посмеялся над псевдонаучным бредом, утверждающим ярый расизм, веру в превосходство славян и мистицизм, однако факт, что продукция с агрессивной галиматьей расходится пятидесятитысячными тиражами, мешали мне в этом. Например, по утверждению автора, уничтожение людей, и прежде всего евреев, в концлагерях — это было возрождение ритуала приношения человеческих жертв для задабривания древнегерманских богов, что вполне отвечало требованию времени и логическому дару великого фюрера. Как надо относится к подобным выкладкам? Я закинул печатную ахинею под кровать и, засыпая, решил, что наша встреча с гражданином Барашковым неизбежна, как восход солнца.
До вылета в столицу нашей родины я вместе с Полуяновым успели посетить городскую квартиру господина Карпова. Там проживала его болезненная тридцатилетняя дочь с ребенком. На сообщение о гибели отца женщина с некой задумчивой рассеянностью проговорила: — Отмучился, сволочь. Теперь квартирка наша, — и поцеловала в лоб девочку, похожую сморщенным рахитным личиком на обезьянку. В убогой комнатке, где проживал Наум Наумович, наблюдался солдатский порядок и не было никаких признаков идей национал-социализма. Мы задали несколько вопросов дочери и после безличных ответов удалились прочь. — Нет, никого он сюда не приглашал, — сказала женщина. — Нет, ничего не знаю. И мы ушли в размышлениях о том, что совсем недавно господа Карпов и Нестеровой обтяпали самую выгодную сделку в своих комковатых жизнях, толкнув за общие пятьсот, наверное, тысяч долларов ядерный ранец, но не они нашли ни душевного, ни телесного успокоения: один уже разлагается на столе мертвецкой, а второй готовится к этому малопривлекательному действу с одной только разницей — мечтает утащить за собой все человечество. — Так, — рассуждал я, — если приезжал покупатель, то был он на машине. — И что? — И уехали они вместе, — предположил. — Три тысячи километров за трое суток. Думаю, они уже в Москве. — И что? — повторил вопрос Полуянов. — Что-что?! — возмутился. — Они там, а я тут, крути веселее баранку, шофер! — А Мстислава? — вовремя вспомнил старший лейтенант. — А что Мстислава, — пошутил я. — Пусть добирается на перекладных. Конечно же, мы перехватили девушку у подъезда академического дома и помчались на аэродром. Мстислава без эмоций созерцала таежный ландшафт и не поддерживала разговор. Была серьезна и походила на абитуриентку, которая робела перед экзаменами. — Не бойся, — брякнул, когда мы прибыли в аэропорт. — Я с тобой. — А я и не боюсь, — и посмотрела на меня так, что я почувствовал себя полным олухом. Не учусь на своих ошибках, вот в чем дело, не учусь и не хочу. По причине самовлюбленности и собственного устойчивого критинизма. С какой кстати решил, что нравлюсь девушке? Она мне — да, а я — ей? — Счастливого пути, — пожелали нам у трапа. — Не упадите. Я посмеялся: спасибо за такое своевременное пожелание, дорогой друг Полуянов, уж постараемся как-нибудь долететь до родной до столицы. Потом был полет у облаков, Мстислава отстраненно смотрела в иллюминатор. На его фоне прекрасный профиль девушки был точно нарезан на стекле. И казалось, что она недосягаема для меня, суетного охотника за призраками. И только когда наш лайнер заметно клюнул носом, идя на посадку, Мстислава спокойным и глуховатым голосом спросила: — Можно остановиться у вас, Саша?…Москва встречала нас теплынью «бабьего лета». Тяжелый и мощный гул самолетов ниспадал гигантским звуковым парашютом в осенний день. На платной автостоянке меня и юную спутницу поджидал джип, пятнистый от мокрых листьев. — А я думала, они нарисованные, — заметила Мстислава. Она не хотела останавливаться у тетки по той причине, что старая родственница была необычайно сварливой и могла, кого угодно свести в могилу. По утрам она прятала от домашних шоколад и сгущенное молоко — в целях экономии. И очень нервничала по поводу постоянных кризисных ситуаций, как в мире, так и в стране. И в результате нажила неприятную желудочную болезнь. Навестить тетку, поговорить по душам, посочувствовать — это, пожалуйста, но проживать под одной крышей какое-то время… Не знаю, насколько была правдива девушка, но меня подобное развитие событий устраивало. По дороге мы договорились, что я отвезу Мстиславу к родственнице, там она побудет до вечера… — Да, если вдруг задержусь на работе, — и передал ключ от квартиры. Смело въезжай и чувствуй себя, как дома. — Да? Я хотел было познакомиться с тетушкой и поспрашивать ее о бывшем супруге Карапове, вдруг сообщит нечто удивительное, да Мстислава отговорила — они не живут вместе уже лет сто и не имеет смысла волновать больную. Когда мы расстались у открытой двери квартиры любимой тетки, я прыгая по лестнице через три ступени, как никогда был уверен в самом себе: вперед-вперед, menhanter, все народы мира смотрят на тебя! Впрочем, народы мира меня интересовали меньше всего, меня манили красивые глазища! Боевые же действия начал с посещения квартиры господина А.