-- Ждет недалеко отсюда.
-- Ты увезешь меня сейчас? Да?
-- Конечно, если выдержит моя лодка.
-- Пошли, -- он схватил рыбака за локоть, подтолкнул к спуску с горы.
-- Своих хоть предупреди.
-- Эй, скажи есаулам, чтоб меня не теряли. К вечеру вернусь, -- крикнул атаман стоявшему на вышке стражнику и увлек Назиса за собой.
Они долго плыли через реку в черпающей воду бортами долбленке. Назис ворчал, что, посадив такого бугая, он рискует не дожить и до вечера, но Ермак не слушал, жадно вглядываясь в противоположный берег. За каждым деревом чудилась знакомая фигура и каждая веточка, шелохнувшаяся под легким ветерком, казалась машущей призывно рукой. Наконец, лодка ткнулась в илистый берег, и он, едва не перевернув ее, выскочил на песок, увяз, но, не замечая этого, побежал дальше.
Зайла-Сузге сидела на стволе огромного в обхват дерева, наклонившегося к земле, как бы подставившего себя для отдыха. Ермак замедлил шаги и залюбовался ею. Она была все так же стройна и тем же теплом лучились ее большие глаза, столь же ярки оставались губы, тонка шея, будто и не прошло столько лет, разделявших их.
-- А ты почти не изменилась, -- прошептал он, беря руки Зайлы-Сузге.
-- Зато ты совсем не похож на человека, которого я знала.
-- Как же ты догадалась, кто я?
-- Сердце подсказало. Когда сын рассказал о встрече с тобой, то я поняла, мы еще увидимся.
-- А где он сейчас?
-- Кто? -- не поняла она сразу. -- Сейдяк? Он здесь, в Сибири. Но не решается пока подходить слишком близко к Кашлыку.
-- Он тоже мечтает занять ханский холм? -- в голосе атамана послышалось легкое раздражение.
-- Разве он не вправе сделать это? Я думала, ты сам предложишь ему стать твоим наследником, выделишь хотя бы улус поблизости.
-- Но пойми... Я не хан Сибири. Я атаман небольшого отряда.
-- Так в чем разница? Ведь ни кто-то другой, а именно ты занял Кашлык и тебе несут ясак все окрестные народы. Или я чего-то не понимаю?
-- Прости, но ты действительно многого не понимаешь. Сибирь уже не сможет оставаться такой, какой была прежде. Кончилось ее время...
-- Кончилось одно время, но наступило другое. -- Возразила она -- Мы-то те же самые Что нам мешает договориться обо всем? Или ты не хочешь, чтоб мой сын занял твое место? Так и скажи. И я передам ему твои слова.
-- Да пойми ты, не от меня это зависит. Ни я, ни Кучум, ни тем более Сейдяк не смогут удержаться долго здесь без чьей-либо помощи и поддержки. Тебе надо хоть раз побывать в большом русском городе, чтоб убедиться в этом.
-- Ты знаешь, а я все это время жила в Бухаре? Это тоже очень большой город, где собралось много людей. И что из этого?
-- Да, Бухара сильна. У нее много воинов. Когда-то я убедился в том. Но ей не нужна Сибирь. Ей нужны ее меха и только. Она занята другим. Зато русские придут сюда через год, через пять лет и навряд ли им понравится хан Сейдяк
-- Но он же законный наследник, -- не сдавалась Зайла-Сузге.
-- И что из того? Тебе известно имя Мухамед-Кула?
-- Да. Он сын моего бедного брата Ахмед-Гирея. Где он сейчас?
-- Этой зимой мы отвезли его в Москву. Одним наследником стало меньше, -- губы атамана растянулись в нехорошей усмешке, -- но думаю, что и тот, кто захочет сам самостоятельно взойти на ханский холм, рано или поздно окажется в Москве. Там теперь решается судьба Сибири.
-- Кажется, я что-то начинаю понимать... Выходит, московский царь направил тебя сюда? Значит теперь ты не свободный человек? Вот оно что...
