Как однажды заметил кто-то из великих, и дольше века длится день; и был в этом совершенно прав. Я это к тому, что наши сборы в столицу затянулись до невозможной крайности. Я на все плюнул и занялся исключительно своими делами. Пока все остальные приходили в себя. От праздника у костра. И самопального самогона.
Сначала я проверил машину, частично заржавевшую у ворот; автостарушка чадила и харкала бензином, не желая трудиться на благо её владельца; потом нырнул в погреб, где, как известно, находилась потайная лежка, единственное место, в котором сохранились запахи прошлой, счастливой жизни. Даже несмотря на появление здесь маленького оружейного склада.
На всякий случай я проверил все имеющиеся в наличии игрушки для взрослых. А вдруг кто слямзил? Нет, все было на месте, в полной боевой готовности. Однако я решил ничего не выносить из арсенала. Пока. Зачем «тигру» шумные хлопушки? Самое опасное для человека — это прыжок «тигра». Прыжок «тигра» непредсказуем, это правда.
Тишина под землей была, как, наверное, в родовом склепе. Мертвая тишина. В такой тишине хорошо лежать и думать о вечности, превращаясь в святого мученика. И действительно, что может измениться в мире? Без меня? Или со мной? Ровным счетом ничего не изменится. Ничего. Боюсь, армия не заметит павшего бойца. Разве что маршировавшие рядом товарищи. Нет, необходимо отбросить пораженческие настроения, покинуть погреб и продолжить вечный бой. За правое дело. И за светлое будущее всего человечества. Надеюсь, легкая ирония угадывается в моих словах, касающихся судьбы всего рода человеческого?
Когда я снова появился на свет Божий, то выяснилось, что без меня планета замедляла-таки свое движение вокруг солнца. Вернее, люди на ней. Девочки-красавицы грелись на солнышке, мальчики- механики мерзли под днищем старенького, битого-перебитого армейского джипа, по случаю приобретенного Никитиным у американского журналиста Дж. Сидороффа, который сумел на этом драндулете совершить познавательное путешествие по маршруту Москва Владивосток и обратно. Без разрешения на то властей. Случился скандал, и жадного до экзотики Джо посчитали агентом ЦРУ и объявили персоной нон грата. То есть выпулили из Союза ССР. А джип остался на его ухабистой территории, чтобы удачно превратиться в груду металла близ лапотной деревеньки Смородино.
— Братцы, Орешко нас разорвет, — предупредил я. Не люблю опаздывать на деловые свидания.
— Ничего, подождет, — отмахнулись друзья. — Когда ещё в таком эдеме… дурака поваляем?..
Я заглянул под днище автомобильчика — двое, перемазанные солидолом, скорее походили на чертей, чем на райских ангелочков.
Вздохнув, я присоединился к ним, разбирающимся в моторах чуть хуже, чем бараны в алгебре.
Через несколько минут я остался один: Никитин и Резо уползли пить колодезную водичку. Я увлекся незнакомой коробкой передач и только через четверть часа, успешно закончив дело, тоже пополз. К колодцу. Попить водички. И что же? По пути я обнаружил веселое чаепитие на веранде. Девушки щебетали, юноши хохотали, Евсеич и Тузик пожирали бисквитные пирожные. В неограниченном количестве.
Проклятие! Так настоящие друзья не поступают. Я имею в виду, конечно, Никитина и Резо-Хулио, а не чавкающих на весь мир пса и дедка.
Я умылся, переоделся в парадно-выходной костюм и торжественно объявил о своем убытии в столицу.
Мне не поверили. И зря. Я иногда бываю последовательным. В достижении своих скромных целей.
Поля кружили в полуденной неге пасхального воскресенья. Солнце дробилось в проселках. Автостарушка скрипела от скорости и старости. До Владика[135] мы, возможно, дотащимся, а вот обратно? Мы — это я и Полина. Когда я устроил демарш на веранде и заявил, что покидаю приятное во всех отношениях общество, девушка примкнула ко мне. По неизвестной причине. То ли из-за сострадания, то ли из-за солидарности, то ли ради будущего скандального репортажа об интересном человеке.
