урвать молодого спазматического счастья сверх нормы. Порой приходилось буквально за ноги тащить строптивца из будуара, где он придавался липким утехам. Как правило, конфликты решались миром или зуботычинами, и все были довольны. Правда, однажды случилась неприятность. Ходил к нам депутатик Садур, бойкий такой, похожий характером и лицом на старорежимную калошу. И любил он поскандалить.
— Я ещё не кончил! Безобразие! Я — депутат Думы, я вас — на рудники!..
— Дед, ты уже час за бесплатно елозишь, — резонно возражал я. — Плати и никаких проблем.
— Наша партия заплатит, — пыхтел тот на пышнотелой девахе, жующей от скуки сочное полтавское яблоко. — Уважьте старость, у меня было трудное детство, я три года провел на поселениях в Мордовии, там было холодно, голодно…
— Ладно, — вздыхал я. — Как депутату, постоянному клиенту и поселенцу, тебе полагается скидка. — И обращался к трудовой девушке. — Эллочка, отправь деда к звездам.
И та как-то раз возьми и постарайся: и депутатик Садур околел, успев, между прочим, испытать чувства астронавта, приближающего на пиздолете к планете Благости SIV-7052000.
А кто будет платить — в широком смысле — за эти хамские полеты в вечность? Понятно, что крайним оказался я.
Не сделал бы депутату скидку, жил бы тот во славу нашего отечества, голосуя кнопками за лучшую народную жизнь. А так пришлось мне покрывать убытки борделя на пышные похороны народного избранника и срочно увольняться по собственному желанию.
Вот и делай после этого людям добро.
Впрочем, веру в доброе я не потерял и отправился сдавать свое внутреннее богатство в Первую градскую. А почему бы и нет? Молод, здоров, оптимистичен и без комплексов. Любимая родина нуждается в стратегических биологических запасах, могущих восстановить её былое величие и мощь. Да и оплата труда недурна: можно пригласить очередную возлюбленную в едальню «Елки-палки» вкусить продукта из народного картофеля.
Встретили меня люди в белых халатах со сдержанным пессимизмом, мол, совсем руки не оттуда растут у молодца, коль решил зарабатывать на жизнь таким вот динамичным образом.
— Это мое хобби, — признался я, — с тринадцати лет. — И добавил несколько слов о родине, нуждающейся в стратегическом биологическом резерве.
На меня посмотрели, как на активного членовредителя, и отправили сдавать анализы. Через час у меня возникло впечатление, что меня готовят к космическому полету в качестве подопытной дрозофилы. О чем я и сказал старенькому эскулапу с подвижным личиком капризного ребенка.
— Это очень серьезное мероприятие, молодой человек, — ответил лекарь. — Мы отвечаем за будущие поколения. Если мы хотим иметь на улицах одних идиотов…
— А сейчас их что, мало? — спросил я, вспомнив нашего тушинского дурачка Илюшку Шепотинника.
— Много, — согласились со мной. — Но через одного. Так что, если хотите помочь отчизне, терпите.
И я терпел — миленькие медсестрички-вампиры через стеклянные трубки тянули из меня кровь, потом выдали баночку из-под майонеза и удалили в комнатку, где на стенах висели малохудожественные картинки из старых журналов. Глянцевые красотки времен расцвета ГДР улыбались мне, как родному.
Я скрипнул зубами и… через неделю был принят в доноры. Правда, скоро выяснилось, что в этом деликатном деле имеется издержка. А именно: двухнедельное воздержание перед тем, как…
Месяц я терпел такое глумление над своим оранжерейным организмом, а потом махнул рукой: интересы страны, конечно, превыше всего, да индифферентность моя начинает вызывать подозрение у любимых. И когда одна из них задала мне досадный вопрос, связанный с цветом летнего неба, я, взревев, сутки доказывал свою мужскую, скажем так, привлекательность.
