галеты и чай пригодятся нам. Положи их в свою сумку…
Кузьма с увлечением начал делить подарки. Концом своего сверкающего ножа он распорол одеяло на четыре части и роздал куски женщинам. От восторга они прикрыли глаза жесткими и длинными ресницами.
Солонину бросили в общий котел. Потом Кузьма вышел из хижины, собрал всех индейцев и роздал им по куску разноцветного мармелада, показав наглядно, как надо поступать с ним. Восторгам не было конца. Старые воины старались как можно дольше продержать мармелад во рту. Один седой старик предлагал даже выменять свой старинный, весь избитый стрелами деревянный щит на второй кусок лакомства.
— Мне все равно уже не воевать, — говорил он, заглядывая в глаза Кузьме, но тот остался непреклонным.
— Щит еще хороший, — ныл старик, — он побывал в битвах и выдержал все — стрелы кенайцев, дубины жителей моря… Бей его хоть куском небесного камня — он не расколется… Клянусь Великим Вороном!
— О каком небесном камне ты говоришь? — быстро спросил Загоскин старика, услышав его клятвы у порога хижины. — Зайди сюда, старый воин.
— Камень упал с неба… Он горел в небе, потом остыл и почернел. Он был большой, но, когда Великий Ворон выронил его из когтей, он разбился. Когда камень падал — ночь сделалась светлой от горящего облака…
— Когда это было?.. Кузьма, расспроси его как следует и хорошо все запомни. А сейчас скажи, старый воин, где этот камень?
— Он у меня, — обрадовался старик так, что волчьи клыки в его ожерелье запрыгали на тощей груди. — Дай мне сладкого льда, и я сейчас принесу камень, упавший с неба.
Так был добыт осколок Юконского метеорита — темный камень, покрытый сверху почти прозрачной коркой.
Загоскин сказал, чтобы Кузьма спрятал камень на дно мешка.
— Тут есть что-то еще! — обрадованно крикнул Кузьма. Он нащупал твердый комок в углу сумки.
Это был мешочек из замши, перевязанный красной шелковой ниткой.
— Он маленький, но тяжелый, — сказал Кузьма, подбрасывая мешочек на ладони. Загоскин взял мешочек из рук индейца и торопливо развязал шелковую нитку. Его ладонь мгновенно отяжелела, когда он высыпал на нее плотные, чуть мерцающие зерна. Он не верил своим глазам. Кровь отлила от сердца, потом стремительно возвратилась и застучала в висках.
— Золото… — пробормотал Загоскин. — Бог мой… Он искал золото и нашел его. Кузьма, понимаешь ли ты, что это значит?
— Ты знаешь больше меня, русский тойон, — бесстрастно ответил Кузьма, выпустив клуб табачного дыма. — Детям Ворона золото не нужно. Наша дорога — под знаком Великого Ворона. Что такое золото — я знаю: вот у попа Ювеналия был золотой крест, потом — золото на плечах у русских тойонов. Может быть, и кружок с женщиной у белого убийцы был из золота?
— Кузьма, видел ли ты золотые кружки и кресты на груди у русских тойонов? Так вот теперь тебе дадут такой кружок на грудь. Я попрошу об этом главного русского тойона в Ситхе. И это за то, что ты меня спас, за то, что — пойми ты — мы с тобой узнали, что на Квихпаке есть золото.
Кузьма кивнул головой и засмеялся.
— Зачем мне крест или кружок, тойон? Пусть лучше дадут их тебе, а индейца Кузьму вместо награды отпустят жить, где он хочет.
— Мне их никогда не дадут, Кузьма! Как тебе это рассказать?.. Русские тойоны когда-то сняли золото с моих плеч вовсе не для того, чтобы его мне возвратить. Ты тоже никогда не получишь свободы. Мы оба с тобой аманаты. Понимаешь теперь? — Загоскин быстро заходил по хижине. Его тень мелькала то на окне, затянутом налимьей кожей, то на стене.
— Стоит ли из-за золота меняться в лице? — спросил Кузьма. — Пусть оно лучше лежит в земле, в камнях. Твои плечи крепки и широки и без этого золота. Сердце твое — смело и смелей не будет, если ты будешь носить против него золотой кружок.
