принимала участия. Стахов утешает: ничего, меня ждут другие бои и не менее опасные. Что же касается маньяка, то да, есть вопросы. И самый главный: какая причина падения из окна? Испугался возмездия, совершив ошибку? Понял, что не уйти от правосудия?
— Есть некая театральность во всем этом, — размышляет мой спутник. Будем разбираться, Маша. Процентов восемьдесят, что маньяк «наш». Давай считать, что мы победили? Согласна?
— Согласна.
— Отлично. Тогда отдыхаем перед будущими битвами.
— А с кем биться?
— На наш век мрази хватит, — признается. — Сколько себя помню — все сражаюсь…
— Не с ветряными мельницами ли?
— И с ними тоже, — недобро ухмыляется. — Ничего, Маша, победа будет наша. Всегда!
Будут ли победы? Вопрос спорный. Такое впечатление, что люди, живущие по новым «капиталистическим» законам, утеряли нормальные жизненные ориентиры, и теперь, как слепые, тыкаются в попытках найти высший смысл своего жалкого бытия. Обогащайтесь! — лозунг дня и сегодняшняя национальная идея? Не слишком ли она жалка и ничтожна для нашей широкой и штормовой, как море, души?
— Предлагаю отпраздновать первую викторию, — слышу голос Стахова. — В одном уютном местечке.
— Только не в «Полуночном ковбое».
— А что такое?
Я коротко рассказываю о посещение этого ночного заведения, где произошли всевозможные «кислотные» ЧП. Охотник на людей весело смеется и обещает самое спокойное место в столице: ресторан «Ермак». Там хорошая «деревенская» кухня, народная музыка, и главное, тишина.
Я соглашаюсь — почему бы и нет? Я заслужила торжества с мужчиной, который нравится. По телефону нахожу Евгению и сообщаю последние известия: маньяк выпал из окна, а я вместе с менхантером направляюсь в ресторан, чтобы отдохнуть при свечах.
— Отдохнуть при свечах со Стаховым? — Подчеркнуто переспрашивает. — Ну смотри-смотри.
— Куда смотреть?
— Ты меня понимаешь.
— Прекрати. Я — взрослый человек.
— Ты маленькая и глупенькая.
— А ты, как моя мама, — и отключаю телефон.
Поговорили, черт! Мой спутник понимающе хмыкает, мол, что делать: все мыслят шаблонами, небось, я предупреждена не попадать под его мужественное обаяние?
— Попадают под трамвай, — огрызаюсь. — У меня, может, любовь.
— Любовь? К кому?
— К тебе.
Как мы не врезались в освещенный трамвай на повороте, не знаю. Наверное, нас хранили сахарные ангелочки, летающие в кучевых облаках: они успели вывернуть рулевое колесо и наш джип козликом поскакал по ночной дороге.
Выражение лица водителя было таким, будто увидел цирковую лошадь, умеющую говорить по- человечески.
— Мария, — строго сказал. — Не шути так больше. Я человек нервный и впечатлительный.
— Какие могут быть шутки? — пожала плечами. — Я тебя люблю.
— Прекрати, ты ещё маленькая.
— Я — дылда. У меня рост — метр восемьдесят один. А у тебя?
— Что у меня?
— Рост?
— Отстань. Мало мне проблем.
— Испугался? — рассмеялась. — Ай-яя, такой храбрый мальчик с пистолетом… и…
— Все! — зарычал, проезжая опасный поворот.
Вот странные мужчины, рассуждаю, глядя на мелькающие рекламные огни вечернего города, сами мечтают о неземной любви, готовы на недюжинные подвиги во имя дамы сердца, а когда она сама выказывает доброе отношение к герою, то они начинают нервничать и делать все, чтобы не потерять свободу.
— Мы с тобой друзья, Мария, — осторожно напоминают мне.
— Веришь в дружбу между мальчиком и девочкой?
— Верю, — признается, — но с трудом.
Взглянув в напряженное лицо Стахова, я подумала, наверное, биография героя настолько богата, что он твердо уверен: с молоденькой прелестницей лучше не связываться. Комплекс постаревшего донжуана? Или какая-то иная причина?
— Прости, — сказала. — А нет ли у тебя дочери моих, думаю, лет?
— О, боги! — вновь взревел Алекс. — Маша, ну нельзя так человека доставать. Не-е-ет, теперь я за тебя спокоен.
— И все-таки? Ты не ответил на мой вопрос.
— Черт! — говорит в сердцах и признается, что у него есть и дочь, и сын, и жена — бывшая; и так далее.
— И «так далее» — интересно-интересно?
Я ужасно вредничаю, понимая, что никакого права не имею вторгаться в чужую личную жизнь. Но как не вторгаться! Если очень хочется. Вот такое примитивное объяснение — хочется. И все!
Я ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Я чувствую, как в моей душе закипает буря, такая же как на море.
— Я тебе не нравлюсь?
— Нравишься, — устало улыбается Стахов и пытается объясниться: у него собачья работа. Он практически не имеет частной жизни. Обманывать меня не хочет. У нас нет будущего. У него были умные и хорошие девушки, но они расставались. Жизнь диктует свои правила. — Я не хочу и не имею права накладывать лапу на твою жизнь, Маша, — заключает.
— Ты можешь наложить лапу на мою коленку, — замечаю не без колкости. В ресторане. Я разрешаю.
— Маша! — кричит, вскидывая руки над рулем. — Прекрати издеваться. Ведешь себя… как… эти… ну понятно кто!..
А, может, это нервное? После сегодняшних страшных событий, когда поняла: жизнь моя настолько хрупка, что может оборваться в любой миг.
Нет, веду себя так только потому, что влечение к менхантеру становится сильнее меня. Я хочу физического прикосновения его руки к своей, хочу почувствовать его губы, хочу увидеть его глаза — близко-близко, хочу услышать его дыхание, хочу ощутить силу его тела, хочу, чтобы случилось то, что должно случиться. Я хочу испытать радость любви — радость любви души и тела. Я не хочу умирать, не познав всего этого.
Мой любимый ошибся так, как, очевидно, никогда не ошибался. Это я говорю о нашем ночном визите в ресторан «Ермак». Походил он декоративными избами, высокими бревенчатыми заборами и вышками на стрелецкую слободку. Когда вошли в огромный зал, сработанный под русскую избу, то обнаружили: тишина приказала долго жить.
Проходило чествование эстрадного певца Владимира Яхъя, о котором я, надо признаться, слыхом не слыхала, однако из громких здравниц было ясно: он — наш российский соловей.
А что делать нам? Возвращаться несолоно хлебавши? И мы принимаем решение остаться: тишина живет в каждом из нас, не так ли?
Пока мой спутник делает заказ я с любопытством осматриваю празднующих — всех их объединяет искренняя радость и любовь к новорожденному в кумачовой эстрадной рубахе. Это не день рождения г-на Шопина, где именно эта радость и любовь полностью отсутствовала.