После чего неделю мыл и бил посуду в ресторане «Арагви». Месяц ломал мебель в магазине «777». Несколько ночей плясал в стриптиз-баре «Голубая луна», где от общего отвращения коцнул огромный аквариум с плавающими педерастами. Шесть недель трудился, не покладая рук и кое-что еще, в женском общежитии ЗИЛа, пока меня не выгнали взашей за аморальное, как раньше писали в советских газетах, поведение.
Потом декаду продержался в секс-шопе — там, среди фаллических предметов, я окончательно разуверился в таком понятии, как любовь.
На мясокомбинате вместе с ветеранами отметил первый день работы и так, что меня вырвало на державного директора, который делал обход хозяйства, интересуясь производственными показателями.
На станции же ОСВОД в Серебряном бору я вместо того, чтобы спасать синих утопленников, флиртовал вовсю с хихикающими русалочками… Ну и так далее.
И теперь я имею то, что имею: вольное одиночество, двухкомнатную квартиру, три десятка кактусов, четырех любовниц со складками жира на животах и неровно бритыми подмышками…
Стоп, Слава, говорю я себе, во-первых, повторяюсь, во-вторых, надо держать удар, а в-третьих, меня искал Вася Сухой с неким деловым предложением.
Последняя встреча наша случилась именно в Серебряном бору, когда я пустил ко дну водолазное снаряжение и по этой причине начальник станции в сердцах негодовал на берегу:
— Слава! Лучше бы ты, блядь (три раза), сам утоп! Разве можно так работать, спустя рукава?! Без снаряжения и не думай вылезать! Или плати много!..
Я нырял в мутной и холодной субстанции, проклиная собственное разгильдяйство, когда услышал рев фордовского мотора. На берег выкатывал танковый джип с тонированными стеклами и блатными номерами 666.
Потом из внедорожника выбрались братки, бритые затылки которых утверждали, что мир развивается по пути совершенства. Потылица, похожая на армейскую походную обувку, разве не само совершенство?
Не знаю, как бы развивались события, но среди прибывших был мой друг. Вася Сухой, хохотнув и уяснив причину моего полоскания в грязной речке, открыл свой кожаный «лопатник»:
— Сколько, командир?
Старенький начальник станции ОСВОД от неожиданного дружелюбия братков потерял дар речи и только таращился на веер из вечнозеленых ассигнаций.
— Заработано непосильным трудом, — проговорил мастер спорта по выбиванию капиталов. — Но мы проводим благотворительную акцию, — и вырвал несколько купюр, — в поддержку отечественного производителя, — и кивнул на меня, вылезающего на берег. — На, держи, отец, бабки, и не держи зла на Славика, он такой, какой есть.
— А какой я есть? — и запнулся.
Такое со мной происходит крайне редко: либо когда вижу в небе НЛО, либо когда вижу на земле прекрасную незнакомку.
В данном случае я делаю стойку и смотрю на девушку во все глаза, чтобы уяснить для себя её внутреннюю суть. Увы, я ещё живу детской надеждой в то, что встречу самую единственную…
— Ну, шо тут нечисто так, — открыла рот красавица, и я вернулся в нашу навоженную действительность.
Была б моя воля, запретил барышням открывать рот — только во время приема пищи и оральных утех. А так — молчать, сучки! Тогда, быть может, мир наш был бы куда гармоничнее.
Однако вернемся на замусоренный берег Москвы-реки, но милый и теплый, откуда, как позже выяснилось, и стартовал я — стартовал в жизнь, незнакомую и бушующую евроазиатскими страстями, так похожими на латиноамериканские.
Пока же я млел под родным солнышком, как букашка на ромашке, и было мне хорошо. Позолоченный купол далекой церкви, утопающей в лесном массиве, напоминал о великой силе Провидения, благодаря которой мы вместе собрались именно в этот день и в этом месте.
Как я понял, мастера спорта прибыли отдохнуть на лоно природы после трудных соревнований по отстрелу конкурентов. Был разведен мирный костерок, потянулся уютный дымок, появился шашлычок из барашка, — не из Fill`a ли?