Я никого не боюсь. Кроме себя. И симпатичных девушек, занимающихся древнейшей профессией. Разумеется, я говорю о журналистике. Бойтесь их, акул пера, ведь разденут до нитки, раскромсают душу и голым пустят в Африку. (Африка, Африка — мой болезненный фантом.)
В зеркальце заднего обзора плясал дребезжащий джип. Мои други, поняв, что я не шучу, а вредничаю, были тоже вынуждены загрузиться в транспортное средство, мною, кстати, отремонтированное, и отправиться из райского уголка восвояси. Дед Евсей и пес Тузик остались на хозяйстве; надеюсь, пирожные пошли им впрок.
Полина закурила — молодое целеустремленное лицо. Милое, я бы сказал. Но в сигаретном дыму. Я был удивительно находчив:
— Курить — здоровью вредить.
Девушка покосилась на меня, как на заговорившую лошадь, и тоже была весьма оригинальна:
— Один грамм никотина убивает лошадь. Покажите мне эту лошадь.
— Она перед вами, — признался я.
Посмеялись. Что тут сказать? Я всячески игнорировал девушек, посещавших деревенского бирюка. Страх сковал мои чресла, как бы выразился поэт-романтик начала века. Страх перед хакером, договорю я. Зачем в который раз становиться на грабли? Больно, когда по лбу бьют компьютерным аппаратом, похожим на вышеупомянутое сельскохозяйственное орудие труда. В свете этих печальных рассуждений я поинтересовался:
— Полиночка, а как ты относишься к этим… к компьютерам? И всем этим играм?
— Положительно, — пожала плечами девушка. — Надо шагать за прогрессом. А что?
— Ничего, — крякнул я от досады. Еще один хакер на мою голову.
— Саша, вы… ты какой-то странный, — сказала Полина. — Вроде себе на уме.
— Странный? — взглянул на милого провокатора.
— Ну, не такой, как Никитин или Резо…
— Я профессионал, а они любители, — то ли пошутил, то ли нет. Не знаю.
— И какая же у тебя профессия?
— У меня профессия? — переспросил я. И вправду, богодул,[136] какая твоя любимая работа? Я знаю, какая у меня профессия. Я собираю трупы. Я — сборщик трупов. Я уничтожаю ублюдочных особей, распространяющих вокруг себя страх, ложь, смерть. Я освобождаю общество от больной, биологической мрази. Да, в силу различных обстоятельств я взял на себя функции чистильщика родины от её внутренних врагов; мои функции подобны функциям волка или шакала, спасающих родную территорию от опасной заразы. И нет силы, способной остановить меня. Даже смерть меня не остановит. Потому что я бессмертен. (М-да, кажется, я погорячился в последнем утверждении. И тем не менее, пока я живу, я бессмертен.)
— Саша, ты не ответил на мой вопрос. — Девичий голос привлекает мое внимание. — У тебя сейчас был такой вид, будто ты увидел на дороге дохлого реформатора!
Девочка была недалека от истины. Дохлятина по своей сути не может вызвать ничего к новой жизни. Какие бы она, эта дохлятина, жизнеутверждающие лозунги ни бросала. Дохлятина — она и в Кремле это самое.
— Саша?
— Моя профессия, — повторил я. — Моя профессия — одиночество.
— Одиночество? — хмыкнула девушка. — Звучит красиво. Ты, наверное, и стихи сочиняешь?
— Стихи люблю, — признался я. — «С луны или почти с луны смотрел я на скромную планету с философскими и богословскими её доктринами, политикой, искусством, порнографией, различными науками, включая оккультные. Там есть к тому же люди, и средь них я. И все довольно странно».[137] — Оказывается, стихи хорошо читаются при скорости сто сорок километров в час. — Но, увы, не сочиняю…
— Мы сейчас улетим, — предупредила Полина. — На луну. Или почти на луну.
— Как Белка со Стрелкой.
— А это кто такие?
