светлой горнице, где красны девицы. Бутыль с табуретным самогоном ждет героев. Намек был настолько тонок, что Котэ тут же догадался; завопив благим матом, ударил в стену. Головой. (Шутка.) Девицы- красавицы завизжали в ответ. Перепуганный пес залаял. Емельич перекрестился. А я удалился. Что делать «тигру» среди племени примитивных приматов? Это я ещё выразился с большим уважением к роду человеческому. В лице моих друзей.
Богомольные старушки тянулись по тропинке к местному кладбищу. Казалось, они гуськом направляются к небу. Небо было чистым и пасхальным.
Я же возвращался после посещения могилы отца и матери. Могила оказалась ухоженной чьими-то добрыми руками; я недолго постоял у креста и деревянной пирамидки и ушел. Примерный, богобоязненный сын? Отнюдь. Никогда им не был. Просто иногда возникает душевная потребность встречи с родными людьми. Пусть звучит мистически, однако тот, кто способен понимать, меня поймет. Пусть это будет один человек из миллиона. Но человек.
Я последний раз оглянулся на кладбищенское взгорье. Богомольные старушки по-прежнему уходили в небо — синее, как пасхальное яйцо. Помню, в детстве я купал яйца в синьке, а мама у печи готовила куличи. И эта веселая, вкусная на запахи хозяйственная кутерьма, казалось, будет повторяться из года в год. Из года в год. К сожалению, я вырос. Такое порой случается с непослушными детьми.
Как однажды заметил кто-то из великих, и дольше века длится день; и был в этом совершенно прав. Я это к тому, что наши сборы в столицу затянулись до невозможной крайности. Я на все плюнул и занялся исключительно своими делами. Пока все остальные приходили в себя. От праздника у костра. И самопального самогона.
Сначала я проверил машину, частично заржавевшую у ворот; автостарушка чадила и харкала бензином, не желая трудиться на благо её владельца; потом нырнул в погреб, где находилась потайная лежка, единственное место, в котором сохранились запахи прошлой, счастливой жизни. Даже несмотря на появление здесь маленького оружейного склада: три АКМ, два гранатомета, винтовка с оптическим прицелом, несколько килограммов тротила и так далее.
На всякий случай проверил все имеющиеся в наличии игрушки для взрослых. А вдруг кто стащил? Нет, все было на месте, в полной боевой готовности. Однако я решил ничего не выносить из арсенала. Пока. Зачем «тигру» шумные хлопушки? Самое опасное для человека — это прыжок «тигра». Прыжок «тигра» непредсказуем, это правда.
Тишина под землей была, как, наверное, в родовом склепе. Мертвая тишина. В такой тишине хорошо лежать и думать о вечности, превращаясь в святого мученика. И действительно, что может измениться в мире? Без меня? Или со мной? Ровным счетом ничего не изменится. Ничего. Боюсь, армия не заметит павшего бойца. Разве что маршировавшие рядом товарищи.
Нет, необходимо отбросить пораженческие настроения, покинуть погреб и продолжить вечный бой. За правое дело. И за светлое будущее всего человечества. Надеюсь, легкая ирония угадывается в моих словах, касающихся судьбы всего рода человеческого?
Когда снова появился на свет Божий, то выяснилось, что без меня планета замедляла-таки свое движение вокруг солнца. Вернее, люди на ней. Девочки-красавицы грелись на солнышке, мальчики- механики мерзли под днищем старенького, битого-перебитого армейского джипа, по случаю приобретенного Паниным у американского журналиста Дж. Сидороффа, который сумел на этом драндулете совершить познавательное путешествие по маршруту Москва Владивосток и обратно. Без разрешения на то властей. Случился скандал, и жадного до экзотики Дж. посчитали агентом ЦРУ и объявили персоной нон грата. То есть выпулили из России. А джип остался на его ухабистой территории, чтобы удачно превратиться в груду металла близ деревеньки Коровино.
— Братцы, Матешко нас разорвет, — предупредил я.
Не люблю опаздывать на деловые свидания.
— Ничего, подождет, — отмахнулись друзья. — Когда ещё в таком эдеме… дурака поваляем?