-- Не в свободе дело. И царь меня не направлял сюда Но так получилось, что русские воины пришли со мной. Они считают меня своим, и я не желаю предавать их.
-- Ты, может, и себя считаешь русским? -- Видно было, что Зайла-Сузге едва сдерживается, чтоб не наговорить ему обидных слов. -- Кстати, почему тебя все зовут Ермаком? Ты забыл свое настоящее имя?
-- Я бы хотел забыть не только свое настоящее имя, но и прошлое и много чего другого.
-- Потеряв имя, человек теряет и свое лицо. Так у нас говорят. Ты и меня хотел бы забыть? Да? Ты же сам сказал...
-- Прошу тебя, Зайла-Сузге, не обижай меня. Тебя я помнил и всегда буду помнить. Ты для меня единственный близкий человек. Единственная женщина...
-- И у тебя не было других женщин? -- дернула она бровью. -- Ни за что не поверю. Но не будем об этом. Лучше скажи, что мне передать сыну. Как я поняла, ты не хочешь, чтоб он приходил сюда.
-- Да, я не хочу, чтоб он ввязывался во все дела, связанные с ханским престолом. Добром это не кончится.
-- Но его ты спросил об этом? Почему ты можешь решать, даже не поговорив с ним? Ведь он все же твой... -- она замялась и с трудом закончила, -- твой сын.
-- Хорошо. Я поговорю с ним и все объясню. Пусть он придет сюда.
-- Нет. Один прийти он не сможет. Слишком опасно. А коль с ним будут нукеры, то твои воины нападут на него.
-- Этого не случится.
-- Лучше будет, если ты разыщешь его. Его сотни стоят неподалеку отсюда. В двух днях пути.
-- На Иртыше?
-- Нет. На Вагае. Спросишь местных рыбаков и они проведут тебя.
-- Договорились. Я возьму с собой небольшой отряд и встречусь с ним. Попробую все объяснить. А ты не хочешь перебраться в Кашлык?
Зайла-Сузге ответила не сразу. Видно было, что она колебалась, но, наконец, решительно покачала головой.
-- Зачем? Слишком многое связано у меня с ханским холмом. Хорошего и плохого. Не нужно ворошить воспоминания. Старый Назис укроет меня. Когда вернешься, мы встретимся...
-- А мне можно сейчас остаться с тобой? -- неожиданно робко спросил он.
Легкая тень пробежала по лицу Зайлы-Сузге и она коснулась тонкими пальцами его лица, прошептала:
-- Ермак... Какое странное имя. Первое мне нравилось больше. Но разве можно вернуть обратно прошлое? Мы хоть и рядом, но слишком далеки. Слишком. Время развело нас, а с ним бесполезно бороться.
-- Но я хочу быть с тобой! Слышишь?!
-- Прости, если причинила тебе боль. Я хоть не поменяла имени, но тоже стала другой. Прощай... Ермак...
* * *
Через неделю Ермак сообщил Матвею Мещеряку, что он остается за главного в Кашлыке.
-- Мы же с Яковым Михайловым на одном струге прогуляемся до Вагая.
-- Не опасно, атаман? Может, побольше народу возьмешь с собой?
-- Чего бояться? Кучум не показывается, Карача-бек тоже где-то далеко в степях. Не сунутся.
-- Тебе виднее, атаман. Но чего-то сердце у меня ноет.
-- Гроза идет, вот и ноет.
И в самом деле. Наступало время страшных гроз, когда небо, словно рассорившись с землей, начинает гвоздить ее огненными пиками, сжигать леса, будоражить речные воды. Тучи то затягивали небесную синеву, то разбегались в стороны, освобождая проход для солнечных лучей. Ласточки низко носились над рекой, ловя на лету мошкару, мелькая белыми грудками. Стихали испуганно кузнечики, как только черные тучи заволакивали небо, и тут же громко принимались стрекотать с прежней силой, едва тучи разбегались и