А. Барашкова. Проживал он у знаменитых трех вокзалах в шлакоблочной башне с одним подъездом, из которого тянуло общественным сортиром. Маленькая испуганная женщина-пичужка с пучком немытых волос, открывшая дверь, назвалась женой идеолога. Сам супруг доблестно отсутствовал. Я продемонстрировал его мятые опусы и признался, что проездом в столице и мечтаю получить автографы от Артура Артурьевича самолично. — Поищите в типографии, — поверила жена почитателю таланта ее мужа, кажется, «Красный пролетарий». «Красный пролетарий» так «Красный пролетарий», сказал я себе, хотя на самом деле черт знает что, если с его издательских машин выползает такая макулатура… Не буду подробно рассказывать о своих поисках неонацистского идеолога на пролетарском предприятии. Такого количества книжных кирпичей сразу и в одном месте я не видел никогда в жизни. Это была рукотворная лавина, которая в скором будущем вот-вот обрушится на головы доверчивым читателям — почти в буквальном смысле этого слова. Маленького и тщедушного философа в очках и потертых джинсиках я обнаружил на огромном складе комбината в укромном уголке, где он и два еще таких же заморыша вычитывали гранки очередного шедевра. Убедившись, что передо мной тот, кого ищу, без лишних слов цапнул за шиворот и, подняв на уровень своих глаз, поинтересовался в культурной форме, где я могу найти руководителей движения? — Не имеете права! — взвизгнул Артур Артурович, дрыгая ножками, как ребенок. — Кто вы такой? — Вышибу мозги, — перешел на более грубый тон. — Где ваши фюреры, козлы? И не обратил внимания, как один из пришибленных национал-социалистической идеей сбежал с корректорской. — Так я не понял, козлы еще раз, где найти ваших фюреров! — продолжал наступление. Придушенный любомудр Барашков трепыхался под моей рукой и ничего не мог сказать внятного. Наверное, ему было трудно полемизировать в таком подвешенном состоянии? Потом я услышал цокот подков по бетону: на помощь работникам умственного труда спешили два чернорубашечника в форме военизированного штурмового отряда SS. Они были крепкие малые, в них чувствовалась спортивная выправка, но молодость есть молодость. Я решил, что одного из них можно временно исключить из жизни. Кинув Барашкова на пачки макулатуры, я прервал бег первого «наци» ударом ноги в пах. Говорят, такая лечебная процедура часто бывает необходима в экстренных случаях. От такого оздоровительного мероприятия боец скрючился до эмбрионального состояния и рухнул на пол. Его товарищ по оружию не успел понять, с кем имеет дело, и попытался ткнуть меня рукой. Я перехватил ее и вывернул так, что перед глазами моего оппонента, очевидно, поплыли кровавые рунические символы, если судить по его вою. Когда человеку больно, то он, как правило, готов к конструктивному диалогу. Через минуту я уже знал, где куются атлетические кадры штурмового отряда «Volf». — «Волк», что ли? — уточнил я. — «Волк»-«Волк», — подтвердил юнец, уже находящийся в моем джипе. — Ну посмотрим, какие вы «волки»? — резюмировал я. — А у нас старший Макс, — решил предупредить мой новый друг, — мастер спорта по борьбе. — Надо же и я мастер спорта, — усмехнулся. — Только по стрельбе. Атлетический клуб по интересам находился в небольшом уютном районном стадиончике «Авангард». По еще травяному полю метались юные футболисты. В секторе для прыжков пружинили молодые спортсмены, похожие на кенгуру. Лозунг на кирпичном здание утверждал, что спорт и молодость есть грядущее России. С этим я был согласен, и поэтому предупредил нового друга, что его будущее находится в его же руках. Меня прекрасно поняли, и мы поплелись в помещение стадиона. Там было безлюдно, пахло искусственной кожей, фальшивыми кубками и пылью на спортивных стягах. Пройдя по коридору, остановились у двери с табличкой «Тренерская». — Макс, меня убьет, — сказал мой спутник. — Не успеет, — пошутил, — это лучше сделаю я, — и чужим телом открыл дверь. «Тренерская» соответствовала своему названию: дешевенький стол, ряд стульев, полки с алюминиевыми и стеклянными кубками, на стене карта Московской области. За столом находился упитанный увалень в полтора центнера весом. Ничего не указывало о его принадлежности к современным «наци», разве только маленькие усики «а la Hitler». Сказать, что Макс удивился, это не сказать ничего. Его челюсть отпала и он был похож на борца «сумо» против которого вышел на ковер орангутанг во фраке. Чтобы не возникало никаких иллюзий касательно меня, я ребром ладони срубил своего молоденького спутника, а затем, совершив балетно-спецназовский оборот вокруг себя, нанес удар ногой в голову с гитлеровскими усиками. Хлюпающая кровью туша обвалилась подобно тому, как обрушиваются поселки городского типа. — Эй, старшой, ты готов к диалогу? — поинтересовался, когда мастер спорта по борьбе начал подавать признаки жизни. — Сука, я