Я заглянул под днище автомобильчика — двое, перемазанные солидолом, скорее походили на чертей, чем на райских ангелочков.
Вздохнув, я присоединился к ним, разбирающимся в моторах чуть хуже, чем бараны в алгебре.
Через несколько минут остался один: Пан и Кот уползли пить колодезную водичку. Я увлекся незнакомой коробкой передач и только через четверть часа, успешно закончив дело, тоже пополз. К колодцу. Попить водички. И что же? По пути обнаружил веселое чаепитие на веранде. Девушки щебетали, юноши хохотали, Емельич и Педро пожирали бисквитные пирожные. В неограниченном количестве.
Проклятие! Так настоящие друзья не поступают. Я имею в виду, конечно, Панина и Кото, а не чавкающих на весь мир пса и дедка.
Я умылся, переоделся в парадно-выходной костюм и торжественно объявил о своем убытии в столицу.
Мне не поверили. И зря. Я иногда бываю последовательным. В достижении своих скромных целей.
… Поля кружили в полуденной неге пасхального воскресенья. Солнце дробилось в проселках. Моя автостарушка скрипела от скорости и старости. До Владивостока мы, возможно, дотащимся, а вот обратно? Мы — это я и Маргарита. Когда я устроил демарш на веранде и заявил, что покидаю приятное во всех отношениях общество, девушка примкнула ко мне. По неизвестной причине. То ли из-за сострадания, то ли из-за солидарности, то ли ради будущего скандального репортажа об интересном человеке.
Я никого не боюсь. Кроме себя. И симпатичных девушек, занимающихся древнейшей профессией. Разумеется, я говорю о журналистике. Бойтесь их, акул пера, ведь разденут до нитки, раскромсают душу и голым пустят в Африку.
В зеркальце заднего обзора плясал дребезжащий джип. Мои друзья, поняв, что я не шучу, а вредничаю, были тоже вынуждены загрузиться в транспортное средство, мною, кстати, отремонтированное, и отправиться из счастливого уголка восвояси. Дед Емеля и пес Педро остались на хозяйстве; надеюсь, пирожные пошли им впрок.
Рита закурила — молодое целеустремленное лицо. Милое, я бы сказал. Но в сигаретном дыму. Я был удивительно находчив:
— Курить — здоровью вредить.
Девушка покосилась на меня, как на заговорившую лошадь, и тоже была весьма оригинальна:
— Один грамм никотина убивает коня. Покажите мне этого коня.
— Он перед вами, — признался я.
Посмеялись. Что тут сказать? Я всячески игнорировал девушек, посещавших деревенского бирюка. Страх сковал мои чресла, как бы выразился поэт-романтик начала века. Зачем в который раз становиться на грабли?
— Саша, вы… ты какой-то странный, — сказала Маргарита. — Вроде себе на уме.
— Странный? — взглянул на милого провокатора.
— Ну, не такой, как Коля и Кото.
— Я профессионал, а они любители, — то ли пошутил, то ли нет.
— И какая же профессия?
— Профессия? — переспросил я.
И вправду, какая твоя любимая работа, Алекс? Я знаю, какая у меня профессия. Я собираю трупы. Я — трупоукладчик. Я уничтожаю ублюдочных особей, распространяющих вокруг себя страх, ложь, смерть. Я освобождаю общество от больной, биологической мрази.
В силу различных обстоятельств я взял на себя функции чистильщика родины от её внутренних врагов. Мои функции подобны функциям волка или шакала, спасающих родную территорию от опасной заразы. И нет силы, способной остановить меня. Даже смерть меня не остановит. Потому что я бессмертен. (М-да, кажется, я погорячился в последнем утверждении. И тем не менее, пока я живу, я бессмертен.)
— Саша, ты не ответил на мой вопрос. — Девичий голос привлекает мое внимание. — У тебя сейчас был такой вид, будто ты увидел на дороге дохлятину.
Девочка была недалека от истины. Дохлятина по своей сути не может вызвать ничего к новой жизни. Какие бы она, эта дохлятина, жизнеутверждающие лозунги ни бросала. Дохлятина — она и в Кремле это самое.
